Яйцо "Херувим и колесница" даже имеют 2 описания в разных источниках и одно нечеткое изображение, где само изделие видно не полностью.
У Молинари был такой же список, только на английском. Пробежав его глазами, сыщик покачал головой.
– Если их не нашли за последние сто лет, шансов, что они вдруг всплывут, почти нет, – сказал он. – В моей профессии такие чудеса случаются крайне редко, а по заказу – практически никогда.
– Я уверен в обратном, – спокойно ответил Винник. – И сейчас вы увидите, почему.
Он поднялся и поманил партнеров за собой. В кабинет финансиста из переговорной вела боковая дверь. И как только Винник распахнул ее, Штарк увидел на внушительном, покрытом черной кожей столе маленькую скульптурную группу: веселый серебряный ангелочек, впряженный в двухколесную повозку, груженную золотым яйцом. Яичко сверкало многочисленными каменьями.
– В списке, который я вам дал, это вторая строчка, – сказал Винник. – «Херувим и колесница», 1888 год.
Нью – Йорк, 1987 год
– Арманд, это… то, что я подумал? – спросил Мэлколм Форбс почти шепотом.
Хаммер довольно бесцеремонно подхватил со столика херувима и его повозку с драгоценным грузом.
– Это яйцо попало ко мне в 1932 году, – сказал он. – Я решил показать его тебе в качестве иллюстрации. Наглядного примера, что в России, как и в моих отношениях с ней, все совсем не так просто, как написал этот твой мальчик.
– Это «Херувим с колесницей», 1888 год, подарок Александра III императрице Марии, – уже вполне уверенно и в полный голос произнес Мэлколм. – Настоящее императорское яйцо. Были догадки, что оно сейчас твое, но никто не знал наверняка. Почему ты его никогда не выставлял? И почему оно, позволь спросить, иллюстрирует… то, что ты сказал?
– Вот ты говоришь, что оно мое. Между тем, когда яйцо впервые ко мне попало, то было вовсе не мое. А сейчас, пожалуй, точно не известно, чье оно. Может быть, даже твое.
– В каком это смысле? – опешил Форбс, не в силах оторвать взгляд от маленькой скульптурной группы в руках Хаммера. Раньше он видел ее лишь на неудачной и плохо сохранившейся фотографии с одной петербургской выставки 1902 года. Можно было разглядеть только верхний краешек яйца и кусочек колесницы. Больше никаких изображений этого, как считалось, утраченного императорского яйца не сохранилось. И вот перед ним добыча, ради которой любой серьезный коллекционер пошел бы на преступление…
– В знак нашей дружбы. Как один ценитель Фаберже другому. – И Хаммер торжественно, словно вручал рыцарский меч, преподнес вещицу издателю.
Председатель Мэлколм понимал, что сейчас он должен решительно отказаться и, не оглядываясь, покинуть галерею. Но его руки сами потянулись к яйцу. Улыбка Хаммера стала чуть шире, и он отпустил поделку, так что Мэлколм инстинктивно подхватил ее, чтобы она не разбилась об пол.
– Ты пытаешься подкупить меня, – пробормотал Мэлколм. – Со мной такое в первый раз.
– В чем-то даже знаменитый Мэлколм Форбс еще девственник, – все еще ухмыляясь, отвечал Хаммер. – Как я могу тебя подкупить? Возможно, ты даже богаче меня. Я просто хочу, чтобы ты смотрел на эту изящную русскую штучку и думал, что Россия – это очень затейливая страна. Теперь, кажется, у тебя чертова дюжина яиц Фаберже? Достойное завершение долгой охоты. Та́к понесешь, или тебе завернуть?
Эти довольно издевательские, если подумать, слова Хаммер произнес без всякой издевки. Именно его интонация, проникновенная, дружеская, помешала Мэлколму вернуть яйцо на столик и уйти, посоветовав Арманду купить следующий номер журнала. По крайней мере, так думал Мэлколм по дороге обратно. Из галереи он вышел, бережно неся перед собой творение царского ювелира, самолично упакованное Хаммером в шелковый шарф.
Вернувшись на Пятую авеню, Мэлколм направился не в шумную в это время дня редакцию, а в соседний таунхаус, который семья Форбс использовала для приемов и иногда в качестве городской квартиры. Плюхнувшись в кресло, он развернул шарф у себя на коленях.
Яйцо номер тринадцать в коллекции Форбса – Мэлколм уже начал так о нем думать – досталось ему в идеальном состоянии. Пасхальный подарок словно только что подготовили для передачи Его императорскому величеству. Мэлколм снял верхнюю половину яйца – у него зародилась сумасшедшая надежда, что и сюрприз сохранился, а ведь о нем вообще ничего не известно экспертам! Но нет, скорлупа оказалась пустой, и Форбс почувствовал укол разочарования. Все-таки у подарка Хаммера был изъян, который старый торгаш не позволил ему заметить в галерее.
Некоторое время Мэлколм рассматривал свое неожиданное приобретение, забыв обо всем. Это был не самый экстравагантный из царских пасхальных подарков. По меркам Фаберже, даже довольно аскетичный и вряд ли особенно дорогой в производстве. Но изящество работы не оставляло никаких сомнений в ее подлинности. Только усилием воли Мэлколм заставил себя снова завернуть вещицу и спрятать сверток в резной комод.
Мэлколм почувствовал, что смотрит на новый экспонат своей непревзойденной коллекции с отвращением. Предыдущие приобретения доставляли ему только радость, понятную любому охотнику. А за этим яйцом он не гонялся по всему свету, не выжидал момент, когда прежний владелец выживет из ума, обеднеет или умрет, чтобы яичко попало в руки «Сотбис» или «Кристис», не торговался, словно всякая осторожность его покинула. Чтобы получить это яйцо, он не победил, а проиграл. Ну, или – нет, Мэлколм никогда не проигрывал – поддался… да, вот это вернее. Поддался грязному старикашке и собственной алчности.
Лицо Мэлколма смялось в раздраженную гримасу. Председателю захотелось выпить. Поставив яйцо на комод, он позвонил официанту. Явившийся через минуту его любимчик, Диего, так провокационно скосил на босса масленые глазки, что непрошеное желание заставило Мэлколма вздрогнуть.
– Может быть, примете ванну? – промурлыкал красавчик. Конечно, тремор председателя он истолковал однозначно и безошибочно.
– А пожалуй, – согласился Мэлколм, уже улыбаясь. – Набери-ка нам ванну, Диего. А то я сегодня как-то весь перепачкался.
Шаловливо склонив голову на сторону вместо почтительного поклона, официант удалился.
– Диего, – окликнул его председатель. Тот обернулся, приподняв бровь. Все-таки мимика у этих испанских ребят вполне способна заменять слова.
– Когда я тебе позвонил, ты заметил на комоде ангелочка с яйцом?
– Да. Пополнение коллекции?
– Нет. Подарок.
– Кто-то подарил вам яйцо Фаберже? Наверняка он обязан вам чем-то серьезным.
– Подарок для тебя, Диего.
Официант застыл, не понимая, как ему реагировать. Но Мэлколм принял решение. В конце концов, и сейчас он всего лишь делал то, что мог и хотел. «Гори в аду, Арманд», – подумал он во второй раз за день, но уже скорее шутливо.
Москва, 20 марта 2013 года
– Вот у этого в хорошем смысле ... по имени Диего я и купил яйцо, – закончил свою историю Александр Иосифович Винник.
Штарк перевел взгляд с лица рассказчика на фигурку херувима, катящего двухколесную повозку с яйцом. Теперь ему в веселой рожице ангелочка виделся какой-то гомосексуальный намек.
– Как вы его нашли, этого Диего? – спросил Иван.
– Оказывается, вы и без нас можете проводить сложные расследования, – заметил Молинари.
– Особенного расследования не понадобилось, – пожал плечами Винник. – Просто мне попала в руки книга Мэлколма Форбса о коллекционировании. Я заинтересовался этим персонажем, попросил собрать о нем информацию, и мне принесли статью – как я понял, знаменитую – из какого-то журнала для геев. Там описывались его… повадки. Я и подумал, что если он развлекался с мальчиками в офисе, то не мог не одаривать своих любимчиков чем-нибудь интересным. Такую ерунду умеют выяснять и наши ребята из СБ, это их профессия. На самом деле мне просто повезло. С другой стороны, я теперь точно знаю: если предмет пропал не больше ста лет назад, его историю можно проследить от начала до конца, и он найдется. Революции, войны, смены режимов – все это чепуха. Начало двадцатого века – это вам не Средневековье, все ходы уже записывались, каждое действие оставляло бумажный след.
Тема: "Корсиканское чудовище" или чисто петербургское убийство (Прочитано 554468 раз)