* Лес поет, когда сильный ветер дует.
«Mettsy laulau ku äijal tuulou»
Изначально древний человек обожествлял саму стихию леса; лес воспринимался как некое одушевленное существо, требующее поклонения. Отголоски этого почитания сохранились и во многих фольклорных жанрах, и в языке.
В карельском языке лес олицетворен. В словарях в качестве одного из значений слова «metsä» (лес) приводится такая трактовка: «metsä henkilöitynä, metsän haltija» (лес одушевленный, дух леса). Карел видит лес поющим: «Mettsy laulau ku äijal tuulou» (Лес поет, когда сильный ветер дует). Лес умеет говорить: «Metts andau iänen vastah kirgujez» (Лес подает голос в ответ, если крикнешь). У него развито зрение и слух: «Elä vie mettsäh salattavua: metsä nägöö dai kuuloo» (He относи в лес тайного: лес видит и слышит). Лес любит тишину, покой и порядок – так считал карел, и с этим связано много запретов. Карелы говорят: «Midä metsäh kirguat, sen metsy vastua» (Что в лес крикнешь, тем лес и ответит) – придешь в лес с добрым словом, приношением, он тоже поможет и ягоду найти, и зверя добыть.
Вера в силу и покровительство почитаемых деревьев нашла широкое отражение и в образных пластах карельского языка, особенно в различных фразеологизмах. Про недотепу говорили olet lepän töhlö (ты ольховая растяпа); про легкомысленного человека – huabamieli (осиновый ум); про упрямого – oled gu koivuine curku (как березовая чурка); про вековуху – kassu kadajine, perze pedäjine (коса можжевеловая, задница сосновая); про бедняка – kodi on korves, perti pedäjäs, elot ok-sal (дом в глухом бору, изба на сосне, пожитки на суку); про здорового и крепкого человека – on ku honkan runko (как ствол сухостойной сосны); про горько плачущую – itköy ku koivu koaduu (плачет как береза клонится).
Когда с человеком надоедало возиться и уже было все равно, что он будет делать, говорили: mengäh hot’ huobazeh kandoh ocin (пусть уходит хоть в осиновый пень лбом), mengäh hot huabazeh kuuzeh (пусть уходит хоть в осиновую ель), hos kuivah kuuzeh kohokkah (хоть на сухую ель пусть залезет), männä hot’ honkah ocin (идти хоть в сухостой лбом). Полное безразличие к происходящему означало выражение: vaikka honkie taivahasta satakkah (пусть хоть сосны с неба падают).
Сямозерские карелы после того, как выбрали место для строительства дома, к изготовлению сруба не приступали, пока не проходило сорок дней с момента рубки деревьев. Запрет объясняли поверьем: «Сосны о своей смерти сорок дней смолою плачут». Таким образом, смерть дерева на магическом уровне приравнивалась к смерти человека.
То, что березы были одними из самых почитаемых деревьев, подтверждается многочисленностью их видов и названий: hiki-, rauvus-, kaskes-, suo-, kangas-, mägi-, korbi-, pahku-, mauroityvi-, duboovoi. В одном из южнокарельских ритуалов в качестве жертвоприношения предкам и хозяевам леса ягненка оставляли в разветвлении березы, чтобы его клевали птицы, посредники между мирами мертвых и живых.
Новорожденный ребенок считался наиболее незащищенным членом человеческого рода. Поэтому с целью обезопасить его от влияния злых духов, плели из березовых лучин специальный короб, в котором он находился первые шесть недель. К верхней кромке сосновыми корешками подшивали полоску бересты. А в дальнейшем зыбка висела на березовом очепе.
Почитание хвойных деревьев играет огромную роль в похоронном обряде. Гроб карелы делали из сосны, сверху его обшивали берестой, на дне была подстилка из березовых листьев. В могильную яму бросали еловые веточки, веря, что с их помощью покойному легче прийти домой (Tulee kodih kuuzen varbazil).
Л. И. Иванова
"Персонажи карельской мифологической прозы. Исследования и тексты быличек, бывальщин, поверий и верований карелов." Часть первая
- Культовое почитание карелами леса и отдельных деревьев.
Добавлено позже:
-----------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------
Оборотни или Ликантропия
В мифологии тунгусов есть Хомото-Сен (Медвежье ушко) — получеловек-полумедведь, сын девушки и медведя, который выступает в качестве культурного героя… а в качестве тотемических животных упоминаются человек-муха, человек-паук, человек-олень, человек-тигр… Якуты полагали, что сначала бог создал коня, от которого произошел полуконь-получеловек (кентавр), а уже от последнего произошли люди.
В «Истории» Геродота содержатся сведения о народе невров, живущем в северных землях: "Невры, по-видимому, колдуны. Скифы и живущие среди них эллины, по крайней мере, утверждают, что каждый невр ежегодно на несколько дней обращается в волка, а затем снова принимает человеческий облик" (книга IV, 105). Помпоний Мела также рассказывает об этом народе: "В определенное время любой невр, если хочет, превращается в волка, а затем опять принимает прежний вид."
В восьмой эклоге "Буколик" Вергилий пишет:
"Трав вот этих набор и на Понте найденные яды
Мерис мне передал сам — их много родится на Понте.
Видела я, и не раз, как в волка от них превращался
Мерис и в лес уходил; нередко души умерших
Он из могил вызывал и сводил урожаи к соседу."
В Норвегии и Исландии когда-то жили люди, которых называли eigi einhamir (букв. «меняющие шкуру»). Предания о них явно имеют языческие корни. Как гласят легенды, эти люди могли менять свое обличье и становиться самыми разными существами. Их тело после превращения — "другая шкура" — ничем не уступало их исходному облику и даже называлось точно так же — hamr. В древнескандинавском языке имелись специальные слова и выражения, обозначавшие, например, процесс превращения оборотня, "смену шкур", — at skipta hömum или at hamaz, а также путешествия и деяния оборотня — hamför. В результате превращения оборотень приобретал сверхъестественные способности — его физическая сила удваивалась, а то и утраивалась, он обретал ловкость и хитрость того зверя, в которого превратился, и отныне назывался hamrammr.
В "Саге о Волсунгах" есть один примечательный фрагмент (см. главу V "Гибель Волсунга"):
"Коротко сказать, девять ночей кряду приходила эта самая волчиха в полночь и заедала одного из них до смерти, пока все погибли и Сигмунд один остался. И вот, когда настала десятая ночь, послала Сигню верного своего человека к Сигмунду-брату, и дала в руки ему меду, и велела, чтоб он смазал лицо Сигмунда, а немного положил ему в рот. Вот идет тот к Сигмунду, и делает, как ему ведено, и возвращается домой. Ночью приходит тут эта самая волчиха по своей привычке, и думала она загрызть его насмерть, как братьев; и тут чует она дух тот медвяный и лижет ему все лицо языком, а затем запускает язык ему в рот. Он не растерялся и прикусил волчице язык, Стала она крепко тянуть и с силой тащить его назад и так уперлась лапами в колоду, что та расселась пополам; а Сигмунд так мощно сжал зубы, что вырвал ей язык с корнем, и тут приключилась ей смерть. И сказывают иные так, будто эта самая волчиха была матерью Сиггейра-конунга, а приняла она такое обличье через свое волшебство и чародейство"
В "Саге об Инглингах" говорится об Одине следующее: "Один мог менять свое обличье. Тогда его тело лежало, как будто он спал или умер, а в это время он был птицей или зверем, рыбой или змеей и в одно мгновение переносился в далекие страны по своим делам или по делам других людей" (глава VII). Подобным же образом датский король Гарольд послал в Исландию колдуна в обличье кита, причем человеческое тело, покинутое душой, все это время лежало дома, хладное и неподвижное. В ранее упомянутой "Саге о Хрольве Жердинке" также есть аналогичный пример: Бёдвар Медвежонок (Бёдвар Бьярки) оборачивается огромным медведем и нападает на врагов, окруживших дворец его короля, а его человеческое тело остается во дворце, и всем кажется, будто этот воин, лежащий подле очага, мертвецки пьян.
Изучив скандинавские саги, можно выявить истоки веры в оборотней, бытовавшей среди викингов, что, в свою очередь, будет способствовать идентификации исконно скандинавских традиций в сложном комплексе верований, называемом средневековой мифологией.
У древних скандинавов был распространен такой обычай: воины одевались в шкуры убитых ими зверей, для того чтобы уподобиться им по силе и ярости и навести ужас на врагов.
О данном обычае речь идет в некоторых сагах, причем, судя по тексту источников, используемые при этом шкуры сами по себе не являются волшебными, а скорее выполняют функции, свойственные обычной одежде. Например, в "Саге о Ньяле" (Njála) упоминается воин в козлиной шкуре (i geitheðni). На службе у норвежского конунга Харальда Прекрасноволосого (Харальд Хорфагер) состояли берсерки, которые носили волчьи шкуры, причем слово ulflieðnir, буквально обозначавшее "облаченный в волчью шкуру", иногда использовалось как антропоним. Так, в «Саге о Хёрде и островитянах» (Harðar saga ok Hólmvetja) говорится о некоем Бьёрне, "сыне Ульвхедина (Ulfheðin), носившего волчью шкуру, сыне Ульвхама (Ulfliamr) волкоподобного, сыне Ульва (Ulf) — волка, сыне Ульвхама (Ulfhamr) — оборотня".
Наиболее точные сведения о берсерках содержатся в "Саге о людях из Озерной Долины": "Те берсерки, что назывались волкоподобными (ulfheðnir), облачались в волчьи шкуры поверх одежды" (глава 16). Само слово "берсерк" (berserkr) первоначально, по-видимому, употреблялось для называния данной категории воинов, носивших звериные шкуры (судя по этимологии слова, по преимуществу медвежьи: berserkr — ср. англ. bearsark — букв. «медвежья рубашка, одежда из медвежьей шкуры»). Только потом оно стало обозначать особую группу воинов, обладавших сверхъестественной силой и способностью впадать в дикую ярость.
В труде Олауса Магнуса находим следующие сведения:
"В Пруссии, Ливонии и Литве население постоянно страдает от прожорливых волков, нападающих на скот, который отбивается от стада и забредает в лес. Однако эту беду местные жители считают менее тяжкой, чем злодеяния, чинимые людьми, что обращаются в волков..."
У Марии Французской в "Лэ об оборотне" находим следующие строки:
"В Бретани звался бисклавре,
В Нормандии — гарваф.
Историй есть о том немало,
Ведь раньше часто так бывало,
Что люди с этакой душой
Жили зверьми в глуши лесной."
Донатус из Альтомаре утверждает, что на улицах Неаполя видел человека, окруженного толпой зевак, который верил, что превратился в волка. В припадке безумия он вырыл из могилы мертвеца, оторвал у трупа ногу и понес ее на плече. История датирована серединой XVI века.
Существует немало историй нападениях людей на себе подобных, так, можно вспомнить о Жиле Гарнье .Есть так же пример, когда сходная форма сумасшествия поразила всю семью, основано на монографии Анри Боге "Рассуждение о ведьмах" 1603–1610:
"В 1598 году, по свидетельствам очевидцев, Пернетта Гандийон, девочка из бедной семьи, жившей в округе Жюра, бегала на четвереньках и считала себя волчонком. Во время очередного приступа ликантропии она убежала в лес и повстречала там мальчика и девочку, собиравших землянику. Жажда крови затмила несчастной разум, и она накинулась на девочку, намереваясь ее загрызть, но четырехлетний брат малышки кинулся на защиту сестры, отважно размахивая ножичком. Пернетта выбила оружие у него из рук, вцепилась ему в горло и загрызла. После случившегося местные жители пришли в ярость и разорвали Пернетту на куски.
Некоторое время спустя ее брат Пьер был обвинен в колдовстве. Говорили, будто он собирает детей на шабаш, а еще умеет вызывать град и превращаться в волка с помощью волшебной мази, которую получил от самого дьявола. Однажды Пьера якобы видели в облике зайца, но чаще всего он перекидывался волком, покрываясь густой серой шерстью..."
На юге Франции до сих пор существует поверье о том, что некоторым людям на роду написано быть оборотнями и каждое полнолуние они превращаются в волков. Ночью они вдруг чувствуют острую потребность покинуть дом, встают с постели, выпрыгивают из окна и направляются к ближайшему водоему. Стоит им окунуться, как их тело тотчас покрывается густой шерстью. Они опускаются на четвереньки и становятся неотличимы от волков. Оборотни выходят на охоту: они рыщут по лесам и лугам, нападая на всех зверей и людей, встреченных по пути. Перед рассветом вервольфы должны вернуться к тому же водоему и вновь окунуться, чтобы скинуть волчью шкуру и вернуть человеческий облик, после чего ликантропы возвращаются домой, в свои постели. Иногда оборотни превращаются в белых собак, которые на бегу звенят тяжелыми цепями, — подобные верования отражают сближение в народной культуре двух мифологических персонажей: собственно оборотня и кладбищенской собаки (призрачного пса, церковного пса и т. п.) — привидения в виде собаки, обитающего на погостах.
Норвежцы считают, что некоторые люди на самом деле могут на время превращаться в волков или медведей (Huse-björn): либо эту способность им даруют тролли, либо оборотни сами и есть тролли.
Финны, лопари и русские особенно склонны к оборотничеству. По крайней мере, шведы верят, что именно эти народы способны превращать людей в зверей. В последний год войны с Россией в окрестностях шведского города Кальмар развелось столько волков, что местные жители считали их оборотнями и верили, будто русские превращают шведских пленных в волков, а потом отпускают их домой, чтобы те опустошали собственную землю.
В белорусском фольклоре ваукалак — это человек, прогневавший дьявола и за это превращенный в волка. Обычно белорусские оборотни возвращаются к своим близким, те узнают их, кормят и всячески заботятся о них. Вообще эти оборотни — самые дружелюбные, они никому не вредят, ни на кого не нападают, наоборот, — лижут руки своим друзьям и родным в знак любви и преданности. Вот только ваукалаки не могут долго оставаться на месте и вынуждены время от времени переселяться и отправляться в путешествия, гонимые непонятной жаждой скитаний.
На русском языке людей, способных превращаться в животных, называют оборотнями. Стать оборотнем в России может каждый, кто следует приводимым далее рекомендациям.
"Тот, кто хочет быть оборотнем, должен найти в лесу пень, воткнуть в него медный нож, а затем обойти несколько раз вокруг дерева, повторяя такой заговор:
На море, на океане, на острове Буяне,
На полой поляне светит месяц на осинов пень,
В зелен лес, в широкий дол.
Около пня ходит волк мохнатый,
На зубах у него весь скот рогатый,
А в лес волк не заходит,
А в дол волк не забродит.
Месяц, месяц — золотые рожки!
Расплавь пули, притупи ножи, измочаль дубины,
Напусти страх на зверя, человека и гада,
Чтобы они серого волка не брали,
Теплой шкуры с него не драли.
Слово мое крепко, крепче сна и силы богатырской.
Если после этого трижды перепрыгнуть через пень, непременно превратишься в волка".
Мотив превращения человека в зверя очень распространен в фольклоре североамериканских индейцев. Сюжет легенды, приводимой далее, во многом универсален.
"Один индеец построил себе жилище на берегу озера Большой Медведь и поселился там, взяв с собой только собаку, которая была на сносях. В урочное время собака родила восьмерых щенков. Каждый раз, уходя на рыбалку, индеец привязывал щенков, чтобы они не натворили чего-нибудь в его отсутствие. Иногда по возвращении ему казалось, что он слышит в хижине голоса, смех и возню детей, но, войдя внутрь, он не обнаруживал там никого, кроме щенков, оставленных на привязи. Хозяину, однако, стало любопытно, и он решил понаблюдать за своими собаками. Как-то раз он сделал вид, что уходит на рыбалку, а сам вместо этого спрятался за деревом возле дома. Через некоторое время изнутри снова раздались голоса, индеец кинулся в хижину и увидел там играющих детей. Рядом с ними на полу лежали собачьи шкуры. Хозяин тут же бросил их в огонь, и с тех пор дети стали жить у него. Потом они выросли, и от них произошло племя, называемое народом собачьего ребра"
*
Источник: "Книга обортней"
Сабин Бэринг-Гулд
Тема: Нечистая сила в представлении наших предков. Лешии, кикиморы, домовые и пр. (Прочитано 144521 раз)