Дмитрий Ольшанский:
Есть такая вечно модная тема: примирение красных и белых.
Обычно разговор на эту тему быстро скатывается на унылые подсчеты трупов: ЧК, Столыпин, Колчак, матросы-бандиты, Ленский расстрел и 9 января 1905-го, расстрел царской семьи...
Чья гора трупов выше?
Наверное, красные убили на порядок больше, хотя и жертв той стороны тоже жалко, - и, главное, в 2015 году это пустой разговор.
А интересны две вещи.
Во-первых, почти никаких физических потомков у настоящих красных и белых в России двадцать первого века не осталось.
Почти вся Россия - это потомки крестьян (сейчас придет комментатор с криком: нет! нет! мой прадедушка был дворянин! ну, был, был, остынь, милый мой), а крестьяне в революцию и гражданскую войну были пока еще скорее объектом, нежели субъектом происходящего, хотя и довольно активным объектом.
Оставшиеся же в России субъекты с двух сторон - были одинаково расстреляны в 1937 году, как красный командир Строд и белый генерал Пепеляев в недавней блестящей книге Леонида Юзефовича.
Те же немногие потомки белых, которых мы знаем, ведут степенную жизнь американских и европейских буржуа.
Ну а те немногие потомки красных, которых мы знаем, машут флагами Украины и кричат: "Пу-тин па-лач!"
Это я все к тому, что мы почти все в той или иной степени - дети советской трансформации русской деревни, и наши симпатии в 1917 году - это дело глубоко умозрительное, конструкция нашего воображения (но от того ничуть не менее увлекательная и живая).
И второе, самое главное.
В деле примирения важно понять, кто с кем мирится, пусть даже это происходит и в нашем воображении, как я выше объяснил.
И правильное, хорошее примирение - это примирение белого идеализма с красным идеализмом.
То примирение, которое произошло на Донбассе, когда Стрелков, "делавший жизнь" с белого офицера, моментально нашел общий язык с Мозговым, очевидно "делавшим жизнь" с красного партизана.
Примирение, когда мы пытается одновременно представить себе и благородную сторону участника Ледяного похода, и благородную сторону ветерана тюрем и каторги, пытаемся понять, чего же им, собственно, "не сиделось на месте", и как они видели мир, - вместо того, чтобы тухло перебрасываться обвинениями в работе на шпионов, масонов и рептилоидов, - это то примирение, которое делает людей лучше.
Тем более, что, повторяю, в 1937 году система убивала тех и других одновременно. А солидарность с жертвой, и даже с жертвой неблизких нам взглядов, - это полезное нравственное упражнение, гимнастика христианства.
Но есть и другое - помойное, тухлое примирение.
Оно - в духе пародий на картину художника Пукирева "Неравный брак", где пожилой дядька идет под венец не с юной девой, а с таким же дядькой.
Иными словами, это примирение номенклатуры и системы с самой собой.
Когда чины из КПСС, КГБ, ВЛКСМ, чины Патриархии, "работники культуры" etc. как бы говорят нам: мы были главными при всех режимах. И мы любим начальников всех эпох, и отождествляем себя с начальниками всех эпох, и мы учим вас, что начальство всегда побеждает, и вы прежде всего должны слушаться начальства, и любить начальство, и верить начальству, а белое оно или красное - это неважно.
Как говорил Патриарх Иоаким, не знаю ни старой веры, ни новой веры, а что начальники велят, то и буду творить.
Это и есть их примирение.
И пусть они мирятся таким образом в аду, а дело хороших людей - помянуть добрым словом каждого, кто погиб за то, что во что-нибудь верил, - вместо того, чтобы процветать при всех властях.
Аминь.