Хосе Баэз "Считается виновной. Кейси Энтони: история изнутри"

[Георгий]

ГЛАВА 17
ФАНТАЗИИ ОБВИНЕНИЯ ОТНОСИТЕЛЬНО СУДЕБНОЙ ЭКСПЕРТИЗЫ

Мы не знали точно, когда нам удастся получить доступ к останкам Кейли. В конце концов обвинение предоставило на ее тело 23 декабря 2008 года, через полных двенадцать дней после его обнаружения. Я позвонил доктору Вернеру Шпитцу, нашему патологоанатому, и сообщил ему, извиняясь: «Сейчас мы имеем тело в нашем распоряжении. Мне очень неудобно просить вас об этом - ведь завтра канун Рождества – но не могли ли вы приехать сегодня?»

Он рассмеялся.

«Хосе, неужели ты настолько глуп? – сказал он. – Я же еврей. Для меня это не проблема».

Служба судебно-медицинской экспертизы явно сообщила представителям СМИ, в какую похоронную контору отправят тело Кейли, поэтому, когда я там появился, рядом на улице была припаркована целая группа фургонов прессы. Шпитц еще не появился, и мы решили подождать до одиннадцатичасовых новостей, зная, что они соберут свое оборудование и уедут после окончания новостей.

Шпиц появился только около часа ночи 24 декабря. Мы вошли в помещение похоронной конторы и увидели большой серебряный ящик, стоящий на стуле. Останки Кейли прибыли в серебряном ящике; он выглядел как рождественский подарок. Внутри серебряного ящика ее череп был завернут в бумагу.

«Череп не вскрывали, - сказал Шпитц. – Это очень странно. Как мог судмедэксперт не вскрывать череп?»

Вскрытие черепа является стандартной процедурой при аутопсии скелетированных останков. Эксперты вскрывают череп, чтобы наилучшим образом выяснить его внутреннее состояние. Шпитц все продолжал и продолжал поминать невскрытый череп.

Шпитц предполагал, что доктор Джан Гаравалья, судебно-медицинский эксперт, будет следовать стандартной процедуре и вскроет череп, поэтому не принес с собой пилу.

«Есть ли у вас пила? – спросил Шпитц у директора похоронной конторы. – Мне нужна пила. Любая пила».

Директор возвратился со старой ржавой пилой.

Шпитц пилил и пилил, но через полчаса вынужден был сдаться.

«Эта пила не пилит», - сказал он.

«Нам придется купить новую пилу», - сказал я. Единственным магазином, открытым в три часа ночи, оказался Волмарт.

«Давай, Пат», - сказал я своему детективу Пату Маккенне.

Когда мы вошли в Волмарт, магазин казался совершенно пустым. Там было всего несколько продавцов. Это было просто прекрасно. Я подумал, что нам удастся быстро войти и выйти незамеченными. (Интерес СМИ к делу вырос в геометрической прогрессии после обнаружения тела Кейли.)

Маккенна и я разделились в поисках пилы, но, как только я начал искать, к магазину подъехал автобус из приюта для умственно отсталых и высадил своих пассажиров, чтобы они могли совершать свои покупки в это время без лишней суеты. Я искал пилу, как вдруг одна из женщин из автобуса (у нее был синдром Дауна) увидела меня и начала кричать: «Баэз, Баэз, Баэз!» Она следовала за мной по всему магазину, тыча в меня пальцем и крича: «Баэз, Баэз, Баэз!»

Маккенна нашел пилу, и я крикнул ему: «Давай сматываться отсюда!» Мы побежали к прилавку и заметили там таблоидные издания, каждый из которых рекламировал ужасную историю о Кейси. Одно из изданий трубило: Пьяная вечеринка с Кейси Энтони». Другое вопило: «Секреты и ложь». Третье представляло историю под заголовком: «Это сделала мать Кейли: Она скормила несчастного ребенка аллигаторам». Я смотрел на все эти заголовки, чтобы заплатить 4 доллара и 99 центов за пилу, необходимую для вскрытия черепа Кейли, когда женщина с синдромом Дауна отыскала меня и снова начала вопить: «Баэз, Баэз, Баэз!»

Все это было совершенно сюрреалистично. Я не мог понять, почему я здесь и что происходит вокруг. Мы заплатили и поспешили к дверям.

Мы возвратились в похоронную контору, и Шпитц начал осматривать кости, пытаясь отыскать следы травмы. Шпитц распилил череп Кейли на две части в считанные минуты, и мы нашли то, что что не ожидали найти: в верхней левой части черепа сохранились остатки разложения.

«Это свидетельство того, что она лежала на левом боку», - сообщил Шпитц.

Мы еще не получили фотографии с места преступления. Когда мы их наконец получили, на них череп был изображен расположенным вертикально, а не лежа на левом боку. Тело Кейли передвигали. Это оказалось существенным вещественным доказательством, помогшим нам выиграть дело.

Вскрытие черепа Кейли предоставило нам еще одно крайне важное вещественное доказательство. Обвинение утверждало, что Кейси убила Кейли, используя хлороформ и налепив клейкую ленту ей на рот – фактически задушив ее. Если человек умирает от удушения, часто происходят внутричерепные кровотечения сзади ушей вследствие разрыва кровеносных сосудов; там же могут появляться и пятна. Но, не вскрыв череп, этого невозможно узнать. Версия обвинения заключалась в том, что Кейли задушили, но служба судебно-медицинской экспертизы не предприняла необходимых шагов, чтобы подтвердить это. Шпитц не обнаружил никаких признаков пятен. Не существовало никаких доказательств того, что Кейли умерла от удушения.

Я подозреваю, что причина такой невнимательности прокуроров связана с тем, что они были заняты поисками хлороформа и других наркотических веществ, таких как Ксанакс, с целью обосновать свою версию, что Кейси сначала усыпила Кейли, а затем убила. Мы были уверены в том, что прокуратура «скроила» дела буквально из ничего. Кроме того, все результаты токсикологических тестов дали отрицательный результат на хлороформ и наркотики. Теперь у нас было свидетельство, могущее подтвердить некомпетентность проведения аутопсии обвинением и свидетельство, могущее подтвердить, что Кейли не умирала от удушения клейкой лентой, каковой смертью, как утверждали, она умерла.

Для нас это имело огромное значение. Доктор Гаравалья позднее представила документы, включенные в уголовное дело, где попыталась отвергнуть критику, направленную в адрес проведенной ею аутопсии. Насколько мне известно, ей так и не удалость опровергнуть эту критику. Шпитц назвал проведенную Гаравальей аутопсию дилетантской, и она такой действительно и являлась. Майкл Баден всегда говорил мне: «Если ты небрежен в малоизвестных делах, то ты неизбежно будешь небрежным и в известных». И я начинал понимать, насколько он был прав.

Другим вещественным доказательством, разрекламированным обвинением, били остатки стикера в форме сердечка, якобы найденные на клейкой ленте. Если верить полиции, то после того, как Кейси залепила рот Кейли клейкой лентой для удушения, она налепила еще и стикер в форме сердечка ей на рот в знак любви. Можете ли вы представить себе что-либо более смехотворное? Как я уже неоднократно говорил, обвинение все время относилась к этому делу как к реалити-шоу, и оно само писало к нему сценарий.

Затем полиция обыскала дом Энтони на предмет стикеров в форме сердечка, и, как это ни странно, они нашли несколько таких стикеров вместе со стикерами Микки-Мауса, Плуто, звездочек и медведей – стикеры, которые вы обычно найдете в доме, где живет двухлетний ребенок. Полиция нашла также стикер в форме сердечка, наклеенный на кусок картона, в лесном районе на Сабёрбан Драйв.

Для того, чтобы обыскать дом, детектив Юрий Мелич поклялся под присягой и дал официальные показания, приложенные к ордеру на обыск дома Энтони. В них он заявлял: «При изучении клейкой ленты в лаборатории ФБР в Квантико отделом по исследованию отпечатков был обнаружен след в форме сердца. Сердце не было нарисовано от руки, след выглядел как совпадающий с клейкой частью стикера в форме сердечка. Выглядит так, будто стикер был помещен на клейкую ленту намеренно». Но это противоречило показаниям Элизабет Фонтейн из лаборатории ФБР в Квантико.

Вопрос к Фонтейн: «Сообщали ли вы кому-нибудь следующее: «Выглядит так, будто стикер был помещен на клейкую ленту намеренно»»?

Ответ: «Никогда».

Затем ее спросили: «Почему вы так уверены, когда говорите это?»

Ответ: «Начнем с того, что я даже не могла сказать, что это был стикер в форме сердечка».

Затем она сказала: «Я никогда не могла вдруг заключить (да и не делала этого), что это было намеренно приклеено туда, или даже, что это являлось тем, что я предполагала».

Фонтейн сообщила, что видела «нечто» в форме сердца, но она продолжала исследовать клейкую ленту. На ленте не было обнаружено отпечатков пальцев, а когда она снова посмотрела ее на предмет «сердечка», его уже там не было. Оно пропало.

Мы назвали это явление «призраком стикера в форме сердечка».

Затем они передали ленту другому эксперту в отеле по работе с документами, который использовал в ходе тестирования несколько приборов, включая прибор, с помощью которого бумагу рассматривают при отраженном свете, что позволяет увидеть самые мелкие изображения. Она не обнаружила никаких следов стикера. Она не обнаружила на ленте ничего, что напоминало бы «сердечко».

Тем не менее, обвинение все равно выдвинуло свою версию, введя в рассмотрение стикер, прилепленный к куску картона и найденный в тридцати футах от черепа. В той части леса валялось все, что угодно – покрышки, унитазы, мусор, ручки, бумага и т.д. Она была через дорогу от территории начальной школы, откуда стикер и появился на том месте. И, что выглядело совсем уж плохо, найденный ими стикер на картонке выглядел совсем по-другому, чем те стикеры, которые они нашли в доме Энтони. На самом деле, в этом вопросе они не были даже близко к истине.

Но обвинение, находясь в отчаянии и не имея никаких реальных вещественных доказательств, все же попыталось скормить любой ценой свою историю о стикерах в форме сердечка жюри присяжных, добавляя еще одну порцию к тому, что мы называли «фантазийной судебной экспертизой».

[Георгий]

ГЛАВА 18
ПРАЩИ И СТРЕЛЫ ЯРОСТНОЙ СУДЬБЫ

Это дело вторглось в мою жизнь множеством самых неприятных способов. 24 декабря 2008 года я рано вернулся домой. Был канун Рождества, обычно самый праздничный вечер, особенно среди испаноязычного сообщества.

В тот вечер мы с Лореной устроили дома небольшой прием. Мы пригласили родственников и друзей, но у меня не было особого настроения для проведения вечеринки. В тот день защита провела аутопсию Кейли, и мои мысли невольно обращались к этому делу. Пока все праздновали, я по телефону обсуждал нашу стратегию с Линдой Баден.

Мы с Линдой обсудили необходимость иметь в своем распоряжении ботаника, поскольку считали, что судебная ботаника будет играть определенную роль в этом деле. Останки Кейли были найдены в лесу, поэтому могли использоваться доказательства, связанные с почвой и растительностью. Это очень специальная сфера, и ни я, ни Линда не знали никого из соответствующих специалистов, но она пообещала сделать несколько телефонных звонков. Тем временем Лорена расстраивалась все больше и больше, потому что я разговаривал по телефону и занимался делом, а она хотела, чтобы я провел рождественские праздники вместе со своей семьей.

В тот вечер наш дом наполнился напряжением. Все стараются сбалансировать между собой работу и семью, но делать это гораздо труднее, когда весь мир наблюдает за каждым своим шагом и критически обсуждает его. На долгое время я потерял равновесие.

Примерно месяц спустя мы с Лореной ужинали в мексиканском ресторане, а когда мы вернулись домой, я почувствовал себя плохо. Всю ночь меня рвало, мой желудок болел так сильно, что мы сели в автомобиль и отправились в госпиталь.

Персонал обращался со мной очень деликатно. Они поместили меня в реанимационное отделение, чтобы меня никто не заметил. Доктор беспокоился о том, что это результат перенапряжения от занятия делом, но, сделав несколько анализов, он вернулся и сказал: «Это просто проблема, вызванная плохой мексиканской едой».

Информация о моем визите в госпиталь попала в СМИ на следующий день. Утром я уже был здоров и даже вылетел в Колорадо на встречу с судебными экспертами, но в каждой новостной телевизионной программе сообщалось о том, что напряжение все-таки доконало меня, и у меня произошел сердечные приступ. Я никогда не забуду, как сидел в тот вечер в аэропорту, наблюдая за тем, как Нэнси Грейс сообщала новости о моем визите в госпиталь, вызванном стрессом. Затем она показала видео с Джорджем Парнэмом, адвокатом, представлявшим интересы Клары Харрис, женщины из Техаса, обвиненной в том, что она дважды переехала своего мужа на Мерседесе, после чего тот скончался. На видео демонстрировался Парнэм, с которым действительно случился сердечный приступ и которого на носилках вносили в карету скорой помощи.

Я подумал про себя: «Она сравнивает этого парня со мной? Она что, тронулась?»

Но даже Нэнси Грейс не могла ожидать того стресса, который мне действительно пришлось пережить недолгое время спустя.

Мне позвонил Доминик Кейси, с которым я не общался уже несколько месяцев, и сказал: «Полиция хочет побеседовать со мной». Я объяснил, что его информация, какой бы она не была, является конфиденциальной. Они хотели побеседовать с ним о том, что он и Джим Хувер делали в лесу на Сабёрбан Драйв за месяц до того, как там было обнаружено тело Кейли.

«Это означает, что вы фактически находитесь в положении адвоката, - сказал я ему. – Вы не должны давать показания полиции, особенно относительно того времени, когда работали на меня. Но если вы все-таки будете с ними разговаривать, я хочу присутствовать на вашей беседе».

Конечно, Доминик поступил так, как сам счел нужным. У меня не было абсолютно никаких средств контролировать его, поэтому он, несмотря ни на что, отправился на разговор с полицией. Я направил ходатайство, чтобы предотвратить допрос, но сделал это слишком поздно. Итак, он собрался и встретился с полицейскими, его интересы представлял Брэд Конуэй, бесплатный адвокат семьи Энтони. В ходе беседы полицейские спросили его: «Если бы вы нашли тело, кто-нибудь советовал вам не позвонить в службу «9-1-1», а поступить иначе?» Затем запись допроса была приостановлена, а когда она возобновилась, он ответил: «Да, Хосе Баэз сказал мне, что, если я найду Кейли, то нужно позвонить сначала ему, а не в службу «9-1-1»».

С этим вопросом действительно существовало несколько серьезных проблем. Первая заключалась в том, что всякий раз, когда мы говорили с ним по поводу поисков, речь шла о живой Кейли. И, во-вторых, это была полная и совершенная ложь: мы никогда не обсуждали ничего подобного. Доминик умело обращался со своими историями.

Но даже если бы это и было правдой, то не являлось бы неэтичным. Например, я представляю интересы клиента, и клиент говорит мне: «Я убил человека и спрятал тело в лесу». Я не знаю, правда это или нет, и у меня нет возможности выработать условия его признания полиции или даже его сотрудничества с ней до тех пор, пока я не проверю, действительно ли он сделал то, о чем рассказал мне.

Если бы я сказал Доминику: «Сходи на то место и проверь наличие тела. Ничего там не трогай. И сообщи мне об этом», то в этом не было бы абсолютно ничего неэтичного.

Но на основании этого заявления Доминика судья Стэн Стрикленд, который, похоже, явно имел на меня зуб, направил в коллегию адвокатов жалобу, обвиняя меня в препятствовании правосудию и не просто в неэтичном поступке, но в совершении уголовного преступления.

Это было плохо само по себе, однако еще более меня беспокоило то, что у него так и не нашлось порядочности для того, чтобы отвести меня в сторонку и спросить об этом случае. Он бы получил достаточные разъяснения на этот счет, если бы отвел меня в сторону и спросил: «Я меня есть опасения на этот счет. Что бы вы могли сказать от себя по данному поводу?» Он не позвонил мне и не сказал: «Я чувствую себя обязанным сделать это, поэтому я так и поступаю».

Но нет, мне пришлось узнать о жалобе в коллегию от своего адвоката, которому рассказали о ней. И коллегия адвокатов Флориды не сообщила ему о сути жалобы, поэтому мне пришлось предполагать самое худшее. Напомню, что я был тем человеком, которому в течение восьми лет отказывали в праве доступа в коллегию. Я был тем человеком, относительно которого они считали, что у него недостаточно характера, чтобы стать членом коллегии.

На протяжении двух недель эта жалоба в коллегию адвокатов висела над моей головой, а я даже не знал оснований, на которых она была подана. И я никогда, никогда не прощу Стрикленда за это.

В тот день, когда я узнал о поступке Стрикленда, я был до смерти напуган. Я не знал, что делать. Я приехал домой, зашел в нашу спальню и нашел убежище в гардеробной, где я хранил свою одежду. Я снял свой костюм, сел – и неожиданно мною овладело непреодолимое чувство обреченности. После всех своих успехов, после всей той работы, которую я выполнил для дела Кейси Энтони, все это останется незавершенным – меня собираются исключить из коллегии и обесчестить перед всем миром.

Я погрузился в глубокую, глубокую депрессию. Я не хотел ни с кем разговаривать. Лорена спрашивала меня: «Случилось что-то плохое?» Но я не хотел разговаривать об этом. Я замолк. Я не мог спать, мой желудок сжимался в узел. Я бродил как зомби, потому что знал: полицейские расследуют все мои действия, я знал, что судья направил на меня жалобу. Я подумал про себя: «Я не какая-нибудь шишка. Людей постоянно несправедливо обвиняют в чем-либо. Так почему тебе позволят избежать этого?»

Депрессия завладела мною полностью, и я ходил будто в тумане на протяжении двух недель, пока пытался узнать, в чем меня обвиняют. Я выполнял свои обязанности, работая над делом, но не получал от своей работы никакого удовольствия.

Наконец наступил день, когда я узнал, в чем заключались выдвинутые против меня обвинения. Когда я узнал, я был в такой ярости, что почти не мог выносить все происходящее. Выяснилось, что когда Стрикленд услышал слова Доминика: «Хосе Баэз сказал мне, что, если я найду Кейли, то нужно позвонить сначала ему, а не в службу «9-1-1»», это явилось доказательством того, что я препятствую правосудию.

Как он мог поверить этому парню? Этот парень поверил словам ясновидящего о том, что Кейли находится в бензобаке автомобиля Кейси. Этот парень верил, что в ее исчезновении была замешана почтовая служба. Этот парень верил, что «няня Занни» является кодовым обозначением наркотика Ксанакс.

Я подумал про себя: «Этому клоуну нельзя верить, и я собираюсь доказать это».

Я знал, что данная задача будет несложной, поскольку, к счастью, помнил переписку между мною, Домиником и Синди по электронной почте, в которой Доминик сообщал об имеющейся у него информации о том, что Кейли улетела на частном самолете в Пуэрто-Рико, затем ее держали там до тех пор, пока она не улетела в Колумбию, после чего ее переправили через границу в Венесуэлу. Он сообщал, что его помощники тщательно следят за похитителями и не будут сообщать эту информацию правоохранительным органам до осуществления операции по ее освобождению.

Как только в коллегии увидели эту переписку, инцидент с Домиником Кейси был исчерпан.

И все же это не было счастливое время. До тех пор, пока мне не удалось спасти свое честное имя, чувствовал себя я очень плохо.

В тот месяц Лорена забеременела. Она была в приподнятом настроении, я же находился в депрессии. Я не мог ничему радоваться, и она чувствовала, что я не выражаю в достаточной степени радость по случаю ее беременности. Она действительно не могла понять, с какой огромной силой это дело влияло на меня. Сначала я рассказал ей об этом, но затем замкнулся в себе. Она на самом деле не знала, насколько это дело беспокоило меня.

Тем временем Кейси подвергалась нападкам со стороны обвинения и его цепных псов из СМИ. Кейси, когда ей было восемнадцать лет, разместила в Фейсбуке свои фотографии. Среди них были некоторые, на которых она была изображена пьющей, расслабляющейся на вечеринках, писающей на виду у других и дразнящей своих друзей, показывая им голую задницу. Она была еще ребенком, но обвинение, стараясь привести в негодование кандидатов в присяжные, пыталось изобразить Кейси в самом плохом свете, передавая подобные фотографии в СМИ. Эти фотографии распространялись по всей стране таблоидами и теми газетами, которые предпочли действовать как таблоиды.

Я пытался воспрепятствовать этому, но Стрикленд снова принял решение против меня. Фотографии разрешено было обнародовать, и все люди, следящие за нашим делом, начали ссылаться на Кейси как на «девочку-тусовщицу с вечеринок».

Когда прокуроры беседовали с полицейскими о Кейси, они говорили: «Ее дочь пропала, а она тусовалась на вечеринках тридцать один день». Они знали, что это некорректно. Хуже того, они знали, что это совсем не верно. Но им было все равно.

Они также задавали ее бойфрендам вопросы о ее сексуальной жизни, а затем обнародовали эти допросы.

Полицейские действительно спрашивали: «Какой она была в постели?», «Что она любила делать после этого?», «Была ли она холодной, готовой трахнуться за «спасибо», или она была теплой и пушистой?»

Бойфрендов спрашивали: «Использовали ли вы презервативы?», «Говорила ли она о каких-либо своих болезнях?»

Мы мало что могли сделать в этом отношении. Это не имело никакого отношения к тому, как умерла Кейли, но полицейские делали все возможное, чтобы изобразить Кейси шлюхой, показать, что она спала с разными мужчинами. Мне хотелось залезть на крышу и кричать оттуда: «Не хочу вас огорчать, но сексуальная жизнь Кейси не имеет никакого отношение к ее виновности или невиновности!» Однако неожиданно ее сексуальная жизнь превратилась в эпицентр разоблачений.

Все это служило одной цели: они считали, что если какой-нибудь присяжный посчитает ее шлюхой, то этот присяжный будет рассматривать доказательства на судебном процессе с другой точки зрения и проголосует против нее.

[Георгий]

Следующим в очереди для нападок на меня было издание «Орландо Сентинел», опубликовавшее ставшую хитом статью из двух частей о моем прошлом. Газета описала мои проблемы с поступлением в коллегию адвокатов, мое прошлое банкротство и в основном раскапывала любую негативную информацию обо мне, о которой только могла узнать. На этой «позитивной» ноте, явившейся результатом статьи в «Сентинел», я познакомился с Чейни Мэсоном в апреле 2009 года.

Очевидно, Чейни прочитал эту историю и написал письмо в «Сентинел», предлагая, чтобы газета попыталась дать сбалансированную информацию и занялась бы историей Джеффа Эштона, о чьем недостойном поведении упоминалось в апелляционных делах. Он даже привел список дел Эштона по преступлениям, предусматривающим применение смертной казни, по которым пришлось проводить повторные судебные процессы. «Сентинел» поблагодарила Чейни за его письмо и пообещала быть непредвзятой, написав статью об Эштоне. С тех пор прошло три года, но газета не напечатал даже краткой аннотации, в то время как меня проклинали на первой странице этого издания в течение двух дней подряд.

Я приехал в его офис в центре Орландо и поблагодарил его. Чейни принадлежал к старой школе. Это был выходец из сельской местности с южным протяжным акцентом. До встречи с ним я знал только одного человека, говорившего с таким акцентом – тренера футбольной команды Университета штата Флорида Бобби Боудена. Чейни, бывший президент Флоридской ассоциации адвокатов защиты по уголовным делам, занимался своей юридической практикой именно так, как учили меня самого.

Всякий раз, когда у меня возникали проблемы или вопросы, я запрыгивал в автомобиль и ехал к нему. Всякий раз, когда мне была помощь, Чейни оказывался на месте.

В конце концов он однажды сказал мне: «Хосе, а не хочешь ли ты, чтобы я занялся этим проклятым делом вместе с тобой?»

«С этим у меня нет проблем», - ответил я. Я поговорил с Андреа Лайон и Линдой Баден, и они обе согласились.

К осени 2009 года я стал играть роль Снайдли Виплэша /крайне отрицательный персонаж мультсериала «Приключения Рокки и Бульвинкля»/ в юриспруденции. Я не мог включить телевизор и не услышать о себе, что покрываю убийцу и являюсь неопытным и неуклюжим адвокатом, препятствую правосудию, заставляя Кейси молчать и тем самым мешая ей признаться в своих грязных делах.

Зная, насколько жестокими и злобными могут быть в отношении меня СМИ, я предпринимал все меры, чтобы уберечь остальных членов своей семьи от подобной участи. Когда Лорена была беременной, я делал все возможное, чтобы держать это в секрете от остальных. Я знал, что простой намек, сделанный не тому человеку, заставит СМИ обрушиться на нас, поэтому в течение всей ее беременности мы не приглашали в дом ни членов семьи, ни друзей. Единственными гостями, приходившими к нам домой, были сотрудники моего офиса. У нас был очень благожелательный и понимающий доктор – каждый раз, когда мы приходили к нему, он впускал нас через заднюю дверь, так, чтобы никто из его пациентов нас не заметил.

Наступил день, когда Лорена начала рожать. Наш доктор позвонил в госпиталь и предупредил о нашем прибытии. Лорену поместили туда под именем Сабрины Филипс. Я вошел в помещение госпиталя через главный вход и был узнан несколькими людьми, но, к счастью, ни один из них ничего не сказал. Наш сын, Хосе Себастьян Баэз, родился 1 сентября 2009 года в 23:45.

Я был благодарен всем сотрудникам госпиталя, кто с уважением отнесся к соблюдению конфиденциальности и никому ничего не сказал. Однажды, когда я стоял в общей зоне, какая-то женщина посмотрела на меня с откровенной ненавистью, как будто я находился там, чтобы убивать чьих-нибудь детей. Одна половина меня требовала разгневаться, но другая половина осознала, что люди просто бывают несведущими, и я списал ее отношение на полное с совершенное неведение с е стороны. Я пошел дальше.

Через пару месяцев после рождения Хосе я наконец рассказал об этом Синди. В тот же самый день мне позвонил новостной репортер с канала ЭнБиСи и поздравил меня; я могу только предполагать, что именно Синди сообщила ему эту информацию. Я попросил его никому ничего не рассказывать, и он поклялся мне в этом, но мне приходилось затаить дыхание до следующего дня, когда никаких новостей на телевидении действительно не появилось. Позднее меня поздравил один из полицейских. Оказывается, что о рождении у меня сына ему сообщил один из тюремных осведомителей. Когда вы становитесь знаменитым, вас мгновенно начинают везде узнавать; к сожалению, вам одновременно приходится распрощаться с конфиденциальностью своей личной жизни.

Очень расстраивало то, что мы не могли отпраздновать рождение Хосе так, как нам этого бы хотелось.

***

К 2010 году средства Кейси совсем уменьшились, даже несмотря на то, что она получала пожертвования от людей, негодовавших на то, как несправедливо с ней обращались. Затраты на ведение дела были огромными, причем одновременно наступил застой в делах, сильно повлиявший на мою юридическую практику, вследствие чего у нас были проблемы с финансами. Я посвящал этому делу столько времени, что у меня просто его не хватало для того, чтобы заниматься другими делами.

Мне приходилось экономить, поэтому первым же делом вместо секретарей я нанял практикантов Юридического колледжа Университета ЭйЭндЭм во Флориде. У меня сменилось пять секретарей, поскольку они не были готовы к тому стрессу, который был связан с этой работой. Я читал курс в юридической школе в 2008 году, и школа приглашала меня каждый год для занятий со студентами. Многие хотели работать со мной; было просто замечательно находится среди студентов, потому что они приносили с собой в наш офис энергию и энтузиазм.

Затем наступила пара месяцев, когда дела стали настолько плохи, что я даже не мог платить сотрудникам зарплату. Некоторые сотрудники приходили ко мне и говорили: «Ничего страшного, можете заплатить мне на следующей неделе». Всем в офисе приходилось приносить жертвы, и я задолжал абсолютно всем. К счастью, офис не закрылся, и мои сотрудники могли продолжать работать над делом Кейси, равно как и над другими делами.

В течение трех лет, когда я представлял интересы Кейси, я принимал участие в трех других судебных процессах с использованием суда присяжных. Два дела были связаны с убийствами, одно – с изнасилованием. Все три обвиняемых по этим делам были признаны невиновными, однако вам бы не удалось прочитать о них в газетах. Обо показали лишь один сюжет по местному каналу «Ньюс 13», но никто больше на него не откликнулся. Я был разгневан тем, что СМИ не сообщали об этих делах. Конечно, мои победы не вписывались генеральную линию СМИ о «некомпетентном адвокате».

Когда я был в суде, там все знали, кто я такой; когда жюри присяжных в деле об изнасиловании вернулось в зал суда, чтобы огласить вердикт, я увидел двух репортеров, ждавших, чтобы услышать их решение. Услышав вердикт «не виновен», она встали и ушли. Если бы я проиграл это дело, уверяю вас, они наверняка набросились на эту историю сообщили бы о ней. Извиняюсь, что мои слова чересчур отдают горечью, но, на самом деле, что мне оставалось чувствовать?

К 2009 году я также потерял веру и в Джорджа, и в Синди Энтони. Я был уверен в том, что Джордж предоставляет полицейским сведения в пользу виновности Кейси, но я всегда думал, что Синди останется ей верна. Наступил день, когда исполнилось уже четыре месяца с тех пор, когда Кейси видела мать в последний раз, и у нас была возможность ходатайствовать перед судом об их свидании. Это дало бы возможность Синди повидаться с Кейси впервые за столь долгое, долгое время.

Кейси надеялась встретиться с ней, но Синди вместо этого уехала в Тампу повидаться с Мередит Виейрой, известной журналисткой и телеведущей.

«Моя мать пришла?» - хотела знать Кейси.

Я рассказал ей правду. Клиенты обычно хотят, чтобы вы разговаривали с ними честно.

«Она не пришла, - сказал я ей. – Ваша мать вместо этого обедает с Мередит Виейрой».

Казалось, что почти каждый месяц СМИ начинали распространять слухи о моем крахе. Это началось с того момента, когда Энтони наняли своего адвоката, и с данного момента подобные слухи никогда не прекращались: Кейси собирается уволить меня, либо судья собирается задержать меня за неуважение к суду, либо коллегия адвокатов собирается отобрать у меня лицензию, либо другой известный адвокат собирается отобрать у меня это дело. Подобные слухи вместе с подкопами под мою компетентность заставляли меня ощущать, что обвинение отравляет атмосферу этого судебного процесса, делая все возможное, чтобы убедить публику в вине Кейси. В результате и СМИ желали осуждение Кейси и моего провала. Это всегда беспокоило меня, но я привыкал к такому положению все больше и больше.

Иногда слухи возникали вследствие того, что новый адвокат присоединялся к моей команде, например, Андреа и Чейни, но не менее часто они появлялись совсем без всякого повода – все они оказывались безосновательными на самом деле – просто потому, что СМИ хотели пустить новый слух.

Временами СМИ спрашивали членов семьи Энтони: «Довольны ли вы тем, как Хосе представляет интересы Кейси?»

В каком другом деле такой вопрос вообще задавался?

Как только обвинение объявило о том, что оно будет добиваться смертной казни, все юридические эксперты-любители уже знали, что мне для защиты Кейси потребуется эксперт по преступлениям, предполагающим применение смертной казни, поскольку я был недостаточно квалифицирован, чтобы заниматься этим делом сам. Необходимо было участвовать в двух судебных процессах по делам, грозящим вынесением смертного приговора, а также иметь необходимое количество рекомендаций для получения соответствующей квалификации. Большинство обвиняемых по делам с возможным применением смертной казни являются бедняками, поэтому, если вы только не ветеран общественной защиты и, на самом деле, не постоянный сотрудник службы общественной защиты, очень велики шансы на то, что вы не имеете достаточной квалификации в делах с потенциальным смертным приговором.

Я бы сказал, что порядка 95 процентов адвокатов не имеют соответствующей квалификации, но относительного нашего дела всякий раз, когда пресса писала обо мне, они утверждали, что это связано с моей неопытностью.

Они также обсуждали вопрос о том, что Андреа собирается заменить меня в качестве адвоката Кейси. Я не знаю, почему так происходило, кроме как для того, чтобы все соответствовало созданному СМИ моему образу - неопытному салаге, адвокату-латиносу.

Позднее, во время работы над этим делом, я оказался не в состоянии заплатить ипотечный платеж, и мой дом оказался перезаложен, я вынужден был переезжать. Я был уже готов начать переезд, когда увидел кружащие в небе вертолеты. Я поглядел наверх, и понял, что происходит. Я не мог переезжать из дома. Я не хотел, чтобы они засняли меня, покидающим его. Это было унизительно, не говоря уже о риске, которому они подвергали мою семью, за что я их никогда не прощу. СМИ трактовали все это так, будто я собираюсь бросить заниматься этим делом.

«Он не может позволить оставаться с этим делом», - вот что они писали.

Но я никогда даже и не думал о том, чтобы бросить это дело, ни единой секунды. Я сказал себе: «Я буду заниматься этим делом даже живя в доме из картонных коробок – но не откажусь от него».

[Георгий]

ГЛАВА 19
ПСИХИАТРЫ

Об инцесте говорят, что он является самой распространенной формой насилия над ребенком; согласно оценкам, от десяти до двадцати миллионов детей в Америке становятся жертвой инцеста со стороны родителей.

Инцест рассматривается экспертами как особенно разрушительная форма сексуального насилия, поскольку осуществляется человеком, которому жертва доверяет и от которого зависит. Жертва ощущает колоссальное давление, чтобы оставаться спокойной из-за своего страха разрушить семью в результате своих признаний.

Наиболее распространен инцест между отцом и дочерью, хотя случается и инцест между матерью и сыном. Сложно оценить, насколько распространен инцест между родителями и их детьми в связи с окружающей их тайной. Эксперты утверждают, что многие юные жертвы инцеста принимают и верят объяснениям своих насильников, что это является «опытом, получаемым во имя обучения во всех семьях».

В результате, это представляет собой одно из самых малоизвестных и редко обсуждаемых преступлений в нашей стране, потому что его жертвы не могут признаться в нем вследствие чувств вины, позора, страха, давления со стороны общества и семьи. Существует и еще одна, гораздо более практичная причина: жертвы инцеста считают, что, либо никто им не поверит, либо их будут осуждать и наказывать, если они сообщат об учиненном над ними насилии. Как и в случае с Кейси, гораздо чаще их высмеивают за сделанные ими признания.

Кейси оказалась достаточно мужественной, чтобы рассказать мне об инцесте, которой ей пришлось перенести. Но вследствие разобщенности своих показаний, всех случаев разоблаченной лжи, рассказанной ею полиции в начале расследования этого дела, мы знали, что никто ей не поверит. Она была девушкой, всегда поднимавшей ложную тревогу.

Я знал, что одной из самых серьезных проблем с рассказом Кейси о том, что произошло 16 июня 2008 года, будет представление реально произошедших событий жюри присяжных.

Мы осознавали, что дать ей возможность самой свидетельствовать на судебном процессе будет очень рискованно, поэтому мы в качестве наилучшего варианта представления ее показаний суду выбрали осмотр ее психиатрами, которые затем должны были дать показания на судебном процессе.

Мы обсуждали этот вопрос шесть месяцев. Адвокат Кейси по проблеме смертной казни Энн Финнелл не переставала повторять: «Как мы сообщим все это без ее собственных показаний?» Чейни Мэсон сообщил об одном деле, которое он вел, где ему удалось этого добиться. Чейни действительно рассказал, как он представил суду видеозапись заявления своего клиента и избежал при этом перекрестного допроса клиента.

Это не было дело, где мы отстаивали невиновность своего клиента на основании его невменяемости. Мы провели соответствующее исследование. Мы осознавали, что наши позиции в данном вопросе довольно шаткие, но мы все же хотели нанять психиатров для осмотра Кейси.

Одним из первых всплыла кандидатура доктора Джеффри Данцингера. Выпускник Гарвардского университета и Медицинской школы Миллера в Майами, он работал доцентом Университета Флориды и имел процветающую практику в области психиатрии в городе Винтер Парк, штат Флорида.

По решению суда Данцигер допрашивал Кейси и дал оценку ее дееспособности. В своем отчете Данцигер писал: «Кейси Энтони, по моему мнению, не принадлежит ни к одной категории матерей, совершивших убийство своего ребенка. Ее история не соответствует версиям об убийстве, совершенном с альтруистическими или избавляющими от страданий целями, о психически больной матери или матери-психопатке, о случайной смерти ребенка в ходе рукоприкладства, об убийстве из мести к супругу или же убийстве нежелательного ребенка».

Он отметил, какой «нежной, любящей, преданной» матерью является Кейси.

Он приводил слова Синди: «Кейси покупала специальные безопасные дверные ручки и затычки для розеток. Она носила с собой дополнительный ключ от автомобиля на тот случай, если случайно запрет в нем ребенка. Она очень серьезно относилась к вопросам безопасности. Она звала меня, если у ребенка появлялся насморк, у ребенка никогда не было сыпи от подгузников. Она сама готовила ей еду, здоровую еду, овощи».

Он объяснял ее поведение в те тридцать дней, когда ее не было дома утверждением о «паталогическом уровне отрицания»,
Данцигер писал: «Отрицание является психологическим механизмом, с помощью которого отвергается существование неприятных аспектов действительности, который оберегает сознание от осведомленности о наличии любых аспектов действительности; подобная осведомленность привела бы к крайней степени беспокойства и тревоги». Он утверждал, что ее манера поведения явилась результатом «отказа или неспособности признать действительность».

В своем первоначальном отчете по вопросу о дееспособности он написал о том, насколько она нормально выглядела под давлением подобного стресса, называя это обстоятельство явным указанием на ее компартментализацию (раздельное мышление).

Данцигер казался идеальным кандидатом, чтобы обследовать Кейси со стороны защиты. Я считал, что его мнение будет весомым не только для судьи, но также и для присяжных, отчасти в связи с тем, что суд уже вызывал его для проведения первоначального осмотра.
Когда мы разговаривали с ним, Данцигер, казалось, был вдохновлен этой возможностью.

«Я рад, что не окажусь на задворках при решении этой проблемы», - сказал он.

Мы были счастливы, заполучив его. Мы считали, что теперь у нас есть замечательный психиатр.

Данцигер несколько раз приходил на встречи с Кейси, и каждый раз, когда мы разговаривали с ним, он сообщал нам о своей уверенности в том, что она была жертвой сексуального насилия. Он сообщил, что, хотя у нее и не наблюдается никаких симптомов психического заболевания или поддающихся диагностированию проблем с психикой, она проявляет классические признаки, присущие жертвам сексуального насилия, такие как лживость, раздельное мышление и претензии на то, что ничего плохого не случилось.

«С ним наши позиции будут суперсильными», - думал я.

У нас была, правда, единственное сомнение относительно Данцигера: обычно он давал показания в суде в качестве свидетеля обвинения.

Мы также наняли еще одного психолога, доктора Уильяма Вайтца. Он был порекомендован нам одним из друзей Андреа Лайон, коллега которого пользовался его услугами в другом деле. Послужной список доктора Вайтца, выпускника Университета Майами и имевшего ученую степень доктора наук в области клинической психологии, был связан с посттравматическим стрессовым расстройством. Он в свое время стажировался в Армейском медицинском центре Уолтера Рида (сейчас он называется Национальный военный медицинский центр Уолтера Рида) в Вашингтоне, округ Колумбия.

Конечно, я хотел побеседовать с Вайтцем о сексуальном насилии, но, что не менее важно, я хотел получить возможность объяснить поведение Кейси в течение тридцати дней после того, как Кейли была найдена мертвой отцом Кейси – поведение, которое обвинение и СМИ провозглашали шокирующим доказательством того, что Кейи убила Кейли – участие в вечеринках в ночном клубе «Фьюжн», нанесение себе татуировки и демонстративное нахождение подальше от дома все это время, как трактовало обвинение, чтобы участвовать в вечеринках.

Я хотел спросить его, как люди реагируют в результате полученного ими стресса, подобно тому, который пережила Кейси. Я хотел, чтобы он проанализировал ее поведение в течение тридцати дней после того как ее отец обнаружил Кейли в бассейне.
Вайтц, как и Данцигер, был очень вдохновлен своим участием в деле.

У меня всегда были определенные сомнения относительно Вайтца, но я не мог прямо огласить их. Он приходил на встречи с Кейси и сообщал то же самое, что и Данцингер. Он утверждал, что она демонстрирует классические признаки жертвы сексуального насилия.

«Я совершенно уверен в том, что Кейси подвергалась сексуальному насилию со стороны Джорджа», - сказал он.

Получив отчеты психиатров, мы приняли решение включить их в список свидетелей на судебном процессе. Мы не были уверены в том, как именно все это обернется на деле, но судебный процесс должен был уже скоро начинаться, и нам необходимо было принимать решение, поэтому мы и собрались использовать его. В конце концов, мы могли и не вызывать их для дачи показаний, если бы это показалось нам лучшим вариантом.

Мы внесли их имена в список свидетелей, и обвинение собиралось взять у них показания; в день, когда Данцигер должен был давать свои показания, у меня были очень нехорошие предчувствия, что все пошло неправильным путем, поскольку, когда я пришел принимать показания, Данцигер уже находился в помещении прокуратуры штата вместе с прокурорами Эштоном и Линдой Дрейн Бёрдик.

«Что происходит?» - подумал я про себя.

Вскоре я узнаю, что происходит.

Его показания на суде определенно были бы многообещающими и в огромной степени помогли бы нам убедить присяжных. В своих показаниях Эштону Данцигер описал противоречивое отношение Кейси к своему отцу. Он сообщил, что Кейси рассказала об обнаружении в его компьютере электронных сообщений от разных женщин и о том, как после того, как ее мать обнаружила эти сообщения, ее отец обвинил Кейси в том, что именно она его таким образом попыталась подставить.

Данцигер сообщил о том, что она ненавидела свою способность все еще любить его, что она все еще остается маленькой девочкой, надеющейся, что он может быть просто ее отцом.

«Я не могу понять, почему я не ненавижу его, - цитировал Данцигер слова Кейси. – Годы гнева, отчаяния, обиды и боли прошли; а затем пришлось открыто говорить об этом, но все равно это больно и прискорбно».

Данцигер рассказал о том, что самый большой страх Кейси состоял в том, что она боялась, как бы он не стал применять сексуальное насилие над Кейли таким же образом, каким он это делал в отношении ее самой. Он сообщил, что из-за этого она всегда запирала на ночь дверь в своей спальне, из-за этого Кейли обычно никогда сама не выходила из спальни и из-за этого она обычно принимала душ вместе с Кейли.

Затем Данцигер рассказал историю Кейси о событиях 16 июня, когда она увидела, как ее отец несет безжизненное тело Кейли и как Джордж сказал: «Я о ней позабочусь».

Он также процитировал Кейси, сказавшую, что, по ее мнению, это не был несчастные случай. Она утверждала, что ее отец держал Кейли под водой и утопил ее. Он процитировал слова Кейси о том, что попытка самоубийства ее отца была способом добиться ее наказания за смерть Кейли.

Но я знал, что жюри присяжных ничего этого не услышит, поскольку пред самым началом дачи показаний Данцигер принялся отчаянно тормозить.

«Джефф, позвольте мне сделать некоторые пояснения, - сказал он Эштону, проводившему допрос. – Это нечто, что причинило мне огромное огорчение и поставило меня в положение, связанное с определенными этическими ограничениями и заботами.

Во время моей встречи с ней, с Кейси, она рассказала о вещах, которые обвиняют других людей в преступном поведении. Я глубоко расстроен, и я не знаю, как поступить в этом случае. Я понимаю, вы обязаны принять показания о том, что она мне сказала, но я очень огорчен тем, что представляю собой средство, с помощью которого сделанные ею заявления могут обвинить других людей в преступлениях прошлого и настоящего. Я не знаю, что делать».

Он продолжал: «Я очень нервничаю и не хочу передавать вещи, о которых она мне рассказала, понимая, что в связи с этим предпримут СМИ. Я не уверен, что поступаю этично, рассказывая сообщенные ею сведения, обвиняющие других людей в преступлениях, которые на самом деле могли и не случиться. Я не знаю, что делать и поэтому выражаю свое беспокойство по данному поводу».

Он закончил следующим образом: «Я просто очень обеспокоен, что поступаю неправильно».

Эштон самодовольно добавил: «Мы также обеспокоены ничем не подтвержденными обвинениями в преступных действиях, которые переполняют все это дело». Ирония этого лицемерного заявления со стороны человека, который в течение трех лет беспощадно преследовал Кейси, едва не сшибла меня с ног.

Я не мог поверить в то, что слышал. Я не мог поверить, что Данцигер мог вести себя подобным образом. Он был профессионалом. Ему нужно было поддерживать свою репутацию. Если он собирался в результате всего этого взять самоотвод, почему у него, по крайней мере, не хватило порядочности позвонить мне и предупредить об этом заранее? Теперь в его показаниях не имелось никакого смысла.

Когда я слушал его, я так разозлился, что мне хотелось вскочить и врезать ему. Как он мог говорить мне одно, а затем прийти сюда и давать показания о том же самом, но предварительно предъявив множество оговорок, таких, что его показания оказывались совершенно бесполезными? Это было отвратительно. Он ясно показывал, что нам не было совершенно никакого смысла вызывать его в качестве свидетеля.

После того, как он дал свои показания, мы попросили Эштона исключить его из списка наших свидетелей. Когда мы вернулись в свой офис, то я, Чейни и Дороти стали обсуждать причину такого его поступка. Мы решили, что, хотя и существует некоторая возможность того, что в последний момент его вдруг заела совесть, но это вряд ли была настоящая причина. Он знал темы обсуждения. Он знал условия дачи показаний. Мы были уверены в том, что Данцигер резко поменял позицию из-за того, что он получает основную часть своей работы от обвинения, а не от адвокатов защиты. Мы решили, что кто-то пригрозил ему и сказал ему что-то вроде следующего: «Если вы дадите показания в пользу Кейси Энтони, то можете забыть о получении от нас деловых предложений».

Конечно, у нас не было этому никаких доказательств, но мы определенно были в этом уверены. Он будет все отрицать, но это его бизнес. Выяснилось, что более худшего выбора я просто не мог сделать.

Я единственно мог надеяться на то, что мне больше повезет с Вайтцем, пожилым джентльменом, уже оставившим частную практику.
В ходе его допроса была затронута тема инцеста.

«Она рассказала мне, что отец подвергал ее физическому и сексуальному насилию еще с детского возраста», - сообщил Вайтц. Он сказал, что это происходило, начиная с восьмилетнего возраста и заканчивая двенадцатилетним возрастом.

«О какой форме физического насилия было вам рассказано», - спросил Эштон.

«Она рассказала о том, что он физически к ней притрагивался и всяческими путями склонял ее к половому акту», - ответил Вайтц.

«Когда вы говорите о физическом насилии, вы имеете в виду то, что он ее бил?» - спросил Эштон.

«Нет, я бы сказал… физически, чувственно. Более в смысле сексуального насилия или сексуального… в сексуальном контексте».

«Включая ласки и половое сношение?»

«Да, ласки, притрагивания, обнимания, поцелуи, заканчивающиеся половым актом, да, многократно».

Будучи спрошенным, насколько часто случались инцесты, Вайтц сообщил, что, по рассказам Кейси, отец насиловал ее «несколько раз в неделю» на протяжении четырех лет, с момента, когда ей было восемь лет до момента, когда ей исполнилось двенадцать лет. А когда это закончилось, сообщил Вайтц, по словам Кейси, ее брат Ли, четырьмя годами старше ее, стал заходить в ее комнату ночью, когда она лежала в постели, и ласкать ее грудь. Вайтц сказал, что Ли делал это, с того момента, когда ей было двенадцать лет, до того, как ей исполнилось пятнадцать лет.

Вайтц показал, что несколько лет спустя Кейси попыталась рассказать Синди о сексуальном насилии со стороны Ли, но в ответ та обозвала Кейси шлюхой. Вместо того, чтобы защитить ее от Ли, по сообщению Вайтца, она набросилась на Кейси. Она не получила от матери никакой поддержки, по словам Кейси.

По информации Вайтца, Кейси сообщила, что ее сексуальные отношения с отцом продолжались, хоть и более редко, до того времени, когда она забеременела Кейли. Кейси тогда было двадцать лет. Когда Вайтц спросил, кто был отцом ребенка, она ответила, что думала, что им мог быть ее собственный отец, но сообщила также, что могла забеременеть после одной вечеринки с коллегами по Юниверсал Студиос, когда ей в напиток подсыпали наркотики, после чего она «отключилась» и была изнасилована.

Вайтц сообщил: «Она выпила всего два пива, но почувствовала себя одурманенной и даже не помнит, когда проснулась на следующее утро. Она не помнит, что случилось той ночью».

Вайтц сказал, что в то время она не встречалась ни с кем на постоянной основе. Тогда у нее не было никакого чувства влюбленности.
«Поскольку по этому поводу возникла дискуссия, - сказал Вайтц, - она не уверена в том, кто именно был биологическим отцом Кейли. Она считает, что могла забеременеть после той вечеринки.

Ее отец тоже подозревался в отцовстве, однако, как я уже говорил выше, он был исключен из списка потенциальных отцов Кейли после изучения этого вопроса во время расследования дела, когда ее ДНК не совпали с его ДНК.

Вайтц рассказал о нескольких примерах сомнительного поведения Джорджа.

Вайтц сообщил о том, что, по словам Кейси, оба ее родители присутствовали в роддоме, когда она рожала, а ее отец находился вместе с ней в родильной комнате в момент родов.

На похоронах Кейли, видеозапись которых просматривал Вайтц, он отметил одно обстоятельство: когда Джордж встал, чтобы рассказать о Кейли, он рассказывал о сладком запахе своей внучки, запахе ее пота.

«Это, по моему мнению, не является тем, - сказал Вайтц, - что дедушки обычно вспоминают о своих внучках».

«Что это значит?» - спросил Эштон.

«Это означает, что его слова имеют сексуальный контекст, - ответил Вайтц, - по моему профессиональному мнению, основанному на тридцати пяти годах изучения психологии и на моем опыте, подготовке, знаниях и образовании как психолога».

Вайтц рассказал, что Кейси описала ему свой страх, возникший с самого рождения Кейли, оставлять Кейли дома одну с Джорджем. По его словам, она боялась, как бы он не стал растлевать Кейли таким же образом, как растлевал ее саму.

«Она никогда не ощущала безопасности и не оставляла ее одну – если это было возможно – вместе с Джорджем, - сказал Вайтц. – Она чувствовала, что Джордж представлял угрозу для ее дочери».

Вайтц сообщил, что временами Кейси становилась «злой и раздраженной», а временами – «печальной и потрясенной».

Далее Вайтц засвидетельствовал: «По словам Кейси, ее отец многократно подвергал ее сексуальному насилию на протяжении нескольких лет; она считала, что он был крайне импульсивен, непредсказуем, что… он мог легко потерять контроль над своим поведением, поэтому она боялась его и боялась за безопасность своей дочери». Будучи спрошенным, что он понимает под «слабым контролем» над своим поведением, Вайтц ответил: «слабый контроль над своими импульсами».

Затем Эштон имел наглость сказать Вайтцу: «В ваших показаниях я нигде пока еще не слышал о физическом насилии со стороны отца».

Когда я услышал это, то едва не сорвался. Чейни вмешался.

«Одну секунду», - сказал он.

«Мистер Мэсон, не хотите ли вы что-либо…», - произнес Эштон.

«Да, - ответил Чейни, - поскольку вам, как прокурору, довольно странно полагать, что сексуальное насилие не является одной из форм физического насилия».

«Итак, это возражение или просто…», - произнес Эштон, отказываясь отвечать.

Некоторое время они препирались друг с другом, прежде чем продолжить.

Вайтц вполне справедливо заметил Эштону: «Кульминация любого сексуального насилия будет восприниматься ею как насилие физическое».

[Георгий]

По словам Вайтца, Кейси была нормальной во всех отношениях, за исключением того, что она демонстрировала поведение, характерное для жертв сексуального насилия. Вайтц перечислил все возможные психические заболевания и расстройства и последовательно исключал каждое из них. Она не проявляла антиобщественного поведения, сказал он, не было у нее и пограничного расстройства личности, истерического расстройства личности, нарциссизма, она не страдала расстройством замкнутой или зависимой личности, у нее не было обсессивно-компульсивного расстройства и, что самое важное, результаты выполненных ею тестов не имели признаков симуляции, э это означало, что она не лжет.

У нее нет «никакого психического заболевания или расстройства», - сказал он. Она скорее страдала от расстройства, связанного с посттравматическим стрессом. Вайтц засвидетельствовал, что поведение Кейси соответствует поведению человека, подвергнувшегося сексуальному насилию.

Он сообщил, что когда она беседовала с ним о насилии, то «находилась будто в каком-то мареве или тумане, она могла сообщать информацию, но лицо ее при этом ничего не выражало, не демонстрировало никаких невербальных откликов, проявляющих какие-либо формы беспокойства, волнения и расстройства, и оставалось совершенно лишенным эмоций».

Он сказал, что в течение тридцати дней отсутствия дома после смерти Кейли, «она в основном еще находилась в эмоциональном шоке и в посттравмированном состоянии, и она в целом действовала, исходя из чувства отрицания и подавленности. По существу, ей приходилось реагировать тем или иным образом на потерю ребенка, которого она любила».

Он сказал: «Она в основном говорила о том, что сохраняла молчание»,

Он объяснил, почему Кейси лгала своей матери и полиции. Он сказал, что Кейси использовала ложь в качестве «защитной меры», чтобы заглушить боль, причиненную смертью своей дочери.

Он сказал, что она лгала, чтобы защитить себя.

«Она призналась мне, что говорит неправду, что она лжет, и она отчасти осознает это, и она рассматривает это как способ, используемый для своей собственной защиты», - сообщил Вайтц.

Эштон спросил его, верила ли она в то, что она говорила, когда сообщала людям о том, что Кейли находится вместе с няней Занни.

«Я считаю, что она хотела в это верить, - ответил Вайтц. – Я считаю, что она находилась в состоянии полной подавленности и отрицания. Отрицание, как вы понимаете, является подсознательным процессом, и люди, которые находятся в этом состоянии, в целом могут действовать, как будто некоторые вещи вообще никогда не происходили. Поэтому я думаю, что она хотела верить в то, что ее ребенок жив. Я имею в виду – в некоторой степени. Но я думаю, что ее поведение, по моему профессиональному мнению, объясняется подавленностью и отрицанием».

Он сказал, что реакция Кейси на свою беременность состояла в том, что она отрицала сам факт случившегося.

«Она была беременной, это было уже заметно и все такое, и даже родители, вообще все отрицали, что она беременна; они даже не думали, что она беременна, хотя она была уже на большом сроке».

Вайтц сказал, что Кейси рассказывала ему о свадьбе, на которой она присутствовала, и, хотя беременность уже и проявлялась внешне, родители называли другие причины этому состоянию.

Позднее в ходе допроса Эштон спросил Вайтца: «Демонстрировала бы ли мисс Энтони такое же поведение отрицания и компартментализации, если бы она убила Кейли?»

Вайтц ответил, что такое возможно. Однако это кажется маловероятным, учитывая тот факт, что она не проявила «абсолютно никакой мотивации для желания сделать это в личностном, поведенческом или эмоциональном отношении».

Он продолжал: «Если бы она действовала так, как вы говорите, то тогда следует предположить, что она действительно убила своего ребенка; но при отсутствии каких-либо иных обстоятельств, кроме тех, которые нам в настоящее время известны, мне придется делать вывод о неких психопатических действиях. Потому что я с профессиональной точки зрения не могу обнаружить ни мотива, ни основания для того, чтобы, учитывая характер их взаимоотношений, ее поведение, сообщения свидетелей о том, какой она была матерью и как она общалась со своим ребенком, найти основополагающий мотив поступить таким образом.

Поэтому, чтобы ответить на ваш вопрос, вместо того, чтобы ответить на него отрицательно, я просто скажу, что, по моему мнению, для того, чтобы убить своего ребенка, она почти наверняка должна была пережить приступ психопатии».

Эштон подталкивал Вайтца заявить о возможности того, что Кейси убила Кейли. Но Вайтц не «купился» на это. Он сказал Эштону: «В этом деле нет ничего такого, что могло бы подтвердить вашу версию относительно ее действий. Хорошо?»

«Хорошо», - ответил Эштон, хотя, конечно же, для него это было совсем не хорошо.

«Я не хочу переоценивать то, что вы мне говорите, - заявил Эштон ближе к концу допроса. – Ваша версия заключается в том, что вся та неправда, которую она сообщала о Кейли с момента ее смерти до извещения полиции, в течение того тридцати одного дня, вся неправда, которую она сообщала о Кейли, не была намеренной неправдой?»

Вайтц ответил: «Я могу сказать вам, что поскольку проблема с Кейли была наиболее угрожающей, травмирующей, потенциально непреодолимой проблемой, с которой Кейси пришлось столкнуться, все, что имело отношение к ее дочери или к смерти ее дочери скорее всего подавляло бы ее или заставило ее отрицать все связанное с этим, поэтому информация о ней была бы скорее всего неточной».

Немного позднее Эштон шепотом обозвал Вайтца ублюдком.

Я слышал, как он сказал это. Мишель Медина, одна из моих помощников, тоже слышала, как он это сказал.

Эштон отрицал, что говорил это, а Бёрдик отрицала, что слышала.

Но тем не менее, он это сказал. Вайтц «разламывал» его дело, шаг за шагом, и Эштону, типичному задире, не любившему проигрывать, это не нравилось.

Одна из наиболее важных вещей, которые сказал Вайтц, была связана с опровержением еще одного бездоказательного (фантазийного) обвинения Эштона в отношении убийства Кейси своей дочери: что Кейси убила Кейли из-за того, что Кейли представляла собой обузу, мешавшую ей участвовать в вечеринках.

Ничего не может быть более далеким от истины, чем такая точка зрения, заявил Вайтц. После того, как она забеременела, сказал Вайтц, она никогда, ни разу не задумывалась о том, чтобы сделать аборт или отдать будущего ребенка для усыновления. Даже несмотря на ее опасения, что она забеременела в результате изнасилования или инцеста, она ясно высказывалась о том, что никогда не раздумывала об аборте.

«Она хотела этого ребенка», - заявил Вайтц.

Вайтц совершенно определенно заявил о том, что Кейси не считала Кейли обузой для себя, нечто, что можно выкинуть как старый багаж, поскольку она мешала ее социальным и любовным отношениям с другими людьми, возможностям работать путешествовать – как об этом беззастенчиво и несправедливо утверждали полиция и прокуратура.

«Иметь этого ребенка по целому ряду очень специфических причин было очень важно для Кейси, - утверждал Вайтц. – Иметь дочь было важно. Это для нее очень много значило. Она говорила: «Я полюбила ее с первого взгляда, и этот ребенок стал самой важной частью моей жизни в течение трех лет». Для меня это является очень важным».

Кейси была любящей матерью, она очень заботливой матерью, сказал Вайтц.

Вайтц заявил: «Она сразу же полюбила своего ребенка. Для нее ребенок значил все, эти три годы были лучшими в ее жизни, и она никогда не жалела о том, что не сделала аборт или не отдала ребенка в другую семью».

Звучит ли это так, будто речь идет о матери, которая убила своего ребенка из-за того, что хотела бегать по вечеринкам?

Более того, утверждал Вайтц, она не представляла собой «девочку с вечеринок», на чем настаивало обвинение, а была матерью, проводившую большую часть времени дома, заботясь о Кейли.

Обвинение раздуло большую историю из того факта, что Кейси набила себе татуировку, когда отсутствовала дома в течение тридцати дней, но Вайтц утверждал, что татуировка на плече с надписью «La Bella Vita» на самом деле была посвящена Кейли.

«Татуировка появилась… после смерти ее дочери, - сказал Вайтц. – Она сообщила мне, что La Bella Vita означает «хорошая жизнь» или «замечательная жизнь». Она сказала, что специально сделала ее, для контраста с тем, как обернулась ее жизнь, чтобы противопоставить тому, какой отвратительной стала ее жизнь. Она сказала, что ее жизнь относительно нормализовалась, двигаясь в правильном направлении, а затем вдруг катастрофически изменилась, как в смысле ее нынешнего положения обвиняемой, так и в смысле потери своей дочери».

«Она представляет татуировку с точки зрения иронии относительно коренного изменения ее жизни», - заявил он.

Были определенные разговоры о том, что Ли может быть отцом ребенка, поскольку Кейси назвала свою дочь Кейли, но Вайтц объяснил неправильность этого мнения.

Вайтц объяснил, как Кейли получила свое имя.

«Она сказала, что имя девочки никак не связано с Ли», - заявил Вайтц. Он сказал, что Кейси хотела назвать дочь в честь себя самой, и чтобы их имена имели одинаковое значение. Она хотела выбрать имя, звучащее на ирландский манер, поэтому сначала выбрала имя Райли, но затем отвергла его, поскольку хотела, чтобы инициалы ребенка были такими же, как и у нее – C.M.A. У матери были такие, и она хотела, чтобы они перешли и на дочь.

Первоначально она собиралась, чтобы имя произносилось как K-A-Y-L-E, но в конце концов изменила его на CAYLEE.

«А затем она сказала, что это была самая замечательная вещь, которая с ней случалась, а Джордж забрал ребенка от нее», - заявил Вайтц.

«Имея в виду, что Джордж убил Кейли?» - спросил Эштон.

«В понимании Кейси ее отец имеет какое-то отношение к смерти ее дочери, - ответил Вайтц. – Она считает, что Джордж либо причинил вред Кейли, либо забрал ее жизнь».

Затем Вайтц сказал: «Она считает, что Джордж забрал Кейли из постели, имел сексуальные… осуществил действия сексуального характера с ее дочерью и для того, чтобы скрыть это, убил ее».

И тут неожиданно у меня возникла проблема. Как только Вайтц произнес эти слова, я уже знал, что не могу использовать его в качестве свидетеля на судебном процессе. Вайтц стал слишком ориентированным на позицию защиты в вопросе о том, как умерла Кейли, и это меня не радовало. Мне не нравятся свидетели, которые уж очень, даже чересчур стараются, несмотря на то, что они свидетели защиты, потому что я не считаю их достаточно надежными. Слушая показания Вайтца, я услышал такие вещи, о которых Кейси раньше никогда не говорила. Я просто подумал, что присяжные не посчитают его заслуживающим доверия.

В своих показаниях Вайтц выглядел так, будто он намеревался «повесить» убийство на Джорджа. Я никогда, ни на секунду не верил, что Джордж убил Кейли. Я считал, что Кейли случайно утонула в бассейне на заднем дворе. После того, как Вайтц дал свои показания, Эштон и СМИ сделали множество комментариев о том, как Кейси сказала, что Джордж убил Кейли, но на самом деле она говорила другое.

Я хочу выразиться по этому поводу совершенно ясно: Вайтц пытался «повесить» убийство на Джорджа, но я не верю, что это было так.

Вот что он хотел сообщить: он говорил, что, по его мнению, Джордж мог утопить девочку, потому, что его рубашка не была мокрой и что Кейси находилась под воздействием подсунутых ей наркотиков в то время, когда умирала Кейли, поскольку Кейси обычно спала мало и вставала рано. Он говорил также: «О, между прочим, Джордж совершал в отношении Кейли сексуальное насилие», но эта часть его показаний куда-то делась, когда в распоряжение СМИ попались соответствующие материалы, касающиеся обвинений в убийстве.

На самом деле Кейси не знала, что случилось с Кейли. Все, что она видела – это Джордж, уносящий безжизненное тело ее дочери. А после своего ареста она поняла, что отец ее подставил в чем-то, чего она не совершала. Поэтому в лучшем случае она могла считать, что Кейли умерла в результате нечастного случая, а в худшем, что ее убил Джордж. Она находилась в положении, когда ей грозила смертная казнь. Она сидела в тюрьме и постепенно приходила к пониманию того, что ее собственный отец собирался пожертвовать ее жизнью, чтобы спасти свою. Когда такое случается, приходится думать о худшем, поэтому я могу понять, что Кейси действительно могла сказать Данцигеру и Вайтцу: «Он сделал это намеренно». Но этого она никак не могла знать. Она чувствовала, что это могло случиться, а чувствовала она так, поскольку так сильно пострадала от него и злилась на него за это. Именно эта злость и заставляла ее думать самое худшее.

Вследствие того, что Данцигер и Вайтц не могли участвовать в процессе в качестве свидетелей, все более реальной становился вариант, когда показания на процессе давала бы сама Кейси.

За три года, пока шло это дело, несколько раз мы с членами команды защиты обсуждали возможность того, что Джордж убил Кейли, чтобы скрыть факт сексуального насилия, но в конце концов мы отбросили эту идею. Если Джордж «связался» с Кейли и даже подверг ее сексуальному насилию, мы считали, что это могло бы быть причиной, почему Джордж не позвонил в службу «9-1-1», когда вынул ее из бассейна. Аутопсия наверняка показала бы, что она имела сексуальную активность, последовало бы расследование, и Джордж бы попал в серьезный «переплет».

Или, может быть, он считал, что является отцом Кейли и не хотел быть в этом уличенным. Или, может быть, он боялся выхода наружу информации о его инцестах с Кейси, как это последствии действительно и произошло. Мы думали о различных мотивах, но публично не говорили о них, поскольку у нас не было никаких соответствующих доказательств. Я мог бы озвучить эти подозрения, но все, что я хотел - иметь возможность посмотреть присяжным в глаза и сказать: «Если бы у нас была возможность заявить, что кто-то убил этого ребенка, то реальность заключается в следующем: доказательств, что Кейси убила ребенка, не больше, чем доказательств, что это сделал Джордж».

И это правда. Если вы изучите доказательства, собранные обвинением – прокуратурой и полицией – даже если вы поверите всему, что они говорили о запахе в автомобиле Кейси, ничто из этого не раскроет вам, как умерла Кейли. Это только скажет вам, перевозили ли ее тело в автомобиле или нет.

У обвинения не было никаких признаний и никаких заявлений на этот счет. У него не было абсолютно ничего, чтобы привязать это убийство к Кейси. И причина заключалась в том, что обвинения, изобретенные полицией, были настолько абсурдны. И такого подхода я собирался придерживаться на судебном процессе. Такой подход, в конце концов, был наиболее консервативен, хотя меня за него и критиковали. Я не хотел заходить слишком далеко, поскольку считал, что это может пошатнуть доверие к нашей позиции. Я не верю в выдвижение обвинений без наличия подтверждающих их доказательств, несмотря на обвинения в противном, выдвинутым в мой адрес.

Я отвечу на данную критику следующим образом. Не только мне рассказала Кейси о том, что она подвергалась сексуальному насилию со стороны отца; существует еще множество ее свидетельств, сообщенных ею другим людям об этом насилии. Есть свидетельства того, что эта молодая женщина, чей менструальный период начался в двенадцать лет, ни разу не посещала гинеколога до того момента, когда она забеременела в девятнадцать лет. Почему? Этому может быть много различных причин, но наиболее вероятная заключается в том, что гинеколог заметил бы признаки сексуальной активности – особенно когда она была подростком. И это сразу же вызвало бы вопросы о возможном сексуальном насилии.

И кроме того существует множество доказательств наличия у нее компартментализации, поведения, когда она перед лицом всего этого ужаса делала вид, что ничего плохого не произошло. Она лгала, чтобы изобрести историю, которая ее утешала. И ее беременность, которую на протяжении семи месяцев скрывала не только она, но и вся ее семья. И тот факт, что она рассказала двум своим бойфрендам о сексуальном насилии еще до смерти Кейли, опровергает обвинение в том, что это является ее «недавней фабрикацией». Более того, она не ограничивала себя в своих сексуальных отношениях с мужчинами. Все это свидетельствует о сексуальном насилии. И все это сыграло свою роль на судебном процессе. Поэтому, когда люди говорят, что я никогда не приводил доказательств, подтверждающих факт сексуального насилия, они ошибаются.

И вот еще одно обстоятельство. Если бы Кейси 15 июня 2008 года пришла бы в прокуратуру и сказала: «Я являюсь жертвой сексуального насилия. Мой отец совершал надо мной это насилие с восьмилетнего возраста. Я боялась в этом признаться, но сейчас я это делаю». Я гарантирую вам: они тут же арестовали Джорджа и выдвинули бы против него обвинения в совершении уголовного преступления. А какова причина, по которой она не призналась? Жертвы сексуального насилия практически никогда этого не делают. Они слишком боятся того, что их родителей арестуют, что их семьи распадутся, что их родители больше не будут их любить и, что самое важное, никто им не поверит.

Сексуальное насилие – инцест – является таким преступлением, о котором в мере сообщается реже всего, и, если люди, подвергшиеся насилию, не могут признаться и не могут ожидать наличия такой процедуры признания, которая будет для них удобной и облегчит им возможность рассказать о случившемся, о таком преступлении никогда не будут сообщать. И я считаю лицемерным то отношение к Кейси, которое люди проявляют в этом вопросе.

Но, вопреки газетным заголовкам, факт остается фактом: это дело не о сексуальном насилии. Я никогда не собирался представлять его таким образом и никогда не пытался делать этого.

Но сексуальное насилие являлось объяснением поведения Кейси в течение тех тридцати дней, когда она отсутствовала дома после исчезновения Кейли.

Истина заключается в том, что ее поведение в течение тех тридцати дней должно рассматриваться как не имеющее отношение к вопросу о том, была ли Кейли убита. Если бы судья исключил из рассмотрения любое обсуждение ее поведение в эти тридцать дней, то никогда не возникло бы обсуждение по вопросу о сексуальном насилии со стороны Джорджа. Если бы обвинение действительно хотело бы честно вести этот процесс, выдвигая обвинения в убийстве первой степени, информация ни по одному из упомянутых выше вопросов не должна была быть допущена в состав доказательной базы. Они обосновывали свою позицию, обсуждая все, что угодно, но только не само убийство.

Если вы недовольны таким нашим подходом, вы на самом деле не рассматриваете это дело с логической точки зрения. Как я уже говорил, вопрос о том, подвергалась ли Кейси сексуальному насилию или нет, не имеет никакого отношения к вопросу о том, как умерла Кейли – равно как и ее поведение в те тридцать дней. Обвинение раздуло огромный пузырь относительно ее хождения по клубам и вечеринкам. Каким образом это говорит нам о том, имело ли место убийство? Все это не имеющие отношения к делу факты, я попытки связать их с делом отражают позицию обвинения, а не нашу позицию.

Если вы сможете разобраться в этой проблеме, то сможете разобраться и во всем деле.

[Георгий]

ГЛАВА 20
ВАША ЧЕСТЬ

Наверное, самой тяжелой проблемой, с которой мне пришлось столкнуться в 2010 году, была явная предвзятость судьи Стэна Стрикленда в отношении Кейси. Он делал публичные заявления следующего характера: «Похоже, что правда и мисс Энтони являются незнакомцами». И самое наглядное: всякий раз, когда мы вносили ходатайство, он всегда выносил решение против. Это дошло до того, что мы просто не имели никакой возможности выиграть в суде.

В самом начале рассмотрения дела нас вдохновляла репутация Стрикленда как справедливого судьи. Нам говорили: «Он с пониманием относится к защите», поэтому долгое время мы терпели поражения и тяжело их переживали.

Затем подошла очередь дела по обвинению Кейси в подделке чеков, возникшее вследствие кражи ею чековой книжки своей подруги Эми Хайзенга в период тридцати дней после смерти Кейли. Фальшивые чеки были выписаны на общую сумму 644 доллара, и если бы обвиняемым был кто-либо другой, то его включили бы в досудебную исправительную программу, попросили бы пройти курс этой программы и вернуть деньги.

Вместо этого Кейси предъявили дополнительные обвинения по тринадцати пунктам благодаря сверхревностным прокурорам. Мы направили Стрикленду ходатайство о существенном сокращении этих обвинений в связи с их явной избыточностью и повторяемостью.

«Мы должны воздержаться от рассмотрения всех этих пунктов», - настаивал я. Стрикленд отверг мои аргументы, сказав: «Я никогда не воздерживаюсь от рассмотрения такого большого количества пунктов», а затем добавил: «Кто знает? Если мы рассмотрим это дело о фальшивых чеках, и я ознакомлюсь со всеми фактами, то я смогу приговорить ее к тюремному заключению». Фактически он сказал: «Лучше сразу признать свою вину, в противном случае я собираюсь приговорить ее к тюремному сроку за использование фальшивых чеков на сумму 644 доллара».

Нет смысла упоминать, что Стрикленд вынес решение в пользу обвинения по этому вопросу об избыточности и повторяемости обвинений в подделке чеков.

Все знали о том, что мы собираемся признать вину по обвинениям относительно фальшивых чеков и что мы попросили отложить рассмотрение этого дела до окончания судебного процесса по обвинениям в убийстве. В конце концов, фальшивые чеки были выписаны уже после момента предполагаемого убийства, и, хотя бы даже исходя из соображений экономии судебных ресурсов такой подход был совершенно очевиден.

При других обстоятельствах финансовое преступление рассматривалось бы после рассмотрения более серьезного преступления, поскольку финансовое преступление становится существенно менее важным, если обвиняемый получит до этого смертный приговор. Однако действуют совершенно другие правила, когда на судебной скамье оказывается самая ненавистная женщина в Америке.

Всегда коварная и безжалостная прокуратура жаждала крови. Хоть это и были просто финансовые преступления, она отказалась от сделки с правосудием, потому что ей нужен был суд – необычная и бессовестная тактика по сути. И прокуратура хотела, чтобы суд по обвинениям в подделке чеков состоялся первым, поскольку прокуратуре надо было получить осуждение Кейси по делу о чеках перед тем, как она предстанет перед судом по делу об убийстве. Таким образом присяжные будут знать о том, что она преступница, уже осужденная судом. Кроме того, осуждение по делу о чеках должно быть учтено, если она будет признана виновной в убийстве – и тогда присяжные должны будут рассматривать вопрос о вынесении смертного приговора.

Прокуратура предъявила ей явно преувеличенные обвинения - обдуманный и расчетливый шаг со своей стороны. Вместо того, чтобы обвинить ее в использовании поддельных документов (три пункта), они увеличили количество пунктов обвинения, добавив пункты о мошенничестве и краже по каждому из трех чеков. Таким образом, по каждому чеку получалось сразу по три пункта обвинения, что никогда не делается. Но у прокуратуры имелся факт ее поимки с поличным. У них была видеозапись, где она выписывала чеки, и жалобы потерпевшей о том, что она не имела права этого делать. Ей грозило тридцать лет, хотя обычно судьи никого не приговаривают к тюрьме за 644 доллара, полученных благодаря фальшивым чекам.

Продолжая переступать за границы своей компетенции, прокуратура отказалась вступить с нами в переговоры о сделке с правосудием по обвинении в подделке чеков. Я доказывал Стрикленду: «Если ее признают виновной в убийстве первой степени, я буду более чем счастлив признать ее виновной во всех ее финансовых преступлениях. Она и так сядет в тюрьму на очень длинный срок, и эти преступления фактически не будут для нее ничего значить. Зачем же рассматривать их сейчас, когда столько денег придется потратить на изменение места проведения процесса и проводить его дважды? Это просто не имеет никакого смысла».

Поначалу Стрикленд, похоже, соглашался, заявив, что все это логично, но затем обвинение стало очень настаивать и проталкивать свое мнение.

«Нет, нет, нет, это то, что нам на самом деле очень нужно», - доказывали прокуроры. В конце концов судья отверг наше ходатайство о слушании дела о поддельных чеках после процесса об убийстве».

Любопытно, что если бы Стрикленд прислушался ко мне и удовлетворил наше ходатайство, то после своего оправдания на процессе об убийстве Кейси пришлось бы столкнуться с угрозой получить тридцать лет тюрьмы по обвинениям в подделке чеков. По моему мнению, преемник Стрикленда судья Белвин Перри расправился бы с ней «по полной программе» и послал в тюрьму на много лет. В итоге же Кейси вообще не получила тюремного срока по обвинениям в поделке чеков, потому что прокуроры оказались чрезмерно агрессивны и вследствие этого «лоханулись» в этом вопросе сами.

Как любил говорить Стрикленд, ирония получилась богатой.

Много раз мы раздумывали над тем, чтобы попытаться отстранить Стрикленда от ведения этого дела, но я не хотел делать такие попытки до тех пор, пока не буду уверен в нашем успехе. Я безусловно верю в метафору: «Если ты намереваешься стрелять в короля, то стреляй так, чтобы убить». Мы хотели дождаться ситуации, когда могли бы без всяких сомнений показать, что Стрикленд предвзят, и Кейси не может рассчитывать на справедливый суд.

«Этот момент наступит, - говорил я себе, - необходимо тщательно следить за этим».

Однажды, по окончании слушаний под председательством Стрикленда, мы с адвокатом Андреа Лайон вышли из зала суда. После нашего ухода Стрикленд попросил судебного служащего подвести к нему одного из представителей публики, присутствовавшего на слушаниях. Человека, которого он вызвал, звали Дейв Кнечел, он был блоггером и в этом качестве использовал псевдоним «Маринадный Дейв». Впервые я узнал об их встрече от одной из студенток Андреа, находившейся в зале суда, когда Стрикленд подозвал его к себе.

Я могу рассказать эту историю, потому что Маринадный Дейв описал ее в своем блоге, а один из моих детективов добился от него личного ее подтверждения.

По словам Маринадного Дейва, Стрикленд подозвал его к своей скамье и сказал: «Я хочу, чтобы вы знали: я читаю ваш блог, и считаю, что вы по-настоящему честны. Я хочу, чтобы вы знали, как мне нравится читать ваш блог».

Блог Маринадного Дейва назывался, естественно, «Маринадный Дейв», и в нем он писал такие честные и непредвзятые статьи как «Кейси Энтони должна умереть» и «Планировавшая заранее, но очень тупая».

Мы с Чейни хотели аккуратно и деликатно разобраться в этом вопросе, поэтому однажды, после окончания слушаний, мы подошли к судейской скамье и спросили, не можем ли мы поговорить с судьей.

Чейни сказал ему: «Нам необходимо поговорить с вами по одному вопросу».

Стрикленд ответил: «Нет, мы не можем говорить конфиденциально, поскольку пресса этого так не оставит. Мне это не нравится».

Мы не просили о конфиденциальном разговоре с ним, мы просто хотели поговорить с ним в его кабинете и спросить его о Маринадном Дейве.

«На какой предмет вы хотите поговорить?» - захотел узнать судья.

«Это касается вопроса о нашей просьбе к вам отказаться от рассмотрения этого дела», - ответил Чейни.

Мы хотели спокойно решить этот вопрос, чтобы Стрикленд мог уйти сам, по собственному желанию, что избавило бы его как от неприятной для себя ситуации, так и от бури, которую наверняка устроили бы СМИ. Но Стрикленд отказался встречаться с нами.

Мы пытались понять, что нам следует предпринять. Мы беседовали с прокурорами по поводу Маринадного Дейва и судьи. Оставаясь верными себе, они ничем не помогли.

«Мы не знаем, правда это или нет», - ответили они.

«Что ж, тогда мы расследуем это дело сами», - заявили мы. И мы действительно это сделали. Маринадный Дейв рассказал все нашему детективу, включая тот факт, что он оказался в больнице, и Стрикленд звонил ему туда, чтобы узнать, не чувствует ли он себя лучше.

Затем в дело вмешались СМИ и взяли интервью у Маринадного Дейва. Оказалось, что они с судьей встречались за обедом, чтобы обсудить это дело. После обеда Стрикленд привел его в служебные помещения суда, показал их ему и дал какую-то юридическую книгу.

Мы направили ходатайство. На это у нас было десять дней, и мы закончили работу над ним в пятницу. Об этой истории говорилось во всех новостях. Стрикленд обвинил нас в том, что мы специально ждали 16:00 в пятницу, чтобы у него не было возможности ответить, а также в максимальном использовании СМИ.

У нас не было таких планов. Ничего подобного мы не добивались. Откуда, интересно, мы могли узнать, что по пятницам он уходит с работы рано? Он, а не мы, думал о СМИ.

В конечном итоге у Стрикленда не осталось иного выбора, как самому отказаться от ведения дела. Если бы он остался, мы бы подали апелляцию на его решение в апелляционный суд, и было ясно, что у нас были серьезные аргументы в пользу его отставки.

Это был вопрос о его честности и непредвзятости, и он не имел возможности устоять против бури критики, обрушившейся со стороны СМИ, когда те узнали о его взаимоотношениях с Маринадным Дейвом.

Вместо того, чтобы просто уступить, Стрикленд написал язвительное постановление, в котором он нападал на меня, что еще хуже, нападал на обвиняемую. В соответствии с законом этот человек должен быть непредвзятым. Когда мы увидели его комментарии, то были шокированы и поняли, что приняли правильное решение.

Чейни отказался оставить это без последствий. Он направил ходатайство, в котором опровергал комментарии Стрикленда и добавил свои собственные комментарии, утверждая, что судья не должен иметь никаких контактов со СМИ, включая блоггеров. Это неуместно, утверждал он. Оба они буквально «завелись» на этом вопросе.

После оправдательного вердикта Стрикленд стал комментатором и одним из самых наших непримиримых критиков. Я летел на самолете и смотрел трансляцию шоу Нэнси Грейс и не мог поверить – он участвовал в шоу в качестве гостя. Выяснилось, что Стрикленд и Нэнси Грейс были одноклассниками в Школе права Университета Мерсера. Он также дал интервью местному телеканалу, в котором объявил, что не согласен с вердиктом.

Я не мог поверить в то, что он делает. Появления Стрикленда в СМИ вызвали негодование в местном юридическом сообществе. Мне звонили адвокаты и грозились пожаловаться в Юридический квалификационный комитет (ЮКК), который регулирует деятельность судей во Флориде. Они хотели, чтобы в ЮКК узнали, что творит Стрикленд. Вскоре после этого он ушел с должности судьи. Я подозреваю, что его отставка произошла вследствие этих жалоб.

Когда Стрикленд перестал вести дело, у Чейни, долгое время проработавшего в округе, стали появляться сильные подозрения, что судьей, который его заменит, будет Белвин Перри. Это был главный судья Девятого судебного округа штата Флорида, не имевший на тот момент ни одного рассматриваемого дела. Перри играл в основном административную роль. Он замещал судей в идущих процессах или участвовал в наиболее важных делах. Он был бывшим прокурором, занимавшимся делами, предусматривающими возможность вынесения смертного приговора. Его отец был первым афроамериканским офицером полиции в Орландо. Чейни находился в прекрасных отношениях с Перри; оба они были давнишними коллегами, Чейни считал его другом.

Мы подумали, что наконец-то нам повезло. У нас было «на подходе» несколько важных ходатайств, который Стрикленд наверняка отклонил бы. Мы были настроены оптимистично, надеясь, что Перри не будет питать столь сильное предубеждение против нас, какое демонстрировал Стрикленд.

Мы также были более уверены в наличии достаточного знания Перри уголовного законодательства; Стрикленд в ходе своей карьеры занимался в основном делами о компенсациях зарплат рабочим, и нам хотелось иметь дело с кем-нибудь более подготовленным и непредвзятым.

Поначалу мне Перри действительно понравился. Мое первое общение с ним было крайне позитивным. Впервые подойдя к судейской скамье для разговора с ним, я чувствовал себя расслабленно. Он был очень вежлив, и я подумал, что он собирается прислушиваться к аргументам обеих сторон и принимать решения, основываясь на законе, несмотря на то, что говорили о нем все СМИ.

Суровый и не терпящий ерунды – вот, что говорила про него пресса. Некоторые местные адвокаты называли мой шаг по отстранению Стрикленда «огромной ошибкой». Один сказал даже, что это «одна из самых больших глупостей, когда-либо совершенных Хосе Баэзом».

Непосредственно перед тем, как Перри начал вести дело, мы внесли ходатайство об объявлении Кейси неплатежеспособной. Это было необходимо, поскольку мы уже не могли платить экспертам, требующимся для ее защиты; если бы ее объявили неплатежеспособной, то такие затраты должно было взять на себя государство. Наше ходатайство было удовлетворено Стриклендом, и мы были довольны тем, что Перри предоставил нам по нему большую часть того, что мы просили.

Идя в суд, я чувствовал облегчение. «Наконец, - думал я, - мне повезло добиться справедливого рассмотрения делаю. Ура, теперь мы играем на ровном поле. Мы хотим иметь возможность сделать все гораздо интересней».

Мне скоро пришлось обнаружить, что я в этом очень сильно ошибался.

[Георгий]

Шло время, и СМИ продолжали изображать Перри как не терпящего глупостей судью, заявляя, что он не собирается мириться с ерундой, подсовываемой ему Хосе Баэзом. СМИ таким образом подготавливали почву в ожидании, когда же я навлеку на себя гнев Перри. Я действительно не знаю, имело ли это отношение к его последующему отношению ко мне, но считаю, что такая возможность вполне реальна.

Оглядываясь назад, я понимаю, что не следовало бы всего этого предпринимать. Мы надеялись на то, что новый судья будет для нас как глоток свежего воздуха, но в конце концов результат остался тем же самым. Но я был бы избавлен от многих унижений и горестей.

Высказывалось много критики относительно того, что дело требует слишком много времени до начала судебного процесса. Однако люди, высказывающиеся таким образом, не знают главной особенности судебных процессов об убийствах. До начала судебного процесса по делу об убийстве требуется в среднем от двух до трех лет. Если это дело предусматривает смертную казнь, то этот срок ближе к трем годам, а может быть даже и более длительным в зависимости от обстоятельств.

Как бы много я ни работал, я все равно не успевал сделать то, что должен был сделать. Мне было необходимо снять показания своих экспертов. Я должен был допросить сотрудников правоохранительных органов. Обвинение наваливало все больше и больше вещественных доказательств и улик, зная, что у меня не хватает рабочих рук. Необходимо было снимать показания, связанные с судебной экспертизой, а у нас была еще уйма ходатайств, которые надо было еще подготовить.

Когда дело в суде вел Стрикленд, обвинение предложило, чтобы он установил крайний срок для принятия показаний и направления ходатайств. Основываясь на этих предложениях, Стрикленд назначил дату начала судебного процесса на 9 мая 2011 года. Впереди было еще более года.

Когда дело стал вести Перри, он объявил, что ужесточит сроки – и подготовка к судебному процессу сразу перепрыгнула с первой на пятую скорость. Если раньше на меня просто давили, чтобы заставить успеть сделать невозможное, то теперь я делал это «под дулом пистолета».

Среднее уголовное дело достаточной сложности насчитывает около тысячи страниц материалов. Наше дело имело 26 тысяч страниц! В нем было более трех сотен часов аудио- и видеозаписей. Учитывая ограниченность имеющихся в нашем распоряжении ресурсов, я не думал, что это дело может дойти до суда быстрее, ем за три года. Однако это произошло, но я работал семь дней в неделю, по четырнадцать часов в день, чтобы успеть.

Гораздо сложнее выступать в деле защитником, нежели обвинителем. Приходиться работать гораздо более интенсивно. Временами я впадал в такое отчаяние, что готов быть драть на себе волосы. Я сожалею лишь об одном: что не вышел к суду и не сказал, что работаю неэффективно, потому что на нас сильно давят и мы двигаемся слишком быстро.

Со стороны Перри такое давление на нас означало принесение в жертву права Кейси на справедливый суд и компетентную защиту.

Другая имевшаяся у меня проблема заключалась в том, что обвинение знало о недостатке у меня рабочих рук, о крайней ограниченности моих финансовых ресурсов - и прокурор Джефф Эштон, известный «уличный боец», делал все возможное, чтобы максимально затруднить мою работу. Нам необходимо было взять показания у всех свидетелей, включенных обвинением в свой список для участия в судебном процессе. Обычно подобный список делится на несколько подгрупп: свидетели «А» (наиболее важные), свидетели «В» (менее важные) и свидетели «С» (те, которых, возможно, даже не будут вызывать). Но обвинение использовало тактику, когда каждого своего свидетеля они отнесли к первой группе – свидетелей «А». Прокуроры отказались сообщить мне, каких свидетелей они на собираются вызывать, значительно увеличивая тем самым возлагаемую на меня нагрузку.

Я жалею о том, что не предстал перед судьей Перри и не сказал ему: «Послушайте, я работаю неэффективно, потому что занимаюсь этим делом семь дней в неделю, четырнадцать часов в день, и я просто не могу так больше работать». Я знаю, что он тогда бы изучил мой календарь, узнав от меня, кого я допрашиваю и чем я конкретно занимаюсь.

Но у меня есть самолюбие, и я не хотел выглядеть плохо. Я не хотел быть честным, и, оглядываясь назад, мне стыдно за это. Я не встал и не сказал: «Я совсем не эффективен в этом деле. Я халтурю, а так быть не должно».

***

Затем возникли проблемы с обменом информацией о доказательной базе. Поднятая СМИ тема о «судье, не терпящем ерунды» предоставила Эштону, прокурору, ответственному за судебную экспертизу, лазейку. Эта тема дала ему преимущество – по сути подлое, но великолепное по форме. Он продолжал направлять ходатайства, в которых утверждалось, что мы не соблюдаем наши обязательства по обмену доказательствами. На самом деле он хотел, чтобы Перри считал нас не соблюдающими его распоряжения. Он направил ходатайство с просьбой заставить нас передать ему список всех привлеченных нами экспертов с указанием предмета их исследований и того, о чем они собирались свидетельствовать на судебном процессе.

Внешне это казалось разумным, однако во Флориде мы принимаем показания свидетелей до суда, причем допрашивающий имеет возможность сделать так, что эти показания даются свидетелями под присягой в присутствии судебного секретаря, а также задавать свидетелю вопросы до судебного процесса. Используя эти показания, адвокат или прокурор может избежать на суде любых сюрпризов. Если на судебном процессе свидетель дает иные показания, чем до суда, адвокат может опровергнуть его показания с помощью стенограммы ранее данных показаний. Это отличный способ, позволяющий избежать «засад» в ходе судебного процесса.

Если обвинение хотело знать, что мои эксперты собираются заявить на судебном процессе, Эштону достаточно было просто допросить их.

Вместо этого Эштон сделал хитроумный шаг – он направил ходатайство, в котором просил, чтобы мы представили ему конспекты того, о чем мои эксперты собирались свидетельствовать, якобы в целях подготовки к их допросам до суда.

И Перри сделал мою жизнь неизмеримо тяжелее, удовлетворив это ходатайство – как он будет удовлетворять практически все ходатайства обвинения впоследствии.

Понятно, что обычно такого не происходит. В обычном уголовном деле вы снимаете показания свидетелей, направляете ходатайства и участвуете в слушаниях – вот и все. Отдав свое распоряжение, судья Перри создал новые правила для рассмотрения дела Кейси Энтони.

Это еще больше усложнило нашу работу, и так уже избыточно перегруженную. Я тонул в лавине работы. Теперь мне необходимо было сидеть вместе со своими экспертами и готовить вместе с ними резюме, объясняющие, кто они такие, в каких областях науки работали и о каких вопросах они собираются свидетельствовать на судебном процессе.

Я посчитал это смехотворным требованием, но я подчинился ему, поскольку обязан был выполнять его, и у меня не было выбора.

Представленная мною информация носила очень общий характер; я определенно не желал делать за Эштона его собственную работу.

После того, как я передал эту информацию, Эштон направил ходатайство, в котором утверждал, что информация эта плохая, что мои объяснения недостаточны. Перри отдал еще одно распоряжение, удовлетворив ходатайство Эштона о предоставлении еще более подробной информации.

Вот что хотел от меня Эштон: «Сообщи нам, какие вопросы ты собираешься задавать им на судебном процессе и какие ответы они будут на эти вопросы давать».

Я сказал Чейни: «Помогите мне выпутаться. Я не собираюсь передавать Эштону все наши исследования» - чего он на самом деле хотел.

В отличие от кинофильма события на судебном процессе происходят не по одному написанному сценарию, и я не собирался отдавать ему наш сценарий, поскольку не знал, что может случиться, а может и не случиться в ходе процесса.

Нам с Чейни пришлось предоставить часть той информации, какую хотел Эштон. Я отправил ее по электронной почте Чейни и сказал: «Просмотрите ее и дайте мне знать, все ли нормально, потому что мне придется переслать ее им».

«Случалось ли вам когда-либо встречаться с чем-то подобным?» - спросил я его.

«Я участвую в судебных процессах пот уже сорок лет, - ответил Чейни, - но никогда не слышал о подобных вещах».

Я отправил информацию прокурорам. Она была гораздо более подробной. И, конечно же, она все равно не удовлетворила Эштона, поэтому он направил ходатайство с требованием задержать меня за неуважение к суду.

Но теперь я был так разъярен, что не мог рассуждать здраво. Я знал, что у Перри, должно быть, терпение тоже не безгранично; но я также знал, что вместо того, чтобы предложить прокурорам взять показания у экспертов, он собирается потребовать от меня сделать еще больше, оштрафовать меня или даже задержать на неуважение к суду. Я подумал, что, если Чейни направит ходатайство, в котором приведет свой опыт работы и покажет, что с такими требованиями о предоставлении информации адвокаты сталкиваются впервые, то Перри может осознать бессмысленность или лень, присущие требованиям Эштона.

Но это уже ничего не значило. Перри оштрафовал меня на 600 долларов за то рабочее время, которое потребовалось Эштону, чтобы написать свое ходатайство, и потребовал от меня еще более подробную информацию. А затем Перри пошел еще дальше.

Он сказал: «Я требую, чтобы все ваши эксперты написали отчеты. И я собираюсь потребовать, чтобы они сделали это в определенный период времени. И по любым вопросам, не содержащиеся в отчетах или показаниях экспертов, свидетельствовать на судебном процессе будет запрещено».

Естественно, что, поступая таким образом, он существенно ограничивал возможности защиты.

Я, конечно же, был в ярости.

Я вернулся и снова подготовил информацию, добавив совсем немного, поскольку мне уже больше и писать было нечего. В результате получилось ненамного больше, чем мы предоставляли в первый раз. А сейчас Эштону информация показалась достаточной, что заставило меня поверить: с его стороны это на самом деле было трюкачеством.

Но мне еще приходилось связываться со своими экспертами и просить их написать отчеты, хотя обычно они и не обязаны делать этого. Теперь я должен был просить этих людей, ведущих специалистов в своих областях науки, работающих за минимальную плату, представить отчеты в определенные, жесткие сроки. Было трудно, но мы обязаны были это сделать, и мы это сделали, помимо всех других дел, которые должны были делать раньше. Перри буквально «поджаривал» меня, чтобы получить все эти отчеты.

Со своей позиции Эштон действовал очень умно. Я должен отдать ему должное. Он знал о том, что все козыри были у него в руках и продолжал играть. Он знал, что если будет продолжать свою тактику, то Перри будет все больше и больше злиться на меня. Судья будет думать, что я «показываю нос» суду, не обращая внимания на его распоряжения, хотя на самом деле это было совсем не так. Я работал практически беспрерывно, пытаясь, чтобы все было сделано, но я был явно перегружен работой.

Затем Эштон совершил поступок, который иначе, как подлым, коварным и преднамеренным нельзя было назвать. Поскольку у моих экспертов были очень жесткие сроки представления отчетов, они делали свои отчеты не настолько объемными и подробными, какими те теоретически могли бы быть. Я сообщил им, что мне нужны только общие сведения о том, каковыми являются их мнения.

«Обвинение имеет возможность более детально обсудить их во время допросов», - сказал я.

Но Эштон намеренно не брал показаний у многих моих экспертов, составивших отчеты. Я считаю, что он сделал это, поскольку считал, что может заставить судью придерживаться собственного распоряжения, которое гласило: «Если этого нет в отчетах или в показаниях, то эксперт не может свидетельствовать об этом на судебном процессе». На протяжении всего судебного процесса он продолжал настаивать, что мы нарушаем его распоряжение, поскольку показания взяты не были, хотя именно Эштон не взял показаний моих экспертов, а не я. Сам же я взял показания всех, до единого, свидетелей со стороны обвинения.

Многие судьи никогда бы этого не потерпели. Они сказали бы Эштону: «Вы просите меня заставить защиту сделать всю работу за вас. Я задерживаю вас за неуважение к суду, за то, что вы бесполезно тратите его рабочее время, за лень и коварство».

Но такая жизненно важная помощь так и не пришла. Эштон продолжал проталкивать эту тактику до тех пор, пока не дотолкал меня почти до самого края.

[Георгий]

ГЛАВА 21
ПОДГОТОВКА К СУДЕБНОМУ ПРОЦЕССУ

На всем протяжении этого дела я всегда чувствовал обязательство сделать все возможное, чтобы снять с Кейси угрозу смертной казни. Я никогда не считал, что это дело связано с применением смертной казни, даже до того момента, когда услышал правду о том, что на самом деле случилось с Кейли. Необходимость участия в судебном процессе, в котором на кон поставлена жизнь твоего клиента, является огромной и страшной ответственностью, поэтому я постоянно концентрировался на том, чтобы исключить возможность вынесения смертного приговора.

Приблизительно в то время, когда я раздумывал над приглашением двух психиатров, осматривавших Кейси, давать показания на судебном процессе или, по крайней мере, над внесением их в список свидетелей, я придумал способ, с помощью которого, по моему мнению, удалось бы избавить Кейси от угрозы смертной казни.

Я знал: если мы включим психиатров в список свидетелей, то обвинение будет брать у них показания и в конце концов узнает, в чем будет состоять линия защиты. Поэтому я предложил Линде Дрейн Бёрдик сделку: если она согласится снять требование о применении смертной казни, я заранее сообщу ей стратегию защиты, и она должна будет услышать о ней из уст самой Кейси.

Другая причина для выдвижения подобного предложения, заключалась в том, что, если обвинение с ним согласится, то не потребуется выбора жюри присяжных, квалифицированного для вынесения смертного приговора. Квалифицированное жюри присяжных обычно более склонно к вынесению обвинительных приговоров, так как в случае обвинительного вердикта они будут иметь возможность использовать возможность применения смертной казни.

Обвинение совершенно не догадывалось, какой линии будет придерживаться защита, и отчаянно старалось узнать это. Это была великолепная возможность для них исполнить свое желание. Сделка представлялась имеющей смысл. Мы добьемся своего, и обвинение добьется своего. Поначалу казалось, что Бёрдик тоже стремится к этому, но она столкнулась с жесткой оппозицией со стороны Джеффа Эштона. Как я уже говорил ранее, Эштон стойко противился снятию требования о применении смертной казни. Я убежден, что причина этого заключалась в том, что со стороны обвинения он отвечал за проблему применении смертной казни. Если бы возможность вынесения смертного приговора была бы убрана с повестки дня, он бы играл в процессе существенно меньшую роль.

Итак, по истечении двух недель переговоров, представители обвинения вернулись ко мне и заявили: «Мы не уберем требование о применении смертной казни, но ,если вы расскажете нам, в чем будет состоять стратегия защиты, мы еще подумаем над этим вопросом».
Эштон просил меня доверять ему, но я не был настолько наивным или глупым, каким он меня считал.

Мы сказали спасибо – спасибо не в смысле «да», а в смысле «нет».

***

Когда мы начали собирать все те доказательства, которые подтверждали версию событий в изложении Кейси, появилась реальная возможность дачи ею показаний на судебном процессе. Мы знали, что с ней не привыкли считаться вследствие многочисленных случаев лжи, в которых она была уличена; мы знали, что дача клиентом показаний на судебном процессе всегда представляет собой рискованный шаг. И хотя мы постоянно пытались изыскать способы огласить доказательства в ее пользу без дачи ею самой показаний, я нал, что мы вызовем ее на свидетельскую скамью, если это потребуется.

Как я уже отмечал раньше, одним из способов включить информацию о сексуальном насилии над Кейси в состав официальной доказательной базы был вызов в качестве свидетелей психиатров для дачи ими показаний. Мы должны были предоставить отчеты от каждого нашего эксперта. Однако мы были обеспокоены тем обстоятельством, что отчет одного из психиатров мог быть представлен позже установленных для этого сроков, поскольку мы включили это специалиста в список свидетелей позже других.

Мы проведи совещание за закрытыми дверьми с Перри. Я присутствовал на нем вместе с Эштоном и Энн Финнелл, моим экспертом по вопросам вынесения смертного приговора. Это было совещание, организованное буквально «в последнюю минуту»: Бёрдик, Фрэнк Джордж и Чейни Мэсон уже разъехались по домам после окончания рабочего дня, поэтому мы вызвали Эштона для участия в совещании с Перри.

Энн сообщила судье о том, что отчет одного из психиатров может быть представлен на пару дней позже установленного срока. Она высказала нежелание, чтобы по данному вопросу возникло какие-либо недопонимание.

«Нет проблем», - ответил судья.

А затем Эштон спросил: «А о чем этот доктор собирается давать показания?»

Энн молчала в течение нескольких секунд.

Эштон сказал: «Просто скажите мне. В любом случае завтра мы это узнаем, когда будем снимать показания».

«Она собирается засвидетельствовать, что ребенок умер в результате несчастного случая, а ее отец помог скрыть это», - ответила Энн.

В первый раз обвинение узнало, какова будет линия защиты. И я никогда не забуду странную реакцию Эштона: он начал подпрыгивать вверх и вниз на своем месте подобно маленькому ребенку. Он начал хохотать, причем его хохот слегка смахивал на хохот гиены, и, хохоча, продолжал подпрыгивать вверх и вниз на своем стуле. Вообще-то разговор шел о смерти ребенка.

Мы с Энн переглянулись, а затем оба посмотрели на Перри, который сохранял полную серьезность, а затем мы втроем посмотрели на Эштона, увлеченного своим победоносным танцем на собственном стуле.

«Это все?» - спросил Перри, после того, как Эштон наконец угомонился.

«Да, это все», - ответили мы, наблюдая за тем, как Эштон выбежал за дверь, торопясь передать восхитительные новости Бёрдик.

Я повернулся к Энн и спросил: «И что, по вашему мнению, означает эта реакция?»

«Я считаю, что у него проблемы с психикой, - ответила она, - и я утверждаю это с полной серьезностью».

***

После того, как обвинение допросило двух психиатров, обе стороны согласились на том, что их показания не будут обнародованы, поскольку в них содержалась информация о психическом здоровье Кейси, а также потому, что они касались проблемы сексуального насилия со стороны Джорджа и Ли, являвшейся конфиденциальной в соответствии с законом штата. Перри немедленно засекретил их, заявив, что собирается сам изучить эти материалы, прежде чем принять окончательное решение.

Спустя пару дней, Синди позвонила мне и сообщила, что назавтра их с Джорджем пригласили в прокуратуру штата для обсуждения показаний психиатров.

Я чуть не сорвался. Я понял, какое жульничество устраивает Эштон, и немедленно связался с Перри, сообщив ему, что обвинение планирует встретиться с Энтони для обсуждения информации, которую он сам засекретил.

Перри дал четкий ответ: «Засекретил, значит засекретил». Вопреки этому ясному разъяснению судьи, обвинение не остановилось и устроило эту встречу. Это была наглость со стороны Эштона, выражавшаяся приблизительно так: «Я могу делать все, что захочу, потому что мне все сойдет с рук».

И ему действительно все сошло с рук.

По моему мнению, действия членов команды обвинения должны были привести к их вызову в суд для рассмотрения вопроса о неуважении к суду. Они оправдывались тем, что не показывали Джорджу и Синди Энтони протоколы показаний, а сообщили их адвокату информацию, которую они сами конспектировали в ходе допросов. Цель состояла в том, чтобы адвокат Энтони передал своим клиентам полученную информацию, что тот и сделал. Выгода для прокуроров от сообщения Джорджу и Синди содержания показаний психиатров явно заключалась в том, что, узнав о рассказе Кейси о сексуальном насилии со стороны Джорджа, супруги обратятся против Кейси и не будут больше поддерживать ее, став в результате свидетелями, благоприятно настроенными в отношении обвинения.

Мне показалось, что с Чейни сейчас случится сердечный приступ. «Это самый очевидный случай воздействия на свидетелей, который я когда-либо наблюдал», - заявил он. Чейни всегда говорил: «Эти прокуроры считают, что у них должно быть преимущество. Они не могут играть на равных. Ничего более не раздражает их так, как игра на равных».

Он был абсолютно прав, и я постоянно слышал эти выражения в ходе рассмотрения нашего дела, поскольку обвинение раз за разом оскорбляло систему правосудия.

«Разве можно, чтобы подобное сходило с рук?» - спрашивал я себя.

Когда мы рассказали судье о том, как поступило обвинение, Перри заявил, что оставляет за собой вынесение решения по данному вопросу, но он явно отодвинул данную проблему на второй план и так и не вынес никакого решения, даже уже после окончания судебного процесса. Снова Эштону позволили выйти сухим из воды фактически с – не побоюсь этого слова – убийством.

С приближением судебного процесса я начал обдумывать стратегию защиты. Я предполагал атаковать «доказательства» обвинения по пяти направлениям.

Первое направление атаки можно было, как мне кажется, назвать «хорошая мать». Одним из самых крупных и сильных преимуществ, имевшихся в нашем распоряжении, являлось то обстоятельство, что, хотя полицейские самым тщательным образом изучили всю жизнь Кейси и допросили каждого, кто знал ее и Кейли, им не удалось найти ни единой души, которая могла бы рассказать о каком-либо случае, когда Кейси поступала бы в отношении своей дочери иначе, чем любящая мать. Для меня это имело огромное значение, поскольку подтверждало свидетельство Кейси о смерти Кейли в результате несчастного случая и противоречило версии обвинения о том, что Кейси совершила предумышленное убийство своей дочери.

Я уже говорил об этом раньше, но в случаях насилия над детьми, заканчивающихся смертью ребенка, вы практически всегда наблюдается нарастание насилия. Вы заметите синяк, подбитый глаз или визит в госпиталь со сломанной рукой. Ребенок будет истощен и зачастую явно не ухожен. Всегда найдутся многочисленные задокументированные случаи подобного рода по мере роста насилия, пока действительно не наступит смерть ребенка.

Здесь же никогда ничего подобного не было. Кейли всегда любили и всегда заботились о ней, и это было видно по ее дому. Я даже не могу сказать точно, насколько много людей свидетельствовали о том, какой хорошей матерью была Кейси.

Я действительно хотел капитально «застолбить» эту идею, поскольку она не только подтверждала версию о несчастном случае, но и представляла собой противовес всему тому отвратительному поведению, в демонстрировании которого в течение тридцати дней отсутствия дома после смерти Кейли обвиняли Кейси.

Второе направление должно быть связано с Джорджем и его «Лысиком». Мы собирались обратиться к теме сексуального насилия и всем другим вещам, которые мы выяснили относительно Джорджа: его лжи о канистрах с бензином и клейкой ленте, его любовной связи, его склонности делать заявления, обвиняющие Кейси, и его лжи правоохранительным органам. Я считал, что у нас имеются очень серьезные аргументы против него.

После своего подлого мошенничества с информированием Сидди и Джорджа о том, что Кейси собиралась рассказать про отца, Эштон был уверен в обращении Джорджа против своей дочери и станет «звездным» свидетелем обвинения.

Но не одно это объясняет восторг Эштона. Вот еще одна причина его восторга: поскольку Джордж был именно его свидетелем от обвинения, Эштон стал бы играть еще большую роль в судебном процессе.

Существовала и еще одна причина для радости Эштона: он был уверен в том, что Джордж станет великолепным свидетелем. Джордж всегда был любимцем СМИ, и Эштон не сомневался, что, имея опыт работы офицера правоохранительных органов, он будет отлично держаться на свидетельской скамье. Но я знал Джорджа гораздо лучше, чем Эштон. Я провел вместе с Энтони почти три года в их доме. Я не думал, что Джордж будет выглядеть убедительным на свидетельской скамье, и был уверен, что расправлюсь с ним без труда.

Эштон считал, что в результате своих манипуляций получает сильного союзника, но он будет в этом горько разочарован, когда придет время судебного процесса.

Третье направление была информация о Сабёрбан Драйв. Тело Кейли было обнаружено там 11 августа, а затем снова найдено 11 декабря. Важно учитывать тот факт, что, когда ее нашли 11 декабря, ее тело находилось всего в девятнадцати футах от дороги. Ее останки были обнаружены не глубоко в лесу, как об этом часто говорили. Мне было очень важно, что девятнадцать футов насчитывалось непосредственно от края дороги. Я намеревался объяснить и показать, какое большое количество людей находилось в том районе между 11 августа и 11 декабря – и ни один из них не обнаружил тело. Было просто невероятно, как такое количество людей обыскивало этот район в течение нескольких месяцев перед окончательным обнаружением тела и ничего там не находило.

Мой первоначальный план заключался в том, чтобы вызвать тридцать разных людей для засвидетельствования того факта, что они обыскивали этот район, но тела Кейли там не было. Но проблема состояла в том, что к моменту начала судебного процесса мы столкнулись с огромными препятствиями со стороны EquuSearch и такой враждебностью СМИ, что большинство добровольцев, работавших на EquuSearch, не были заинтересованы сотрудничать с нами в этом деле. Это были люди, будучи подстрекаемыми со стороны СМИ, выражали недовольство поведением Кейси. Другая проблема состояла в том, что все люди, оказавшиеся вовлеченными в это дело, стали объектом пристального внимания и преследования со стороны СМИ, ходившими за ними буквально до дверей их собственного дома. Они автоматически оказывались в центре внимания, вне зависимости от того, хотели они этого или нет. Это затрудняло поиски благожелательно настроенных по отношению к защите свидетелей, потому что никто не хотел быть выставленным на позорище прессой за оказываемую нам помощь.

Нам приходилось сталкиваться с мощной оппозицией даже в вопросе о смягчении потенциального наказания, что является обычной составной частью действий защиты при рассмотрении дел, предполагающих применение смертной казни, когда вы обращаетесь к жизни обвиняемого, которому грозит смертный приговор, и пытаетесь «очеловечить» его личность. Учительница, которая учила Кейси в третьем классе, захлопнула дверь перед лицом нашего специалиста по смягчению наказания! Когда они были знакомы, Кейси была еще ребенком, и мы просто хотели узнать, что она тогда собой представляла. Некоторые натравливали своих собак на членов нашей команды, другие угрожали им. Это была исключительно враждебная обстановка, вынесение анафемы обвиняемому, надеющемуся на справедливый суд – и все потому, что СМИ представили Кейси персоной, подобной Франкенштейну, превратив общество в толпу линчевателей с вилами в руках.

Я не мог поверить тому, насколько враждебными к защите оказались поисковики. Те же, кто не проявлял враждебности смахивали на искателей славы, и они нам тоже не годились. Затем настало время для попытки публично уничтожить Лауру Бьюканан, которую принуждали солгать, чтобы полиция получила возможность преследовать меня за преступление. Когда она мужественно отказалась, полиция и СМИ публично осудили ее. Полиция объявила, что ведет против нее расследование. Не странно ли, что полиция фактически рекламировала это расследование? Ведь от этого было на самом деле совсем недалеко от угрозы. И снова обвинение готово было победить в этом деле любой ценой, независимо от применяемых методов.

Не имея свидетелей, готовых засвидетельствовать, что они искали в том районе, где было впоследствии обнаружена Кейли, но ничего там не нашли, мы все равно имели другие убедительные доказательства, способные доказать правильность нашей позиции. Для того, чтобы войти в лес с Сабёрбан Драйв, необходимо пройти по полосе травы шириной шесть футов; когда я оказался на этом месте, то заметил, что трава была скошена. Мне пришла в голову мысль, что ее кто-то косил в период с 11 августа, даты первого сообщения Роя Кронка об обнаружении останков Кейли, до 11 декабря, даты, когда он действительно нашел тело.

«Вы хотите сказать мне, - говорил я себе, - что в течение пяти месяцев люди приходили сюда и косили здесь траву, и никто не увидел тело и не почувствовал запах разложения, хотя тело лежало на расстоянии всего девяти футов?»

Мой детектив нашел менеджера фирмы, оказывавшей услуги по покосу травы и имевшей действующий контракт с округом. Менеджер сообщил, что в его компании занято в среднем около десяти работников, подстригающих траву в этом районе – пара ребят с триммерами против сорняков, один с воздушной трубой и пара с обычными газонокосилками – и занимающимися этим два раза в месяц. Десять раз в совершенно разное время эти люди обходили район, где 11 декабря обнаружили Кейли, но ни один из них ничего не увидел и не почувствовал.

Кроме того, на другой стороне улицы находилась территория начальной школы, и люди из округи каждый день водили в школу своих детей мимо этого места. И никто не увидел тела или костей?

Мой детектив Пат Маккенна дверь за дверью обходил расположенные неподалеку дома, но из-за сообщений в СМИ и активному освещению СМИ этого дела, никто не хотел разговаривать с нами. Никто не хотел поучаствовать. Никто не хотел принимать участие в цирке, устроенном вокруг Кейси Энтони.

Все, что оставалось в нашем распоряжении – измерение того малого расстояния от дороги, на котором она упокоилась, и показания газонокосильщиков. Мы также знали о других поисковиках, побывавших здесь и ничего не нашедших, но это было самое слабое звено в нашей позиции. Я действительно считал, что оно могло бы быть гораздо сильнее, но нам просто не удалось пересилить влияние СМИ.

Четвертым направлением были Рой Кронк, обнаруживший останки Кейли, и подозрительные обстоятельства, связанные с этим событием. Я знал, что информация на данную тему будет очень интересна членам жюри присяжных, поскольку мы собирались зародить у них обоснованные сомнения относительно того, что Кейси спрятала в лесу тело своей дочери после ее убийства.

Пятым направлением была наука. Мы были серьезно убеждены в том, что каждое из вещественных доказательств подтверждало позицию защиты. Конечно, так и было. Версия обвинения использовала «фантазийную» науку и вследствие этого ни единое вещественное доказательство не подтверждало его катастрофически слабые и фантастические претензии.

Но все это н е означало, что оправдательные вердикт уже был у нас в кармане. Нет, никоим образом. Прокуроры имели за собой поддержку государства, и я даже не мог вообразить себе, какими предательским ловушками для меня они запаслись на весь судебный процесс.

[Георгий]

ГЛАВА 22
ЧЛЕНЫ КОМАНД СТОРОН

Когда я впервые подписал договор о представлении интересов Кейси Энтони, то совершенно не представлял себе, во что ввязался. Все начиналось с того, что дело, по моему мнению, заключалось в удерживании Кейси своей дочери подальше от родителей вследствие какой-то ссоры между ними, но вскоре дело об исчезновении ребенка превратилось в дело об убийстве, в котором обвинение требовало смертной казни.

Мне не надо было быть большим ученым, чтобы понять: для победы и вынесения оправдательного приговора мне необходима будет серьезная помощь при проведении защиты.

Первым человеком, которого я нанял, была Линда Кенни Баден, супруга известного судебного патологоанатома доктора Майкла Бадена. Линда была адвокатом – просто блестящим адвокатом. Линда отвечала за судебную экспертизу, и мы с ней отлично работали вместе. Для меня особую ценность представляло ее желание учить меня и работать со мной. Она была не из тех адвокатов, которые только делают свою работу, а по окончании рабочего дня тут же идут домой. Она всегда хотела поделиться со мной своими мыслями, она не стеснялась сообщать мне о том, какими способами я могу совершенствоваться в качестве адвоката.

Линда имела возможность оставаться с нами все три года, но у нас закончились деньги (затраты на то, чтобы доставлять ее из Нью-Йорка в Орландо и обратно были очень высоки), а сама она была не в состоянии оплачивать свои перелеты из собственного кармана. Хотя Кейси была признана неплатежеспособной, суд не оплачивал гонорары адвокатов и транспортные издержки. На самом деле, когда заседания суда переместились в Клиаруотер, штат Флорида, для отбора жюри присяжных, мне пришлось самому оплачивать затраты на переезд.

Мне действительно нравилось работать с Линдой, и я надеюсь, что это повторится в будущем. Она, однако, представила меня адвокату из Калифорнии по имени Тодд Макалузо. Мне Тодд понравился с самого начала, и я прозвал его «Мако-прикольщик» за его могучее чувство юмора и уникальную личность. Тодд был адвокатом по гражданским делам, но очень интересовался уголовным правом. У него был большой опыт работы с экспертами, дающими на суде показания в качестве свидетелей, что сильно помогло мне. К сожалению, год назад у него умер брат, и он очень мало занимался своей практикой. В результате его офис выписал необеспеченный чек, его членство в коллегии адвокатов было приостановлено, и ему пришлось уйти из нашей команды. Меня это по-настоящему огорчило.

Следующим адвокатом, присоединившимся к нашей команде, была Андреа Лайон. Я пригласил ее после того, как прокуратура пересмотрела свою позицию и потребовала смертной казни. Андреа участвовала более чем в 120 делах об убийстве и являлась ведущим адвокатом в стране по делам, предусматривающим смертную казнь. Она была первой женщиной-адвокатом, участвовавшей в судебном процессе, грозившем обвиняемому смертной казнью.

Я хотел, чтобы моим адвокатом, отвечающим за вопросы, связанные со смертной казнью, была женщина, поскольку данное дело было полно специфически женских проблем, и мне нужен был человек, чувствительный к ним.

Я встретился с Андреа в Орландо, когда она выступала на семинаре, посвященном теме о применении смертной казни, и нашел ее очень обаятельной. Я понял, что это именно тот человек, который мне нужен.

Мы с Тоддом вылетели в Чикаго и наняли Андреа. Она была чертовски сильным адвокатом – великолепно организованной, обстоятельной и очень агрессивной.

Андреа возглавляла консалтинговый офис по вопросам смертной казни при Колледже права Университета ДеПол, поэтому имела возможность привлечь десятки студентов-юристов для выполнения большого объема «грязной» работы. У нее также были свои собственные детектив и специалист по смягчению обвинений. Андреа была прекрасным дополнением к нашей команде.

К сожалению, ей пришлось уйти, столкнувшись с той же самой проблемой, что и Линда. Ей нужно было заботиться о финансировании своего офиса, а наше дело не приносило ей никаких денег. Когда ее офис стал испытывать серьезные проблемы, она покинула нашу команду.

После ухода Андреа ее заменил Чейни Мэсон, местная легенда Орландо.

Мы с Чейни были такими разными. Нас разделяло несколько поколений. Я был молод и принадлежал к испаноязычной диаспоре; он был гораздо старше и был белым. Я разговаривал с северо-восточным акцентом; его произношение было протяжным. Нас обычно называли «Чико и настоящий мужик», а блоггеры называли нас: «дешевка и старикашка». И все же у нас была одинаковая точка зрения на то, как должен вести себя адвокат защиты и как следует вести судебный процесс.

В реальной жизни наши карьеры шли по одному и тому же пути. Мы оба бросили среднюю школу в раннем возрасте. В семнадцать лет мы оба поступили на военную службу. Он оказался во Вьетнаме, а вернувшись, продолжил образование. Я поступил в колледж благодаря Закону о льготах для бывших военнослужащих.

Чейни принадлежал к «старой школе» и имел громадный опыт, хотя едва ли не главной причиной моего уважения к нему был тот факт, что они разу не поставил под вопрос мои полномочия как главного адвоката и ни разу не вышел за рамки своих полномочий.

Больше всего я любил в Чейни его полную «погруженность» в дело, которым он занимался. Мы здорово работали вместе. Хотя юридическое сообщество Орландо питало к нему большое уважение, как только в нашем деле он стал выступать в качестве второго адвоката, СМИ начали высказываться о нем неуважительно, а некоторые местные адвокаты принялись критиковать его работу. Чейни являлся бывшим председателем Флоридской ассоциации адвокатов защиты по уголовным делам и получил памятную награду имени Роберта С. Хини – высшую почесть, оказываемую Национальной ассоциацией адвокатов защиты по уголовным делам.

Но, опять же, все происходящее не было реальной жизнью, это было поставленное СМИ реалити-шоу о Кейси Энтони; шоу, которое делало ставку ради телевизионных рейтингов на оскорбления и склоки. Но мы старались играть честно, включая и Чейни Мэсона.

Однажды мы с Чейни возвращались на автомобиле в Орландо из Гейнсвилля после допроса свидетелей, и я поблагодарил его за выполненную им работу и то время, которое он потратил на участие в этом деле.

«Я действительно верю, хотя и не являюсь особо религиозным человеком, - сказал я ему, - в то, что именно Господь сделал так, что вы встретились на моем пути, чтобы быть вместе со мной».

Чейни был моей настоящей опорой. После того, как кто-нибудь, работавший со мной, покидал нашу команду, Чейни говорил: «Хосе, несмотря на все напасти, наступит май 2011 года, и мы с вами будем биться за это дело на судебном процессе. И что, похоже, удивит множество людей: вы выйдете на ринг по удару гонга в боевом настроении».

Он мог говорить так, поскольку тоже видел, каким образом развивается наше дело. Он начал различать зияющие дыры в версии обвинения, во многом основанной на инсценировке. Он верил в нашу позицию так же сильно, как и я; он был для меня источником силы в течение всего изматывающего судебного процесса.

Другим источником силы для меня была Дороти. Я знал: вопросы психического здоровья будут возникать в ходе судебного процесса, а это и была ее специальность. Адвокат международного уровня, она знала данную тему вдоль и поперек.

Дороти представляла собой отголоски 60-х годов. Ее дети работали добровольцами в Корпусе Мира. Она путешествовала по всему миру, на протяжении двадцати лет у нее не было даже своего телевизора. Она услышала о нашем деле в кофейне, где транслировались телевизионные программы.

Я встретился с ней на семинаре по проблемам смертной казни, где она выступала с лекцией об организации проверок послужного списка экспертов, выступающих на судебных процессах в качестве свидетелей. Она была просто феноменальна, а когда она присоединилась к нашей команде, мы мгновенно ее полюбили.

Она по жизни «дающий» человек. Дороти проделала огромную работу «за сценой», помогая мне подготовиться и обеспечивая всей информацией, которая нам нужна была об экспертах и членах жюри присяжных. Когда необходимо было работать, она становилась «машиной» и, что очень важно, она тоже полностью верила в невиновность Кейси. Даже через пятьдесят лет мы с Дороти останемся друзьями, потому что она такой замечательный человек.

Последней присоединилась к нашей команде Энн Финелл, которая заняла место адвоката по проблеме смертной казни после ухода из команды Андреа. Энн была тихой, но обладала огромным чувством юмора. Она также имела колоссальный опыт; во всем штате Флорида не было женщины-адвоката с большим опытом работы по делам, связанным со смертной казнью. Богатая талантами и опытом, наша команда была полностью укомплектована.

В составе персонала моего офиса было также трое очень важных людей, о которых никто не знал, никто не говорил – люди, которые никогда не выступали в ходе судебных слушаний за исключением одного-двух раз. Первой из них была Мишель Медина, женщина, являвшаяся моей правой рукой в фирме. Вы что-то ей говорите – и она исполняет это «от А до Я». Она помогала поддерживать на плаву мою практику, когда я работал в деле Кейси Энтони, трудясь в поте лица даже над теми задачами, которые казались невыполнимыми. Она была нашим преданным мозговым центром. Никто за пределами моей собственной семьи не оставался более преданным и работоспособным, чем Мишель, и я навсегда останусь в должниках перед ней.

Мишель на самом деле является невоспетым героем этого дела.

Другим членом этой троицы была недавняя выпускница школы права по имени Лизабет Фрайер. Она стала членом нашей команды в 2010 году, когда начала стажироваться в офисе Чейни. Я называл ее «БезЭ» из-за отсутствующей буквы «Э» в ее имени; она очень скоро превратилась в нашего юридического гуру. На середине четвертого десятка она оказалась яркой и умной женщиной. Она изучала обзор судебной практики в Школе права Дуэйна О. Эндреаса Университета Бэрри в Орландо и получила самый высокий во Флориде балл на экзаменах для поступления в адвокатуру.

В первый раз она выступала в суде в качестве адвоката во время отбора членов жюри присяжных по делу Кейси Энтони. Она оказалась готовой к этому. Когда-нибудь она окажется среди членов апелляционного суда штата, настолько она умна. Я очень ценил ее как источник поддержки.

Третьим был Уильям Слэбоу, в самом начале дела числившийся еще студентом-юристом. Уильям был одним из моих студентов, когда я преподавал в Колледже права во Флоридском университете Эй-энд-Эм. Он стажировался на протяжении около полутора лет, добровольно работая и тратя свое время на меня во время своей подготовки к экзаменам в адвокатуру. После сдачи экзамена, я принял его на работу, сделав ответственным за 26 тысяч страниц показаний и вещественных доказательств.

Уильям был большим тружеником и был полностью предан нашему делу. Всякий раз, когда мне нужен был какой-нибудь протокол, относящийся к делу, я звал Уильяма, и он всегда мог найти его для меня.

Мы были в суде в тот день, когда Уильям узнал, что успешно сдал экзамены в адвокатуру, поэтому мы попросили судью Перри принять у него присягу на вступление в коллегию адвокатов штата Флорида. Перри согласился.

Я наклонился к Кейси и сказал: «Судья Перри собирается принять присягу у Уилла». Кейси знала, что Уилл работал в ее деле на протяжении двух лет, и она была по-настоящему рада за него. Когда я сказал ей о присяге, она взглянула на него и улыбнулась – как и все мы – когда он давал присягу.

СМИ, конечно, сделали миллион фотографий Кейси, улыбающейся в суде, и на следующий день основным новостным заголовком был следующий: «Кейси смеется, присутствуя на суде по убийству собственной дочери». Все, что она тогда сделала, было лишь выражением поддержки Уиллу и благодарности за проделанную им работу.

Как всегда, правда оказалась гораздо менее интересной, чем обвинения.

Было множество других людей, утверждавших, что состояли в команде защиты, хотя на самом деле это было не так; но я не хочу писать о них. Список мошенников, связанных с этим делом, и так уже слишком длинный.

Противная нам сторона – прокуроры, представлявшие интересы штата Флорида – состояла из трех человек: Линды Дрейн Бёрдик, главного прокурора, Фрэнка Джорджа и Джеффа Эштона.

Бёрдик имела репутацию серьезного, очень профессионального и жесткого прокурора. На протяжении трех с половиной лет работы над этим делом она полностью подтвердила все эти качества.

Задача обвинения была крайне сложной. Обвинение пыталось опереться на целый поток свидетельских показаний и грандиозный объем вещественных доказательств. Организация всего этого было основной проблемой обвинения, и Бёрдик отвечала за решение этой проблемы.

Она делала объемные заметки во время каждого допроса. Она документировала все, как интересное, так и тривиальное; я легко мог видеть, что среди вовлеченных в дело юристов она лучше всех знала все аспекты позиции обвинения; я бы сказал: «со стороны обвинения»; я намеревался узнать эти аспекты даже лучше, чем она сама. Это являлось моей самой сложной задачей, поскольку Бёрдик была большой труженицей и была предана своему делу.

Меня сводит с ума тот факт, что многие люди считают главным прокурором в этом деле Джеффа Эштона, хотя это и не так. Он занимал в их команде второе место. Именно Бёрдик, а не Эштон, на самом деле свела вместе все ключевые аспекты позиции обвинения.

Мы с Бёрдик ладили. Конечно, бывали времена, когда мы расходились в мнениях и «бодались» друг с другом, но мы всегда выражали друг другу уважение. Я не знаю, что она на самом деле думает обо мне, но могу сказать, что думаю о ней сам: я считаю, что она проделала фантастическую работу как до, так и во время судебного процесса.

Она преуспевала благодаря своей обстоятельности. В этом отношении она походила на машину, что во время суда в определенной степени повредило ей. Ей не хватало – я не хочу сказать «личности» - но когда ты действуешь в качестве юриста механически, то теряешь часть человеческого подхода. Я знал, что, хотя члены жюри присяжных и слушали ее, но в своих аргументах во время вступительной речи обвинения она была монотонна.

Если в доспехах Бёрдик и была трещина, то она была связана с ее крайней, чрезмерной уверенности в результатах процесса. Она ни на секунду не могла поверить в то, что проиграет это дело, хотя, могу сказать, временами она демонстрировала очень реалистичный взгляд на то, что из себя представляло собой это дело, включая и слабые места обвинения. Она была единственной из всей троицы прокуроров, признававшей, что их позиция имеет слабые места, и она не спешила торопить события, как это делали Джордж и Эштон.

Из трех прокуроров Джордж был наиболее неформальным. Он имел хорошее чувство юмора; мы с ним ладили очень хорошо. Мы оба использовали юмор, чтобы снять напряжение тех длинных часов, и мне кажется, что именно Джордж связывал воедино команду обвинения эмоционально.

Я никогда не считал, что Бёрдик и Эштон ладили друг с другом. Множество раз я мог наблюдать, как они конфликтовали друг с другом по поводу того, как вести дело. Когда Бёрдик сердилась, лицо ее краснело. Я знаю это, поскольку она иногда обращала свой гнев на меня. Бывали времена, когда этот гнев обращался на Эштона. Я думаю, они скорее терпели друг друга, чем ладили.

Подтверждение этому было получено после окончания судебного процесса, когда она поддержала своего босса на выборах окружного прокурора, в то время как Эштон баллотировался против него. Следовало бы ожидать, что работа вместе на протяжении столь долгого времени должна была сформировать более тесные связи.

Свидетельством отсутствия у нее уважения к Эштону является тот факт, что после написания его книги «Несовершенное правосудие» Бёрдик язвительно назвала ее «Несовершенная память».

Теперь мне остается упомянуть об Эштоне. После окончания судебного процесса – процесса, который я выиграл, а он проиграл – я менее всего хотел быть непрофессиональным в отношении своих коллег со стороны обвинения и унижать их, бравируя своей победой и их поражением. В будущем мне предстояло участвовать еще во многих судебных процессах, и для меня не было никакого смысла запускать мячом им в лицо и поступать неприлично. И я проследил за тем, чтобы не допустить этого.

Моя пресс-конференция после окончания судебного процесса была очень сдержанной. Я поблагодарил прокуроров за их работу, думая про себя: «Оставим все как есть».

Даже еще до того, как был объявлен вердикт, я подошел к Эштону и пожал ему руку и сказал ему, что, как мне кажется, он участвовал в очень сложном деле. После завершения судебного процесса я об Эштоне больше не думал. Нам никогда не удалось бы стать друзьями; для меня он не имел никакого значения. Он противостоял мне на судебном процессе и обращался со мной плохо; но процесс закончился. По моему мнению, надо было двигаться дальше.

Я надеялся, что несмотря на все наши столкновения, на наши «бодания» и отсутствие с его стороны честного отношения, с окончанием процесса, возможно, этому наступит конец.

Но я ошибался.

В своей книге он только и нападал на меня. Не секрет, что до сих пор он питает в отношении меня плохие чувства; даже после публикации книги он никогда не упускал возможности выступить на телевидении и ударить меня ниже пояса.

Но это никогда меня особо не задевало, потому что в результате работы над этим делом я нарастил толстую кожу; сейчас под синим костюмом у меня кожа аллигатора. Сейчас меня беспокоит не то, что он говорит про меня, а то, как его слова ранят мою семью.

Когда я впервые встретил его, я подумал: «Ну хорошо, этот парень – обычный прокурор, который знает, как к нему относятся, верящий в то, что все бесчестные, но только не он. И что бы не предстояло сделать, он считает, что цель оправдывает средства, какими бы незаконными и коварными они ни были». Но я должен вам сказать следующее: такие прокуроры, как Эштон, во множестве занимают должности окружных прокуроров по всей стране.

Я был шокирован тем, насколько он мог быть эмоциональным. Одно дело – быть увлеченным, страстным, другое – быть настолько эмоциональным, что это вредит тебе и отстаиваемому тобой делу. Из того, что я видел, следовало: он был эмоционально нестабильным. Когда Энн заметила, что Эштон эмоционально нестабилен, я даже не знал, что и сказать. Не являясь профессионалам по психическим заболеваниям, я заметил, что за многие сотни часов, проведенные вместе, он временами становился просто глупым и вел себя как капризный ребенок.

Так, например, он направил ходатайство для выяснения того, каким образом Кейси могла позволить себе нанять известных экспертов, когда у нее не было работы. Он обвинил меня в наличии конфликта интересов и в продаже ее рассказов. Он обвинял меня в неэтичных поступках, не имея вообще никаких доказательств. Но это полностью соответствовало всей манере его поведения. Как и множество других глупых теорий, все это было результатом пустоты в его голове.

По поводу этого ходатайства мы имели встречу за закрытыми дверьми с судьей Стэном Стриклендом, который решил, что никакого конфликта интересов не наблюдается. Когда мы снова оказались на открытом заседании суда, я потребовал, чтобы Стрикленд принял решение о неразглашении всего сказанного в ходе нашей конфиденциальной встречи, в связи с многочисленными прецедентами утечек информации, допущенными обвинением.

Я мог видеть, как лицо Эштона начало краснеть, а сам он выглядел очень сердитым. Я взглянул на него с искренним удивлением, наклонился к нему и спросил: «С вами все в порядке?»

«Нет, со мной не все в прядке», - завизжал он. Он полностью потерял над собой контроль, и это во время трансляции по национальному телевидению.

Вмешался судья и отругал нас обоих.

В этот момент я понял, что могу играть на его нервах, когда захочу. Это было похоже на игру с ребенком. Мне не составляло труда поступать таким образом; я намеренно делал так во время допросов и судебных слушаний.

Члены команды защиты шутили, что мы официально можем объявить Эштона четвертым членом нашей команды, поскольку его детское поведение приносило нам огромную пользу.

Мы знали, что, когда, наконец, начнется судебный процесс, по мере того, как этот процесс будет длиться дольше и дольше, у меня будет все больше возможностей играть у него на нервах и заставлять его выглядеть полным идиотом на глазах у присяжных. И, если придерживаться фактов, именно так и случилось.

После окончания судебного процесса один из присяжных сказал репортеру крупного канала, что Эштон был просто «самоуверенным м*даком». Другой присяжный, старшина жюри, принял участие в программе «Под запись с Гретой ван Систерен» и сказал, что члены жюри не одобряли поведении Эштона. Он сказал, что им не понравился эпизод, когда он допрашивал нашего эксперта-энтомолога об останках Кейли и пошутил о «свинье в одеяле». Он говорил о мертвом ребенке и отпускал шуточки – и присяжным это не понравилось. Им не понравилось его поведение и им определенно не нравился его неуместный смех.

Уже к началу судебного процесса я знал, что сам Эштон будет самым главным своим врагом. Я также знал, что с началом судебного процесса я буду иметь преимущество вследствие чрезмерной самоуверенности Бёрдик и остальных членов команды обвинения.

Но в отличие от нас обвинение имело на своей стороне СМИ.

А в отличие от обвинения на нашей стороне были доказательства.

Моя команда защиты была готова к битве.

Настало время идти на судебный процесс.

[Георгий]

ГЛАВА 23
ОТБОР ЧЛЕНОВ ЖЮРИ

Перед отбором членов жюри присяжных я подал ходатайство об изменении места проведения судебного процесса. У Кейси не было никакой возможности добиться справедливого суда в Орландо. Я надеялся на проведение судебного процесса в Майами или в округе Бровард, где, по моему мнению, присяжные были бы меньшей степени отравлены публичностью, окружавшей все это дело.

Вместо того, чтобы изменить место проведения судебного процесса, судья Перри принял следующее решение: мы должны были отправиться в другой округ, отобрать там членов жюри, а затем перевезти их в Орландо и там изолировать их. В результате нам не придется участвовать в дорожном Шоу Кейси Энтони. Шоу само приедет к нам. Судья Перри не говорил, куда нам придется ехать, чтобы отбирать членов жюри. Он боялся утечки информации - СМИ разгласят место отбора, и нам придется искать для его проведения новое место.

Судья Перри, я должен сказать, получал большое удовольствие от сохранения этого секрета. Он отказывался сообщать о месте даже нам, адвокатам, вплоть до последней недели до начала отбора членов жюри. Мы были этим недовольны, поскольку в случае, если его решение о месте проведения отбора было бы неприемлемым, нам хотелось иметь возможность направить ходатайство с достаточно проработанными обоснованиями того, почему его выбор является неприемлемым.

Но судья Перри не прислушался к нашим аргументам.

Наконец наступил день, когда он сообщил нам место. Мы должны были предоставить ему список лиц, которым необходимо было знать это место – и он возложил на нас ответственность за их поведение – а все те, кто не находился в этом списке, но узнал бы о месте, будет считаться нарушившими его решение и понесут за это наказание.

За один или два дня до этого судья Перри был замечен посещающим здание суда в Уэст Палм Бич. СМИ, конечно, сообщили об этом, но никто из нас не «купился» на эти сообщения. Судья Перри крепко хранил свой секрет, и мы не думали, чтобы он так просто раскрыл его. Мне показалось, что это была обычная «обманка».

К сожалению для нас! Как я уже говорил, мы хотели, чтобы кандидаты в члены жюри происходили из южной Флориды. Никому не было дела до Кейси в Майами, округе Бровард и даже дальше к северу, например, в том же Уэст Палм Бич. Мы не думали, что наше дело было там как-то особенно известно.

Даже не зная еще о том, где мы будем отбирать жюри, я чувствовал себя спокойным. Я помню, как зашел в кабинет женщины - судебного администратора в Орландо, и она сказала мне: «Хосе, все здесь сходят с ума, готовясь к судебному процессу, но не вы. Вы выглядите таким расслабленным».

У меня появилось второе дыхание, я работал семь дней в неделю по шестнадцать часов в день, готовя свои вступительную и заключительную речи. Я начал с заключительной речи: я верил в то, что с этого надо начинать, ибо здесь все заканчивалось. Это тот пункт, куда я хотел в конце концов попасть. Я начал со своей конечной цели и шел уже от нее в обратном направлении.

Я потратил на это буквально сотни часов. Затем я начал работать над вступительной речью и стал чувствовать себя уверенно.

Нам сообщили о месте отбора членов жюри присяжных – Сэйнт-Питерсбург/Клиаруотер, располагавшееся всего в полутора часа езды от Орландо. Он входил в зона действия местных СМИ, оперирующих в Орландо.

«Подождите минутку. Это слишком близко, - сказал я себе. – Это нехорошо».

Я отправился на встречу с Чейни Мэсоном. Мы обсудили этот вопрос и решили написать возражение.

Судья Перри пригласил нас в свой рабочий кабинет. Он был недоволен. Ему пришлось много потрудиться, чтобы выбрать это место, и он не одобрял действия защиты, создающие проблемы.

Ранее мы уже говорили ему, что единственным местом, которое мы однозначно не одобряем – это район Джексонвилла. Это очень консервативный округ, не говоря уже о том, что там недавно расследовалось дело о пропавшем ребенке, труп которого был потом обнаружен на помойке. Преступник был пойман, и весь район негодовал.

Судья Перри сказал нам: «Хорошо, если вы не довольны Сэйнт-Питерсбургом/Клиаруотером, то единственным другим местом, куда я могу отправить вас, является Джексонвилл. Поэтому я начну отдавать распоряжения всем ехать в Джексонвилл».

Шах и мат. Мы отозвали свое ходатайство.

***

Был назначен день для отправления нашего каравана в Клиарвотер. Мы должны были заплатить за свои номера в отеле, а денег у нас было немого, поэтому мы остановились в сетевом отеле «Куолити Инн». Члены команды обвинения остановились в «Мэриотте» в гораздо лучших условиях. Мы не могли позволить себе многого. Мы привезли с собой офисное оборудование, а не покупали нового. Наши стажеры-студенты поселились все вместе в двух номерах.

С нами работал Ричард Гейбриэл, один из лучших в стране консультантов по отбору членов жюри, но за пару недель до начала судебного процесса Ричард, живший в Лос-Анжелесе, вынужден был уйти. У него начинался другой процесс, участие в котором оплачивалось, и он не мог позволить себе работать с нами бесплатно. Судья Перри сказал, что для отбора членов жюри на потребуется всего неделя, но мы знали, что этот процесс затянется на гораздо больший срок.

Ричард обещал нам, что будет помогать нам дистанционно, но, если консультант по отбору жюри не может находиться в зале суда и смотреть «лицо в лицо» кандидатам, толку от него будет мало, особенно потому, что во время процедуры отбора телевизионные изображения лиц кандидатов не транслировались.

За несколько дней до начала отбора мы стали срочно искать специалиста, который мог бы заменить Ричарда. Самые лучшие кандидаты уже были заняты, но нам удалось найти женщину по имени Эми Сингер, которая, если судить по ее веб-сайту, была очень уважаемым консультантом по отбору жюри. Она согласилась работать на нас, но у нее были проблемы, и она сама не могла приехать.

«Я пришлю одного из своих помощников, - пообещала она. – Его зовут Джим Лукас».

Джим не входил в исходный список, переданный мною судье Перри, поэтому я даже не мог сообщить ему, куда надо приехать. Он жил в Уэст Палм Бич, поэтому я посоветовал ему ехать на север. В девять часов утра время действия запрета на сообщение информации о месте проведения отбора закончилось, и я позвонил ему на мобильный телефон и попросил его приехать в здание суда, расположенное рядом с аэропортом Сэйнт-Питерсбург/Клиаруотер.

Он появился вовремя. Уже в первый день мы поняли, что польза от него будет небольшая, поэтому мы посоветовали ему удалиться вглубь зала суда и делать заметки, а результаты обсудить в конце дня.

В тот вечер я спросил его: «В скольких делах, связанных с возможностью вынесения смертного приговора, вы принимали участие?»

«Ни в одном, - ответил Джим. – Я консультант по судебной графике. Моя компания занимается подготовкой визуального материала для судебных процессов. Я не консультант по отбору жюри. Эми попросила меня приехать сюда и делать заметки».

«Какого…» - было моей первой мыслью. Мои адвокаты Дороти Клэй Миллз и Чейни Мэсон были изумлены; я же всегда старался пользоваться тем, что есть. «Он эксперт по графике. Это замечательно. Его действительно можно использовать в нашем деле. Он даже может оказаться полезнее консультанта по отбору жюри».

Как показало будущее, он оказался для нас прекрасным приобретением.

***

Когда я выяснил, что Джим не является консультантом по отбору жюри, я казал себе: «Ну и черт с ним, с этим делом. Я собираюсь провести свое собственное маркетинговое исследование».

В тот вечер я предложил Дороти и Джиму: «А давайте поедим устриц». Мы выехали из деловой части Клиаруотера и вышли на пляже у местного ресторана морепродуктов. Нас спросили, не хотим ли мы занять столик, но я сказал, что хочу сесть в баре.

Пока Дороти пыталась подробнее узнать у Джима, чем он занимается, я повернулся к леди слева от меня и завязал с ней беседу. Мы разговаривали обо всем, а затем в конце концов обратились к теме судебного процесса.

Прежде всего, она меня не узнала, что, по моему мнению, было просто прекрасно. И я спросил ее о судебном процессе, на что она ответила: «О, да, здесь состоится суд над Кейси Энтони».

«А что вы знаете об этом деле?»

Она ответила, что является ярой любительницей историй о преступлениях. Она смотрела все судебные шоу, все шоу «Закон и порядок» и внимательно следила за новостями. Но как подробно она не рассказывала об этом, как бы не пыталась показаться любительницей криминальных историй, ей не удавалось узнать меня.

Я спросил ее, что она знает о фактах, связанных с этим делом. Все, что она смогла сказать мне, было: «Ребенок числился пропавшим тридцать дней. Мать не вызвала полицию. Она ходила по вечеринкам. Контролер счетчиков воды нашел маленькую девочку в лесу».

В ресторане она была вместе со своим бойфрендом, который находился у сцены на пляже, но он знал о деле совсем мало.

Я был шокирован. Я думал: «На меня здесь не смотрят с ненавистью, как в Орландо. Хотя это всего в полутора часах езды, эти люди живут своей жизнью. Они не следят за этим так же, как люди, живущие в Орландо».

Я думал: «На самом деле этот район гораздо лучше, чем, по моему мнению, он должен быть».

После двадцати минут разговора она наконец сказала: «Подождите минутку. Вы ведь адвокат, не правда ли? Я знала, что ваша внешность мне знакома, но никак не могла узнать вас».

Каждый раз, когда мы отправлялись на ужин, я проделывал то же самое. Я шел в бар и завязывал разговор с людьми, стараясь почувствовать атмосферу района Клиаруотер и умонастроение людей, составлявших местное сообщество. Я нашел их немного либеральными, и это мне понравилось. Они были похожи на знакомых мне людей из Ки Уэста, но Ки Уэст более консервативен по вопросам, связанным с алкоголем.

Я не мог поверить в то, что судья Перри выбрал для нас такую «золотую жилу».

Отбор жюри присяжных занял три недели. Идя на процесс, мы знали в общих чертах, какого рода присяжные нам нужны. Нам не нужны были молодые матери, особенно матери-одиночки, потому что они будут сравнивать себя с Кейси и говорить: «Я бы никогда не поступила таким образом».

Мы хотели вообще избегать женщин, поскольку мы считали, что они будут более критично относиться к Кейси. Нам нужны были мужчины в возрасте старше сорока пяти лет, ближе к пятидесяти или шестидесяти годам. Они будут относиться к Кейси как к молодой девушке и будут симпатизировать ей.

Но вот одна вещь, присущая подобным обобщениям: они достаточно слабы. Мой опыт после участия в сорока пяти судебных процессах с жюри присяжных говорит мне, что всегда необходимо смотреть на индивидуальные особенности каждого присяжного. Они всегда побьют все ваши обобщения.

В этот момент руководство на себя взяла Дороти, наше секретное оружие. Дороти разместила в «Куолити Инн» свою исследовательскую группу, напоминавшую команду Джина Хэкмена – всех этих людей, занимавшихся исследованиями – из книги «Сбежавшее жюри». За единственным исключением: у нас это было похоже на гетто в связи с ограниченностью бюджета.

Дороти и семь стажеров из Колледжа права Флоридского университета ЭйЭндЭм использовали для проведения своих исследований социальные сети. Мы получали список кандидатов в члены жюри, находившихся в зале суда, и как только он оказывался у нас в руках, Дороти вносила их имена и биографическую информацию в свой компьютер и отсылала эти сведения в мозговой центр, расположенный в отеле. Стажеры тут же начинали действовать, проверяя различные веб-сайты, обзорные сайты, ЛексисНексис и так далее, чтобы получить по каждому кандидату в присяжные как можно больше информации.

То, что они обнаруживали, было удивительным. Они делали проверку криминального прошлого, и мы знали, что кандидат лжет, отвечая на вопрос, арестовывался ли он когда-либо ранее за преступление. Они определяли списки книг, просматриваемых кандидатами на сайте Амазон. Они определяли товары, которые те приобретали, просматривали сайты, если те их имели, искали доменные имена, определяли номера принадлежащих им автомобилей. Мы даже просматривали сайты социальных сетей. Мы действительно живем в век информации.

Мы на самом деле были в курсе всех событий, крутясь вместе с семью студентами права – добровольцами, запертыми в гостиничном номере и руководимыми Дороти.

То, что мы смогли отыскивать криминальную историю кандидатов, было очень полезно, поскольку с самого начала обвинение не делилось с нами этой информацией. Обычно обвинение проводит проверку кандидатов и делится этой информацией с защитой. Но не в этом деле. Они дожидались конца опроса кандидата и только затем раскрывали ее. Благодаря Дороти и ее стажерам, мы получали такие сведения сами.

В первую пару дней отбора членов жюри мы работали круглые сутки, индивидуально опрашивая потенциальных присяжных. Несколько сотен было отведено по причине предстоящих им лишений – того обстоятельства, что они будут изолированы в Орландо на протяжении двух месяцев и будут два месяца отсутствовать дома или на работе, что означало материальные лишения. Мы должны были прибывать в здание суда к восьми тридцати утра и не прекращали работу до семи часов вечера. Процесс казался бесконечным.

К тому времени, когда мы возвращались в отель, было уже около восьми часов вечера, после чего мы устраивали совещание для обсуждения того, что произошло за день, какие кандидаты нам нравились, какие кандидаты нам не нравились и какими должны быть планы на завтрашний день. А когда совещание заканчивалось, я быстро перекусывал и встречался с Джимом и его коллегой Тайлером Бенсоном, и мы разрабатывали дизайн графической информации для моей вступительной речи.

Я уже спланировал свое вступительное выступление, но теперь, когда в моем распоряжении был эксперт по графическому оформлению, пришлось опять «начинать с нуля», поскольку у меня появилась возможность включить в выступление визуальную презентацию, позволявшую сделать вступительную речь гораздо более эффектной и убедительной. Мы должны были отобрать фотографии и другие изображения, чтобы закончить работу над визуальной презентацией.

Мы заканчивали около двух часов ночи, после чего я отправлялся спать; в семь утра мне необходимо было подниматься, чтобы успеть в суд к восьми тридцати.

После пары дней такого режима я почувствовал себя плохо от усталости.

После судебного заседания мы сделали перерыв, и я почувствовал тошноту. Я отправился в туалет, и там меня начало рвать. Зашел Чейни, чтобы посмотреть, все ли со мной в порядке, и в этот момент я чуть не потерял сознание.

«Ну вот, - сказал он, - нам необходимо остановиться».

Он видел, что я не могу продолжать работу.

Чейни вышел и сообщил о произошедшем судье Перри. Мне удалось дойти до его кабинета, и судья Перри оказался очень, очень деликатным – на удивление деликатным. Он бросил на меня всего один взгляд и немедленно отменил на этот день дальнейшие судебные заседания.

Кейси обедала, и ее привезли в здание суда. Я сказал ей, что нехорошо себя чувствую. Представителям СМИ ничего не сообщили.

Я принял немного лекарств и лег в постель. Я проснулся пару часов спустя и решил: «Мне просто необходимо остаться в постели весь день».

Еще через пару часов я включил телевизор, чтобы узнать, что передают о нашем деле в новостях.

Сообщали какие-то безумные вещи. Одна станция предполагала, что я еду в апелляционный суд, чтобы подать апелляцию на одно из решений судьи Перри. Другая демонстрировала видео, на котором Кейси разговаривала со мной за столом защиты. Репортер, стараясь читать по ее губам, решил, что она просит: «Давайте заключать сделку». Они были уверены, что теперь нашей целью была организация сделки с правосудием. Третья телевизионная станция безапелляционно заявляла о том, что я ухожу в отставку.

«Какого черта», - сказал я сам себе.

Я отослал текстовые сообщения паре репортеров, с которыми имел дело, где писал: «Ни один из слухов не является правдой. Мы завершили сегодня судебные заседания по причине частного характера. Завтра отбор присяжных продолжится».

И это попало в новости, в сопровождении комментариев, звучавшими приблизительно так:

«Он лжет».

«Поверим ли мы ему?»

«Возможно, он не говорит правду».

«Боже, - сказал я себе, - зачем мне надо было беспокоиться?»

Когда я на следующий день прибыл в здание суда, судья Перри отвел меня в сторону, он был очень любезен и ласков. Он спросил меня, не лучше ли мне – никогда раньше он так хорошо не относился ко мне.

Я всегда хотел, чтобы он хорошо ко мне относился, и временами мне казалось, что так и есть; но, к сожалению, гораздо чаще мне казалось, что он меня ненавидит. Я до сих пор не знаю почему.

Для меня самым трудным испытанием при отборе членов жюри было истощение. Был даже один момент, когда при отводе очередного кандидата в члены жюри я сделал «оговорку по Фрейду» и категорически потребовал отвода судьи Перри, который обратил этот эпизод в шутку. Но причиной произошедшего было истощение. Когда начался сам судебный процесс, я чувствовал себя отлично. Но до этого момента я работал круглые сутки, отбирая членов жюри и перерабатывая свою вступительную речь.

[Георгий]

***

На предыдущих судебных заседаниях Кейси была превосходным клиентом. Она делала то, что ей говорили. Она делала заметки. На ее лице не проявлялась эмоциональная реакция на окружающее. Она не говорила громко. Она ничего не делала.

Как только мы сели, чтобы начать отбор членов жюри, Кейси разразилась слезами. Все было так, будто она осознала реальность: наконец наше дело подошло к судебному процессу.

Судья Перри зачитал свои инструкции: «Вы здесь находитесь по делу «Штат Флорида против Кейси Энтони». Штат решил требовать по нему смертной казни». Когда Кейси услышала эти слова, она разрыдалась.

Прокурор подозвал нас к судейской скамье, жалуясь на ее плач.

Нас это сильно оскорбило.

«Она на суде, где решается вопрос о лишении ее жизни, - сказал я. – Что вы ждете от нее? Чтобы он смеялась?»

«Я никого не могу заставить не плакать», - мудро решил судья Перри.

***

Я был удивлен, насколько многочисленными были кандидаты, которых мы считали «фиктивными», в том смысле, что эти люди хотели быть присяжными по причинам, никакого отношения не имевшими к правосудию. Либо они хотели известности, либо они планировали написать книгу, либо они хотели войти в состав жюри присяжных, чтобы иметь возможность признать Кейси виновной. Мы старались следить за всеми подобными симптомами и особенно опасались тех, кто проявлял особое желание быть в составе жюри.

В дополнение к «фиктивным» кандидатам мы сталкивались и с некоторыми другими. Несколько потенциальных присяжных ранее арестовывались, но не указали об этом в своих сообщенных под присягой автобиографиях.

Дороти и ее исследователи выяснили, что один из потенциальных присяжных обращался на сайт Амазон и приобрел через него действующую игрушку, представлявшую собой казнь человека на электрическом стуле! Он также написал пару в блогах пару сообщений в поддержку смертной казни, но в разговоре с нами давал «правильные» ответы на вопросы о применении смертной казни. К счастью, этот парень привлекался по делу о вождении в нетрезвом состоянии, о чем не сообщил в своей данной под присягой автобиографии.

***

Наше дело никак не могло избавиться от сумасшествия. Однажды члены суда расспрашивали кандидата в присяжные, когда крупная дама со светлыми волосами по имени Элизабет Энн Роджерс встала со своего места на галерке и начала кричать: «Она убила своего ребенка, Боже правый! Она убила своего ребенка!»

Она была немедленно арестована, а судья Перри приказал задержать ее за неуважение к суду. Он отправил ее в тюрьму на два дня.

Потенциальный присяжный захотел отказаться от выполнения этой обязанности; он подошел к репортеру-газетчику и спросил его, как он может это сделать. Он быстро узнал ответ. Судья Перри задержал его за неуважение к суду и наложил штраф в размере пары сотне долларов.

Затем наступила очередь Патрисии Янг, шестидесятилетней женщины-поисковика из числа добровольцев EquuSearch, проживавшей в Сэйнт-Питерсберге, находившейся в списке кандидатов в присяжные. Мы хотели, чтобы она засвидетельствовала тот факт, что она обыскивала тот район, где месяцы спустя была обнаружена Кейли, и ничего там не нашла. Она также вступила в ряды протестующих, устраивавших демонстрации напротив дома Энтони. Поскольку мы включили ее в список свидетелей, эксперты предположили, что мы нацелились на Джорджа, так как однажды вечером Джордж вышел из дома и толкнул ее, что оказалось заснятым на видео репортерами СМИ.

Янг находилась в комнате для присяжных, и она говорила людям: «Я была добровольцем в EquuSearch, и поэтому-то я здесь, на деле Кейси Энтони».

Линда Дрейн Бёрдик первой вспомнила ее имя. Она рассказала мне о происходящем и спросила: «Не думаете ли вы, что это она?»

«Вполне может быть», - ответил я.

Затем судья пригласил ее в свой кабинет, и – что бы вы думали – это действительно была та самая Патрисия Янг. Она была единственной женщиной из Клиаруотера, включенной в список свидетелей. Вот и верь теперь в теорию вероятностей!

***

В нашем распоряжении было право на десять безоговорочных отводов – иными словами, на десять отводов без объяснения причин – на двенадцать членов жюри присяжных, кроме того, на предоставили еще пару на пять запасных присяжных. В большинстве уголовных процессов судьи обычно дают защите еще несколько отводов без объяснения причин, просто для того, чтобы исключить любые возможности подачи апелляции, связанной с проблемами отбора присяжных.

Вот в чем состоит особенность отбора присяжных: для того, чтобы сохранить право на подачу апелляции по причине отказа удовлетворить ваше требование на отвод с указанием причин, вам необходимо сначала исчерпать все имеющиеся у вас права на отвод без указания причин. Поэтому в девяносто девяти целых и девятьсот девяносто девяти тысячных процентов случаев адвокаты исчерпывают свои права на отвод без указания причин, а затем, когда видят, что какой-то кандидат в присяжные должен быть отклонен по какой-то причине, они просят предоставить им дополнительное право на один отвод без объяснения причин. Судья всегда предоставляет такое право, поскольку прекрасно понимает, что вы хотите предпринять – создать повод для подачи апелляции. Это особенно характерно для случаев, когда причина отвода для кандидата не является очевидной. Чтобы избежать такой ситуации, судья отвечает: «Хорошо, мы дадим вам еще одно право на отвод без указания причин». В какой-то момент, когда вы возражаете, и ваши аргументы для отвода не кажутся убедительными, судья говорит: «Возражение отклонено», и право на подачу апелляции у вас оказывается очень слабым.

Это дело было совершенно иным. Судья Перри не дал нам права ни на один дополнительный отвод без указания причин, что буквально шокировало меня. Но что я мог сделать? Я сохранил право на подачу апелляции и двигался дальше.

***

При отборе членов жюри я старался выбирать тех кандидатов, которые правильно, с моей точки зрения, относились к проблемам вынесения смертного приговора. Первоочередной задачей адвоката защиты в деле, предусматривающем смертную казнь, является спасение жизни клиента. И уже вторым шагом является отбор хороших присяжных для стадии вынесения вердикта «виновен/не виновен». Множество раз вы сталкиваетесь с кандидатами, походящими для стадии «виновен/не виновен», но не подходящими для стадии вынесения смертного приговора, и вам приходится избавляться от них. В результате, хоть у вас и набирается большое число кандидатов, которые вам нравятся, если они являются сторонниками смертной казни, вы просто обязаны от них избавляться. Вот почему все адвокаты, получившие квалификацию для работы с делами, предусматривающими вынесение смертного приговора, имеют обычно относительно невысокий процент выигранных дел.

В конце концов мы отобрали двенадцать присяжных и пять запасных. Несмотря на то, что их имена известны, я отказываюсь от их публикации в соответствии с целью, преследуемой данной книгой. Они имеют право на конфиденциальность, и я буду делать все от меня зависящее, чтобы обеспечить им это право.

Присяжным номер один была пожилая белая женщина в возрасте шестидесяти семи лет, ушедшая на пенсию сиделка. Нам это нравилось, поскольку сиделки обычно являются заботливыми людьми. Она была очень приятной, с хорошими манерами, и не была особо убеждена в необходимости применении смертной казни.

Когда я расспрашивал ее, она заявила, что на судебных процессах раскрываются таинственные преступления. В этот момент я захотел разъяснить ей, что судебные процессы не являются делом двух конкурирующих сторон.

«Это исключительно работа прокуроров, - сказал я ей, - и даже если мы будем просто сидеть и ничего не делать, а обвинение не сможет представить доказательств, то вы, в свою очередь, не сможете вынести обвинительный приговор».

За все время отбора присяжных я хотел просветить кандидатов относительно принципа «бремени доказательств», а также, что такое быть уверенным в вине подсудимого «вне разумных сомнений». Расспрашивая их, я особо не обращал внимание на ответы, я старался разъяснить им, что защита ничего не обязана доказывать.

Присяжным номер два был сорокапятилетний афроамериканский мужчина, работавший в области информационных технологий на округ Пиннелас. Его жена была сертифицированной медицинской сестрой, что было нам по вкусу. Мы также держали в голове то, что собираемся предоставить жюри присяжных технические вещественные доказательства, связанные с компьютерами, поскольку считали, что наличие среди членов жюри человека с его опытом будет нам полезно.

Мне также нравился тот факт, что он не был особым сторонником смертной казни, но в определенный момент, когда я задавал ему вопросы, пытаясь одновременно просветить его, у него на лице появилось очень недовольное выражение, и я по-настоящему рассердился сам на себя, поскольку понял, что обидел его.

Как бы то ни было мне он по-настоящему нравился в качестве присяжного, но я беспокоился относительно увиденного мною выражения его лица; как выяснилось, он был последним, кто выступал за обвинение в причинении смерти, но затем отказался от него.

И несмотря на то, что он мне нравился более всего из членов жюри, я также и беспокоился относительно него сильнее всего.

Присяжным номер три была тридцатидвухлетняя белая женщина, сторонница Демократической партии, не имевшей детей. Нам больше всего нравилось в ней то, что она была волонтером в Кэмп Торрейя, лагере для подростков, относящихся к сообществу ЛГБТ – лесбиянок, геев, бисексуалов и трансгендеров. Это о многом говорило мне о ней. Это говорило мне, что она была сострадательной, это говорило мне о том, что она понимает проблему дискриминации.

С моей точки зрения, этот присяжный был особо важным для нас, исходя из ожиданий того, как будет вестись этот судебный процесс. Я знал, что обвинение собирается попытаться настроить жюри присяжных дискриминационно в отношении Кейси, знакомя их с решениями, которые она принимала, и образом жизни, который она вела. Я был уверен в этом, поскольку у обвинения не было никаких доказательств совершения убийства.

Вы, наверное, удивляетесь, почему обвинение ничего этого не знало и не попросило исключить ее из числа присяжных. Я действительно не думаю, что они имели в своем распоряжении все эти сведения. Наличие Дороти и ее штаба по получению информации на самом деле дало нам огромное преимущество в данном отношении.

Присяжным номер четыре была пятидесятичетырехлетняя афроамериканская женщина. Она была сторонницей Демократической партии, была замужем и упомянула о том, что не любит судить людей, на что резко отреагировало обвинение, пытаясь отвести ее кандидатуру. Как выяснилось, она сказала это в религиозном контексте.

Обвинение попыталось отвести ее, используя свое право на отвод без указания причин, но я возражал, отмечая, что это является результатом их намерения отвести всех афроамериканцев из состава кандидатов в жюри присяжных.

На основании результатов рассмотрения дела «Бэтсон против Соединенных Штатов» мы попросили обвинение привести какую-нибудь причину, не связанную с расой, но приведенная ими причина показалось неудовлетворительной для судьи Перри, и он отказался отводить ее из членов жюри.

На следующий день обвинение попросило судебного секретаря передать запись ее ответов, и затем они снова подали ходатайство о выводе ее из жюри присяжных. Мы вновь выдвинули возражения, и судья опять отклонил их ходатайство.

Причиной того, что обвинение хотело не допустить в состав жюри присяжных ни одного афроамериканца, заключается то, что, как правило, афроамериканцы, будучи сами долгое время объектами дискриминации, менее всех остальных доверяют подобным методам ведения судебного процесса.

А поскольку они ощущают, что вынесение смертного приговора представляет собой явную крайность, афроамериканцы обычно против подобных приговоров. Прокуроры знают об этом, поэтому в делах, связанных с возможностью применения смертной казни, они постоянно исключают из членов жюри афроамериканцев. Все это заканчивается тем, что жюри присяжных в судебных процессах с возможностью вынесения смертного приговора обычно состоят из белых, что, по моему мнению, делает «по определению» применение на практике смертной казни неконституционным. Сторонники применения смертной казни говорят, что это не является несправедливым, что это работает – это верно, но с теоретической точки зрения; на практике же это не так. И участие в деле судьи-афроамериканца могло быть полезным. Даже консервативный судья Белвин Перри Младший, должно быть, в своей жизни сталкивался с дискриминацией; и если прокуроры собирались исключить потенциальных присяжных по расовому признаку, то это было бы им гораздо сложнее сделать во время председательства судьи Перри.

Нам нравился присяжный под номером четыре. Она была не в восторге от смертного приговора. По десятибалльной шкале мы оценивали ее в десять баллов.

Присяжным номер пять была белая женщина в возрасте семидесяти одного года, пенсионерка. Она также была сторонницей Демократической партии. У нее не было компьютера, поэтому я знал, что на нее не повлияла ненависть, царившая в блогосфере. Она была просто милой расслабленной леди. Она также не была сторонницей смертной казни и, что нам особенно нравилось, у нее не было маленьких детей. Мы знали, что она будет непредвзятой.

Присяжным номер шесть был тридцатитрехлетний белый мужчина, работавший шеф-поваром. Его единственным недостатком было то, что у него дома было двое маленьких детей, но он нам нравился, поскольку выглядел непредвзятым; мы также думали, что, работая шеф-поваром, он привнесет в жюри артистическую изюминку. Хотя он и был сторонником Республиканской партии, мы считали, что он будет на стороне либералов. Мы считали, что, если у нас будет родитель с маленькими детьми, то он должен быть мужчиной. Этого присяжного мы оценивали не очень высоко, но на достаточном для нас уровне.

Присяжным номер семь была разведенная белая женщина в возрасте сорока одного года. Она быта еще одной сторонницей Демократической партии, секретарь-референт и советник по делам молодежи, поэтому она была тем человеком, который, по нашему мнению, будет толерантным и не слишком склонным к осуждению. Мы осуществили поиски информации о месте ее работы – а в этом деле Дороти и ее команда были просто феноменальным – и выяснили, что ее работодатели формулировали свою миссию следующим образом: «Мы основываем наши принципе на вере в Бога, в уникальность и неотъемлемую ценность каждой личности». Явно не сторонники смертной казни.

Присяжным номер восемь была шестидесятилетняя белая женщина, представитель службы поддержки телекоммуникационной компании «Верисон Вайрлесс». Она представлялась нам средней степени ценности. Она раньше уже была присяжным; мы заметили, что она несколько раз улыбнулась Чейни. Я даже сказал ему: «Пофлиртуйте с ней. Вы ей нравитесь». У нее, конечно же, не было маленьких детей, и мы имели относительно нее хорошие предчувствия. К тому же она не была большой сторонницей смертной казни.

Присяжным номер девять был пятидесятидевятилетний белый мужчина. Он не работал, поскольку, как мне кажется, был на пенсии, но раньше он был лесорубом. Он был очень спокойным, выглядел хорошим парнем и, опять же, не большим любителем смертной казни. Некоторое время мы опасались, что он может быть из «ложных» присяжных, кто говорит одно, а думает другое, но мы не были в этом уверены, поэтому не стали его отводить.

Присяжным номер десять был белый мужчина в возрасте пятидесяти семи лет, также работавший на компанию «Верисон Вайрлесс». Он был представителем службы обслуживания клиентов, и мы беспокоились, не был ли он знаком с присяжным номер восемь. Но они не были знакомы друг с другом. Я отошел поговорить с ним в сторонку побеседовать, и мне он показался очень милым джентльменом.

За время судебного процесса обычно находится один присяжный, с которым ты чаще всего встречаешься глазами; в данном процессе в этой роли оказался именно этот присяжный. Большинство людей избегают устанавливать визуальный контакт, но он относился к такому типу людей, которые прямо смотрят тебе в глаза. Я чувствовал, что у нас с ним установилась очень хорошая связь.

Присяжным номер одиннадцать был тридцативосьмилетний белый учитель средней школы. Он был сторонником Демократической партии, очень симпатичным парнем, которого какой-то представитель СМИ назвал «Джорджем Клуни». Бёрдик явно была им очарована. Нам он тоже понравился, поскольку он не был сторонником смертной казни.

Я помню, что он мне понравился сразу, так как произнес нечто очень особенное.

Во время беседы его спросили: «По тому, как СМИ освещает это дело, считаете ли вы, что Кейси виновна?»

«У меня есть некоторые подозрения, - ответил он, - но виновна в чем?»

За все три недели отбора членов жюри присяжных никто не дал на этот вопрос лучшего ответа:

«Хорошо, виновна - но в чем?»

Это и было основным определением нашей позиции. Мы не собирались выставлять Кейси на процессе как абсолютно ни в чем не виновную, но мы определенно не собирались позволить им говорить, что она виновна в убийстве. Кто-то хотел, чтобы он считал это уже доказанным, а не как простое предположение, которое еще требовалось доказать.

Нам в нем нравилась еще одна вещь. Когда его предварительно одобрили в качестве присяжного, он на следующий день пришел и сообщил, что ему в школе предложили вести еще один курс, но он не был уверен, что, отправившись в отпуск для участия в судебном процессе, он сможет получить этот курс. Поэтому он не очень хотел быть присяжным, но от этого он понравился еще больше, так как мы теперь убедились в том, что это не «ложный» присяжный.

В конце концов он принял участие в судебном процессе и с самого первого дня делал больше всего заметок; мы понимали, что он будет старшиной жюри.

И, наконец, был еще присяжный под номером двенадцать. Ей оказалась белая женщина в возрасте шестидесяти одного года, работавшая в одном из супермаркетов сети «Пабликс» поваром в гастрономическом отделе. Она была единственным присяжным, твердо настроенным в пользу смертной казни, а причиной, по которой она вошла в состав жюри, заключалась в том, что судья Перри не дал нам дополнительного права на отвод без указания причин, и мы не могли отвести ее. Но даже несмотря на это я думал: «Одиннадцать из двенадцати – совсем не плохо».

Действительно, когда отбор закончился, я подумал про себя: «Это просто феноменальное жюри – честное и непредвзятое. Не думаю, чтобы мне когда-нибудь удавалось собрать лучшее жюри».

[Георгий]

ГЛАВА 24
ЦВЕТОК НА ЧЕРДАКЕ

У меня была пара дней перед началом процесса, чтобы окончательно «отлакировать» свою вступительную речь. Я оценивал ее продолжительность в два часа, а моей основной задачей было удержание внимания присяжных на протяжении всего этого периода, особенно после прослушивания двухчасовой речи Линды Дрейн Бёрдик.

Моя идея заключалась в том, чтобы держать их начеку и в сознании, используя различные виды визуальных приспособлений. Идея заключалась в том, чтобы резко подчеркивать каждый пункт, который я собирался изложить. И именно в этом Джим Лукас оказался удивительно изобретательным. Я использовал стандартные формы представления на суде вещественных доказательств на подставках, а в дополнение к ним Джим сделал магнитную доску, на которую помещалась соответствующая информация, когда я излагал очередной пункт; у меня была еще ручная подставка - для небольших вещественных доказательств, которые можно было держать в руке – что давало мне возможность поближе держаться к членам жюри присяжных, создавая необходимую связь с ними; я использовал стандартную программу ПауэрПойнт, поэтому присяжные могли использовать телевизионные экраны, установленный перед их местами на скамье для присяжных; я также использовал стандартную доску, чтобы писать на ней. Целью всех этих различных видов визуальных приспособлений заключалась в том, чтобы разнообразными способами стимулировать органы зрения присяжных и удерживать тем самым их интерес.

Я также взял с собой рулетку, чтобы показать, как близко от дороги были найдены останки Кейли. Я хотел показать, что она находилась рядом с дорогой, чтобы быть найденной, а не в лесу, чтобы быть спрятанной.

Я был готов. Я знал все факты вдоль и поперек. Я бесконечное число раз повторял свою вступительную речь. Мои хулители всегда говорили о моих развязности и наглости, однако моя уверенность происходила от готовности. И более ни от чего. Входя в зал суда, я знал, что никто здесь не знает это дело лучше меня – а такого можно добиться только в результате тяжелой работы. Одним из моих самых любимых изречений является следующее: «Удача улыбается подготовленному уму».

Моя мама всегда говорила мне: «Если ты хочешь быть лучшим, то учись лучше и становись лучше». За неделю до произнесения своей вступительной речи я привернул звук трансляции бейсбольного матча и стал читать автобиографию Кларенса Дэрроу «История моей жизни», а также его заключительную речь на судебном процессе по делу Леопольда и Лоеба. Я просматривал видеозаписи судебных процессов с участием старых мастеров, такого, например, как Джонни Кохран в деле по обвинению О. Джей. Симпсона в убийстве. Я наблюдал за Роем Блэком во время процесса над Уильямом Кеннеди Смитом. Я наблюдал за выступлениями Джерри Спенса и других мастеров, чтобы понять, что делает их такими убедительными. Я изучал их и раньше, но их всегда было полезно пересматривать заново.

Я знал, что это будет моим звездным моментом, что, если я все сделаю правильно, то когда-нибудь будут смотреть записи и моих выступлений.

***

Наступил первый день судебного процесса, но я не нервничал. Я был скорее возбужден, подобно скаковой лошади, готовой ринуться из открываемых ворот загона. У меня было чувство: «Не могу больше ждать». Как обычно, я подъехал на автомобиле к офису Чейни Мэсона, расположенному напротив здания суда Орландо и припарковался в его гараже. Мы встретились с ним в офисе и вместе перешли через улицу. В тот день я взял с собой автобиографию Кларенса Дэрроу, намереваясь прочесть отрывок-другой из нее во время перерывов в заседаниях.

Через улицу, у входа в здание суда я увидел стервятников из СМИ, готовых к нападению. Как только как мы перешли улицу, они набросились на нас – и сейчас все это происходило гораздо хаотичней и суматошней, чем когда-либо раньше, кроме того случая, когда мы впервые забирали Кейси из тюрьмы. Напор представителей СМИ был огромен, но мы продолжали идти вперед, и я чувствовал себя боксером, окруженным своей свитой, готовящимся выйти на ринг.

Они бросали мне свои вопросы справа и слева, но ни на один из них я не отвечал. Я был твердо намерен в течение всего судебного процесса не разговаривать со СМИ.

Я помню один вопрос, заданный женщиной-репортером, сказавшей: «Хосе, вы выглядите так, будто стали уверенней, чем раньше. Не намереваетесь ли вы сегодня выложить несколько настоящих сенсаций?»

«О, черт, - подумал я про себя, - необходимо немного успокоиться. Я не хочу выйти на всеобщее обозрение слишком самоуверенным».
Я ей ничего не ответил.

Когда мы вошли в зал суда, я не мог поверить тому, насколько он оказался забитым. В атмосфере царило настоящее напряжение, и в первый раз за всю свою карьеру я почувствовал небольшую нервозность. Я знал: вся моя команда защиты ждала моего появления, чтобы начать судебный процесс «ударом в гонг».

На судебном процессе всегда хочется начать хорошо и уверенно. Вступительная речь является ключевым моментом, поскольку создает для присяжных те рамки, в которых они будут рассматривать вещественные доказательства и свидетельства. Если вы с самого начала не зададите эти рамки, то будет очень сложно пытаться сделать это уже в середине процесса.

После нашего прибытия в зал суда туда зашли представители обвинения Фрэнк Джордж, Джефф Эштон и Линда Дрейн Бёрдик, облаченная в красный пиджак. За три года, на протяжении которых я был с ней знаком, она никогда не носила одежду иных цветов кроме серого или синего. Ничего бросающегося в глаза. Ничего яркого. Кроме того, она сделала себе прическу и выглядела очень симпатично. Как будто она пришла на какое-нибудь телевизионное шоу, и ее специально подготовили гримеры.

Она встала и начала свою вступительную речь. Она начала приблизительно так: «Настало время рассказать историю маленькой девочки по имени Кейли», и я сразу же понял, что обвинение собирается делать именно то, что я и ожидал от него: давить на эмоции присяжных.

«Кто собирается проигнорировать смерть прелестной маленькой девочки? Позвольте мне завладеть вашими сердцами и держать их под контролем».

Ее поход не был сюрпризом. Самая главная карта прокуроров, которую они всегда пускают в дело – воззвание к эмоциям присяжных в попытке разгневать их совершенным преступлением. В конце концов, не занимается ли постоянно тем же самым телевидение? Вот почему прокурор и репортер телевизионных новостей так здорово работают вместе.

В то время как обвинение взывало к эмоциям присяжных, я знал, что сам собираюсь воззвать к их интеллекту. Конечно, если бы мне удалось кое-где завладеть их эмоциями, это бы мне не повредило.

Я заметил одну вещь, присущую прокурорам. Они всегда используют темы и выражения, являющиеся обычно нелепыми. В нашем деле тема, выбранная Бёрдик вращалась вокруг одной оси: в День Первый Кейси сделала то-то, в День Второй она сделала то-то, в День Третий она сделала то-то – и таким образом она прошлась по всем тридцати дням до тех пор, пока не стало известно об исчезновении Кейли. Она сделала ошибку, которая заключалась в том, что тридцать дней представляют собой длительный период, и присяжным все это наскучило. Действительно, им пришлось сделать перерыв в середине вступительного слова Бёрдик.

Она начала рассказывать о событиях Дня Первого, затем о событиях Дня Второго, затем о Дне Третьем, Дне Четвертом и так далее. Рассказывая о действиях Кейси на протяжении тридцати дней, она, должно быть, раз десять произнесла: «Где же Кейли?» Но она проигнорировала ключевой вопрос, который был не «Где же Кейли?» Гораздо более важным вопросом – и я собирался сконцентрировать внимание на нем – был: «Что случилось с Кейли? Как она умерла?»

Мой учитель Рик ДеМария учил меня брать нелепую тему, выбранную обвинением, и повторять ее снова и снова, делая ее тем самым все нелепей и смешнее. И именно это я делал с бесконечными повторениями Линдой Бёрдик ее Дня Первого, Дня Второго, Дня Третьего, Дня Четвертого… Снова и снова я говорил членам жюри присяжных о том, что это дело не о том, что делала Кейси в те тридцать дней.

Нет, это дело связано с одни и только одним вопросом: «Как умерла Кейли?»

***

Я был также учеником Стива Джобса. Он делал великолепные презентации; я изучал все его релизы новых продуктов компании Эппл. Я осознавал, что Джобс, разговаривая со своей аудиторией, всегда уже в самом начале сообщал публике о том, о чем собирался говорить. Я поступил так же в своей вступительной речи. Я хотел объяснить присяжным, о чем хочу рассказать им.

Я разделил то, о чем собирался рассказать, на пять направлений.

«Прежде всего, - сказал я, - мне бы хотелось рассказать вам о том, что произошло. На протяжении почти двух часов мы сидели и слушали о Дне Первом, Дне Втором, Дне Третьем, Дне Четвертом и так далее и так далее, но никто еще не сказал вам, что именно произошло. Но сегодня вы будете первыми, кто узнает точно, что случилось с Кейли Мэри Энтони».

Вторым направлением, на котором фокусировалось внимание, был Рой Кронк. Я рассказал присяжным, что его имя не упоминалось во вступительной речи Бёрдик. Я рассказал присяжным, что его роль является ключевой при оценке ими всего этого дела.

Третьим направлением, которое я собирался обсудить, было расследование, проведенное полицией. Я рассказал присяжным, что полиция проявила большую тщательность, когда дело касалось изучению действий Кейси, но их расследование было направлено на одного человека, исключительно на него одного.

«Когда же мы прекратим строить догадки? – спрашивал я жюри. – Когда же мы прекратим делать предположения? Когда же мы прекратим все это безрассудство?»

Я сообщил им, что четвертым направлением, на котором хочу сфокусировать их внимание, является Сабёрбан Драйв, где были обнаружены останки Кейли.

«Имеется множество подозрительных обстоятельств, связанных с этим местом, сказал я, - и мне необходимо сделать так, чтобы о них вам было известно».

«Я хочу быть уверен в том, что вы будете знать о том, что там было, кто там был и как долго это происходило».

А затем я сказал, что мы собираемся обсудить вопрос об автомобиле Кейси.

«Проблемы с имеющимися вещественными доказательствами, отсутствием вещественных доказательств, смешением различных вещественных доказательств, связанных с этим автомобилем, - говорил я, - возможно удвоили, а может быть даже и утроили продолжительность разбирательств в нашем деле». Я рассказал присяжным, что к моменту завершения судебного процесса они будут спрашивать самих себя, имеют ли вещественные доказательства, связанные с автомобилем, вообще какое-либо отношение к предмету самого процесса.

Затем я рассказал о фантастической природе вещественных доказательств. Я сообщил присяжным о том, что версия обвинения основывается не на науке, а на научной фантастике. Я не уделил большого времени вопросам, связанным с судебной экспертизой, поскольку они с ними еще не были ознакомлены. Я собирался отложить до своей заключительной речи обсуждение отдельных деталей, делавших результаты судебной экспертизы столь важными для нас. Затем я объяснил, как умерла Кейли.

«Итак, все хотят знать, что случилось, - сказал я. – Как могло такое произойти, чтобы мать ждала тридцать дней, прежде чем сообщить о пропаже своего ребенка? Это сумасшествие. Это в высшей степени странно. Что-то здесь не так. Но на самом деле ответ относительно прост. Девочка никуда не пропадала. Кейли Энтони умерла 16 июня 2008 года, утонув в домашнем плавательном бассейне».

Я посоветовал присяжным не поддаваться эмоциям. Это была тема, к которой я возвращался снова и снова. Я предупредил, что эмоции могут даже совсем зашкаливать, но они никогда не должны забывать, что это дело касается убийства первой степени.

«Обвинение хочет забрать еще одну жизнь», - предупредил я.

Но затем я сказал им: «Это не дело об убийстве. Это не дело о причинении смерти. Это не дело о насилии над ребенком при отягчающих обстоятельствах. Ничего из этого не имеет к нему отношения. Вы не можете отвлекаться на них».

Затем я остановился на проблеме крайней неблагополучности семьи Энтони. Я знал, что это встряхнет их и заставит насторожиться.

«Вы услышите о мерзких вещах, секретах, о которых люди обычно не говорят. Вещах, о которых Кейси никогда не говорила».

Я пригласил присяжных посетить виртуально вместе со мной дом на улице Хоупспринг Драйв, с виду обычный американский дом.

«Вы никогда не узнали бы, какие там хранятся секреты, - говорил я. – Вы никогда не узнали бы, что там происходит».

Я начал излагать факты, которые позволили бы объяснить странное поведение Кейси после исчезновения Кейли.

Я говорил присяжным: «16 июня 2008 года после смерти Кейли Кейси стала делать то, что она делала всю свою жизнь или большую ее часть. Пряча свою боль. Уходя в этот темный угол и воображая, что живет совсем не так, как ей приходится жить в действительности. Она возвращается в этот мерзкий темный угол, именуемый отрицанием, чтобы делать вид, что ничего плохого не произошло».
 
И я сказал им, что они рассмотрят различные доказательства и в конце концов поймут, что ней самой что-то не так.

Я затем сообщил им информацию, которую они не услышали от обвинения: о том, что Кейси была прекрасной матерью.

«Ребенок никогда не оставался без еды – говорил я, - никогда не оставался без одежды, без убежища. Ни от одного человека, вызванного сюда в качестве свидетеля, вы не услышите, что о ней не заботились или применяли к ней насилие. Не было ни сломанных костей, ни поездок в больницу – ни единого, ни малейшего факта, который бы позволил бы вам сделать вывод о том, что ребенок подвергался насилию или чему-нибудь подобному, что он не был любим всеми членами семьи».

«Особенно своей матерью».

Затем я начал рассказывать о насилии.

«Вы видите, - говорил я, - что эта семья должна хранить свои секреты в тайне. А все началось в то время, когда Кейси было восемь лет, когда ее отец вошел к ней в комнату и стал трогать ее неподобающим образом, и это стало нарастать все больше и больше.

Как выглядит жертва сексуального насилия? У них разве на лбу это написано? Мы можем сидеть рядом с жертвой сексуального насилия и ничего не знать об этом. О таких вещах не говорят открыто. И эти мерзкие секреты будут постепенно вытаскиваться на свет божий в ходе всего судебного процесса».

Я сказал им, что к концу процесса они придут к пониманию того, почему Кейси поступала так, как она поступала, почему она вела себя так, будто ничего плохого не произошло.

Я привел им немного фактов о том, что Кейси не совершала преступления.

«Она никуда не убежала, - сказал я, - она не уехала в Калифорнию или в Нью-Йорк. Она не сказала родителям: «Простите, но вы уже никогда не увидите свою внучку живой».

Это было для нее самой простой вещью.
 
Вместо этого она вела себя так, будто ничего не случилось».

***

Затем я рассказывал о том, как Кейси делала вид, что у нее есть работа, и как она делала вид, что у ее дочери есть няня.

«Это нормально? – спросил я – Так поступают нормальные люди? Они делают вид, что ходят на работу? Они присылают себе «липовые» электронные сообщения с работы?»

Я рассказал присяжным, что для этого у нее были свои причины. Я рассказал им, что она делала это, чтобы защитить Кейли от насилия, которому подвергалась сама.

«Кейси делала все, что только в ее силах, чтобы защитить своего ребенка, - сказал я присяжным, - включая использование лжи, придумывая няню, придумывая себе работу. Это Кейси вынуждена была делать, чтобы жить. Она принудила себя жить в том мире, в котором хотела жить, а не в том, в котором ей приходилось жить».

Я рассказал присяжным о том, как семья замалчивала тот факт, что Кейси забеременела. Я рассказал им о свадьбе, на которой она появилась, уже будучи на седьмом с половиной месяце беременности, и как Джордж и Синди отрицали ее беременность. Ключевым пунктом этой истории был момент, когда я показал им фотографию беременной Кейси, на которой это было явно видно, всего за два месяца до родов. Присяжные должны были задуматься: почему семья Энтони утверждала, что не знает о беременности Кейси?

«Вся семья хотела сохранить это в секрете, - сказал я. – И если они прятали этого ребенка, этого прекрасного ребенка в жизни, то вы, наверное, поверите в то, что они прятали его и после смерти».

Я говорил присяжным: «Они прятали этого ребенка как прячут цветок на чердаке». Я сказал это намеренно. У нас было семь женщин, которым предстояло решить судьбу Кейси, и большая часть из них была в том возрасте, чтобы помнить фильм «Цветы на чердаке» или одноименную книгу о четырех детях, подвергавшихся насилию и жестокому обращению, бывших плодом инцеста – и мне удалось увидеть на некоторых лицах понимание. Это был очень важный момент, когда я понял, что между нами установилась связь.

По истечении полутора часов после начала своей вступительной речи я спросил у присяжных, не требуется ли им небольшой перерыв, поскольку понимал, что они уже устали еще в то время, когда к ним обращалась Бёрдик. Кроме того, среди них было несколько курильщиков. Я стоял в трех футах от них и спросил: «Не хотите ли сделать перерыв?»

Никто из них не захотел прерываться; и главным было не то, что они это сказали, а как они это сказали. Я мог видеть по их глазам их ответ: «Ни за что. Не останавливайтесь. Я хочу слушать дальше».

И в этот момент я понял, что мы находимся на верном пути.

[Георгий]

***

Я рассказал присяжным о том, как брат Кейси растлевал ее, как Ли пошел по стопам своего отца. Я рассказал им о том, что ФБР протестировало Ли на предмет его отцовства. Я сообщил им, что он не отрицал факт насилия, когда ему предъявили свидетельства.

«Вам придется услышать о многих примерах странного поведения членов этой семьи, которые часто представляются просто бессмысленными», - сказал я.

Затем я рассказал им о том, как Джордж делал заявления, обвиняющие Кейси в убийстве Кейли.

Я сказал им о том, что Кейси стала такой, какая она есть, из-за тех, кто воспитывал ее. Я стал использовать более наглядные примеры. Я сказал им: «Кейси была воспитана, чтобы лгать. Еще будучи ребенком, в возрасте восьми лет, она сразу же научилась лгать. Ей могло быть тринадцать лет, и она, поимев во рту отцовский пенис, шла в школу и играла с другими детьми, как будто ничего не случилось. Как будто ничего плохого не произошло».

Я сказал им, что эта информация должна помочь им понять, почему никто не узнал о смерти ее собственного ребенка.

«Сексуальное насилие влияет на человека. Оно изменяет его, - говорил я. – Некоторым людям повезло, они смогли жить с этим /в смысле пережить это и двигаться дальше/. Некоторым не повезло, и в нашей печальной трагедии это произошло с Кейси».

Затем я описал им – и публике – как умерла Кейли, и я сделал нечто, чего обвинение сделать не смогло. У меня были фотографии дома, раздвижной двери, ведущей к бассейну и на задний дворик, и я оказался способен помочь присяжным визуализировать эту сцену.

Я рассказал всю историю, произошедшую 16 июня: как Джордж разбудил Кейси и начал кричать на нее: «Где Кейли?» Как они обыскали дом, искали под кроватями, в чуланах, в гараже, а затем вышли наружу.

Я рассказал о бассейне, устроенном над поверхностью земли, о лесенке, ведущей в него, о том, как Кейси увидела Джорджа, держащим тело Кейли, о том, как она плакала и плакала.

Затем я рассказал им, как Джордж кричал на нее: «Смотри, что ты наделала» и «Твоя мать никогда тебя не простит» и «Тебя посадят в тюрьму за пренебрежение родительскими обязанностями».

Я рассказал присяжным о том, что Кейси обязана была быть сильнее, она должна была позвонить в службу «9-1-1».

«Кейси должна была бы поступить правильно, но не сделала этого, - сказал я, - и именно в этом ее вина». Мы всегда признавали плохое поведение Кейси. Я никогда не считал, что мы должны были стыдиться этого. Напротив, я хотел, чтобы она приняла и признала это, не давая никому возможности пользоваться этим. Таким образом мы могли сконцентрироваться на главном вопросе – вопросе об убийстве.

***

Я знал, что ключ к победе на этом судебном процессе заключается в ответе на основной вопрос: как можно назвать это убийством, если обвинение не знает даже причину смерти?

Я знал об этом, поскольку за пару месяцев до начала отбора жюри присяжных мне позвонили из программы канала СиБиЭс «Разгадать тайну за 48 часов». Они сообщили о том, что беспокоятся, сможет ли Кейси надеяться на честное судебное разбирательство, и я предложил им отобрать группу людей и проанализировать, что они думают о деле и как они оценивают имеющиеся в деле доказательства. Мы выбрали Орландо, потому что хотели получить самый потенциально предвзятый состав виртуального «жюри присяжных».

Программа «Разгадать тайну за 48 часов» отобрала дюжину «присяжных», причем их выборка хорошо отражала состав местного сообщества, и попросила их заполнить опросник для кандидатов в члены жюри присяжных, какой обычно заполняют реальные кандидаты. Наш консультант по проведению судебного процесса Ричард Гейбриэл провел с ними целый день, обсуждая исключительно версию обвинения. Они говорили об образцах воздуха, «трупных» собаках, клейкой ленте и поведении Кейси после исчезновения Кейли – и во время их разговора я сидел за прозрачным зеркалом и имел возможность наблюдать за ними и слушать их беседу.

Я был зачарован. Я выяснил, что они действительно не верят в ту ерунду с образцами воздуха, которую пыталось «впарить» обвинение. Они также высказали крайне невысокое доверие к использованию «трупных» собак. Кроме того, они продемонстрировали понимание серьезной проблемы, связанной с отсутствием ДНК на клейкой ленте.

Но они предали большое значение поискам с компьютера, из чего я заключил, что поиски с компьютера будут иметь критическое значение и что мне необходимо будет приложить большие усилия, чтобы объяснить, почему Кейси искала значение слова хлороформ.

Я выяснил, что основная проблема с доказательствами, используемыми обвинением, связана с тем, что эти люди не могли понять, каким образом это дело было делом об убийстве, если обвинение не знало причину смерти Кейли.

«Как вы можете говорить, что это убийство, если вы не знаете, как она умерла?» - заявила сорокадевятилетняя женщина из числа отобранных в группу.

И это было очень серьезно. Большинство из них говорили о том, что, по их мнению, это был несчастный случай.

Никому из них не нравилась Кейси. Она им совсем не нравилась. Но, в конце концов, они просто не могли представить ее совершающей убийство только для того, чтобы иметь возможность ходить по вечеринкам. Это представлялось им бессмысленным.

А когда они голосовали по обвинению в убийстве первой степени, Трой Робертс, корреспондент программы «Разгадать тайну за 48 часов», попросил встать тех, кто считает ее невиновной. Десять человек, оправдавших ее, встали. И именно такой результат был получен после первого голосования в настоящем жюри присяжных.

Отбор группы оказался очень полезным. У меня получился очень точный прогноз мнения представителей сообщества, сильнее всего ненавидящего ее. И я также понял, что им не нравится освещение этого дела СМИ.

Но главный результат использования этой группы заключался в том, что я понял: существует единственный ключевой вопрос, на который обвинение обязано дать ответ: «Как умерла Кейли?» Все наши доказательства были связаны с этим вопросом.

***

Я еще раз повторил, что это дело не является делом об убийстве или непреднамеренном причинении смерти. Я мог просто сказать: «Это не дело об убийстве» и на этом остановиться, однако менее тяжкое обвинение в непредумышленном причинении смерти все равно влечет за собой серьезное наказание, и это обстоятельство нельзя игнорировать. Я выучил этот урок в деле Нилтона Диаса, которое закончилось осуждением Нилтона за непреднамеренное причинение смерти. Я не хотел, чтобы это произошло снова.

Я сказал присяжным: «Все это является печальным и трагическим несчастным случаем, который неожиданно свалился как как снежный ком ниоткуда». Я задействовал конкретное выражение, использованное Джорджем в его признании Кристал Холлоуэй.

Я спросил членов жюри, почему Джордж не позвонил в службу «9-1-1»? Мой ответ на этот вопрос таков: поскольку полиция вообще никогда не занималась им самим, мы об этом никогда не узнаем. Я продолжал и спросил: почему после того как Синди Энтони сообщила полиции о том, что лесенка, ведущая в бассейн все еще приставлена, они полностью проигнорировали ее? Почему они не задали ей никаких вопросов? Почему они не собирали никакой информации? Почему они не проводили никакой экспертизы?

Я знал ответ на эти вопросы.

«Потому что у них в голове сидела всего лишь одна мысль, мысль об убийстве, - сказал я. – Несчастный случай не был для них привлекателен. Перед ними была странная девчонка, лгущая им, рассказывающая им возмутительные истории, СМИ пришлось это по вкусу, поэтому полиция занялась исключительно своей версией об убийстве».

Я рассказал присяжным, что, по моему мнению, лежало в основе всего этого дела.

«Они больше всего заботились об общественном мнении, а не о выполнении своих профессиональных обязанностей», - сказал я.

***

Я немного рассказал о Джордже, его канистрах с бензином, о клейкой ленте и о том, как такая же самая клейкая лента была обнаружена там, где Джордж раздавал листовки. Я рассказал присяжным, что Кейси находилась в тюрьме, когда была обнаружена эта лента.

Я сказал: «Следуйте за клейкой лентой, и она покажет вам на того, кто поместил останки Кейли туда, где они были впоследствии найдены. А может быть и нет». Но я разъяснил тот факт, что, хотя обвинение и утверждало, что Кейси была единственным человеком, имевшим доступ к клейкой ленте, это утверждение является совершенно неверным. Если кто-то имел доступ к клейкой ленте, то это был Джордж.

Мое заключение, высказанное членам жюри, было следующим: «Единственным вещественным доказательством, имеющимся в этом деле, которое связывает останки Кейли с кем-то из семьи Энтони, является клейкая лента».

Я затем рассказал присяжным о романе Джорджа с Хэллоуэй.

«Он отрицал раньше, и он будет отрицать это сейчас за свидетельской стойкой, что он когда-либо имел с ней отношения, - сказал я, - но он не может никуда деться от свидетельства женщины-охранника у ворот дома, где живет Хэллоуэй. Потому что эта женщина много раз видела, как он приезжает и уезжает оттуда. И Кристал Хэллоуэй расскажет вам о своем разговоре с ним, когда Джордж «сломался» и начал плакать, и о том, как она спросила его: «Что случилось с Кейли?» И он ответит: «Это был несчастный случай, который неожиданно свалился как снежный ком ниоткуда»».

Я говорил: «Это произошло еще до того, как была найдена Кейли. Это произошло еще тогда, когда он раздавал листовки с просьбами о пожертвованиях на поиски его пропавшей внучки».

Затем я рассказал присяжным о попытке самоубийства Джорджа 22 января 2009 года.

Я сказал, что у нас нет намерений обвинять Джорджа в убийстве или в том, что он каким-то образом причастен к смерти Кейли.

«Это был несчастный случай, который неожиданно свалился как снежный ком ниоткуда, - еще раз повторил я. – Это дело не об убийстве. Это дело не о непреднамеренном причинении смерти. Это трагический несчастный случай, произошедший с очень встревоженными этим обстоятельством людьми».

Прежде чем завершить свое выступление, я вернулся к истории Роя Кронка. Я сказал присяжным, что не обвиняю Роя Кронка в убийстве. Но я сказал также, что он использовал останки Кейли как выигрышный лотерейный билет. Я использовал свою рулетку, чтобы показать, как близко к дороге было оставлено ее тело. Я спросил, почему никто из поисковиков EquuSearch не обнаружил ее. Я сообщил о тысячах людей, безуспешно искавших ее.

Я снова рассказал о том, как Кронк нашел ее 11 августа, а затем и 11 декабря. Я снова рассказал о всех имеющихся противоречиях.

В самом конце своей вступительной речи я нарисовал большую букву «V» на доске и сказал присяжным: «Вечером того дня, когда вы разъедетесь по домам после окончания судебного процесса и вернетесь в Клиаруотер, сядете ужинать в столовой у себя дома и кто-нибудь спросит вас: «Почему вы посчитали, что Кейси Энтони невиновна?» вы ответите: «Потому что мне так и не сказали, что случилось Кейли. Мне так и не смогли объяснить, как она умерла».

И снова я повторил: «Это дело не об убийстве, не о непреднамеренном причинении смерти, и явно не ор насилии над ребенком». Что являлось правдой. И не забыв это, уже после окончания судебного процесса все присяжные говорили одно и то же: «Мы признали ее невиновной, потому что нам не объяснили, как она умерла».

В своей вступительной речи я бросал вызов прокурорам: сделать то, что они, как я был уверен, сделать не могли. Я призвал прокуроров рассказать нам, как она умерла – и они не смогли сделать этого. Присяжные обратились к прокурорам за ответом, но так и не получили его.

Затем я написал на доске букву «А» и через дефис – букву «Z», и сказал: «Обвинение обязано изложить вам свою версию полностью, «от А до Я», чтобы доказать, что она находится вне разумных сомнений. Если они не знают, что произошло с Кейли – тут я нарисовал большой вопросительный знак в середине – это огромный пробел, и если «А» это Джордж Энтони, последний, кто видел Кейли в живых, то у вас должно быть сомнение, а если «Z» это Рой Кронк, кто нашел Кейли, то у вас должно быть еще больше сомнений».

«Но тогда что же у вас остается? Ничего».

И этой фразой я завершил свою вступительную речь.

Я отправился на свое место, и за столом защиты члены моей команды поздравили меня. Я помню, как вышел из зала суда и направился в один из наших офисов, проходя мимо одного из репортеров журнала «Пипл».

Он огляделся, удостоверяясь, что никто не прислушивается, затем наклонился ко мне и сказал: «Хосе, это было охрененно здорово». А в вестибюле я услышал гул, так как впервые публично рассказал о фактах, которые раньше никому не были известны. Все оценивали мою вступительную речь как «кардинальное изменение всего дела». Но я знал, что это была непростая задача. Мне приходилось иметь дело с прокурорами, отчаянно желавшими обеспечить вынесение обвинительного приговора, судьей, ненавидевшим меня всей душой, и полные недоверия СМИ. Я не на секунду не верил, что ситуация облегчится. Наоборот, я знал, что мне клыками и когтями придется прогрызать себе дорогу на судебном процессе; но у меня не было намерения отступать.

Этот процесс не был спринтом. Это был марафон, и я слишком хорошо понимал, что бежать всю эту дистанцию мне придется босым по острым гвоздям.

[Георгий]

ГЛАВА 25
ЗНАКОМСТВО С ФАКЕРМИ

Произнеся свою вступительную речь, я чувствовал себя по-настоящему хорошо, но уже в три часа дня обвинение вызвало своих первых свидетелей. Я был уверен, что они пригласят Синди Энтони. Я считал, что она будет их самым сильным звеном.

Вместо этого мы были сбиты с толку тем, что они вызвали Джорджа. Это было одновременно и самым лучшим и самым худшим шагом обвинения.

Вызвав его, обвинение намеревалось обесценить и отвергнуть обвинения в сексуальном насилии, выдвинутые нами против него. Джордж занял свое место, рассказал историю своей жизни, как он работал офицером полиции в Огайо, ушел с этой работы ради работы с отцом в автомобильном бизнесе, как они расстались, не сработавшись друг с другом, и как они с Синди отправились во Флориду, чтобы начать все с начала.

На вопрос Джеффа Эштона о том, не развращал ли он сексуально Кейси когда-либо, он ответил отрицательно.

На вопрос Эштона о том, находился ли он дома, когда умерла Кейли, он ответил отрицательно.

На вопрос Эштона о том, не прятал ли он тело Кейли, он ответил отрицательно.

Он отрицал все, прикидываясь, как обычно: «Я здесь в качестве жертвы. Пожалейте меня».

Самое интересное заключалось в том, что во время допроса Эштон спросил его, видел ли он изображение во время ультразвукового исследования, и он ответил, что да, что он видел «лепешку» - вагину Кейли – и по ней понял, что это девочка. Это и так было несколько странно, но затем Эштон сообщил о пребывании Джорджа в родильной палате в тот момент, когда его дочь рожала Кейли. Все присяжные и все, присутствовавшие в зале суда были несколько шокированы этим обстоятельством. Сам по себе этот эпизод в свидетельских показаниях Джорджа частично ухудшил впечатление от них.

Причиной упоминания Эштоном данной темы был тот факт, что он знал: я собираюсь сам поднять ее во время перекрестного допроса и хотел предупредить меня. Эштон достойно провел свой допрос Джорджа; когда он закончил, я приступил к перекрестному допросу, начав с вопроса о том дне, когда брат Синди во время своей свадьбы приставал с расспросами о беременности Кейси. Джордж отрицал, что она была беременна. Он сказал, что считал ее просто потолстевшей, в то время, когда она была уже на седьмом с половиной месяце
беременности.

Он продолжал настаивать, что ничего не знал о ее беременности.

Я спросил его, спрашивал ли он в течение двух последних месяцев ее беременности, кто был отцом ее ребенка, и он ответил, что не спрашивал.

Я сказал ему: «В течение двух лет Кейси оставляла Кейли с няней, которую вы сами никогда не видели. Это правда?»

«Да».

Я обратился к супружеским проблемам, возникшим у них с Синди в то время. Я упомянул о том, что он не жил дома после рождения Кейли.

Эштон встал, чтобы заявить протест.

«Какое это имеет отношение к делу?»

«Он уехал из-за проблемы совращения Кейси, - ответил я, а не по финансовым причинам, как он утверждал».

Эштон заявил, что разрыв произошел вследствие споров между Джорджем и Синди относительно денег, сворованных Кейси.

В ходе дачи своих свидетельских показаний Джордж отрицал свой уход вследствие того, что Кейси не хотела, чтобы он был поблизости. Он утверждал, что это случилось в результате его игр на деньги в интернете и потери им больших денег в результате мошенничества с каким-то нигерийским банком.

Джордж снова подтверди, что Кейси и Кейли уехали из дома 16 июня в 12:50.

Я изменил направление своих вопросов и начал спрашивать о канистрах с бензином. Я хотел спросить его, не наносил ли он клейкую ленту на канистры.

Эштон протестовал.

«Вопрос находится вне рамок перекрестного допроса», заявил он.

Судья Перри отреагировал: «Поддерживаю».

Я спросил Джорджа о клейкой ленте.

«Возражаю. Вопрос находится вне рамок перекрестного допроса», заявил Эштон.

Я спросил Джорджа, почему он нанял адвоката в течение двадцати четырех часов после того, как была вызвана полиция.

«Возражаю. Вопрос находится вне рамок перекрестного допроса», заявил Эштон.

«Поддерживаю».

Я спросил его, не наклеивал ли он клейкую ленту на канистры с бензином.

«Возражаю. Вопрос находится вне рамок перекрестного допроса», заявил Эштон.

«Поддерживаю».

Я спросил его о запахе разложения в автомобиле Кейси.

«Возражаю. Вопрос находится вне рамок перекрестного допроса», заявил Эштон.

«Поддерживаю», - отреагировал судья Перри.

Обвинение решило вызывать Джорджа в качестве свидетеля множество раз в ходе судебного процесса, поэтому оно пыталось ограничить рамки перекрестного допроса. Но существует дело «Блю против государства», в котором указывается, что судья нарушает свои полномочия, если ограничивает перекрестный допрос, когда это тдопрос имеет разумное отношение к защите обвиняемого. Все мои вопросы имели разумное отношение к делу защиты, даже если они выходили за рамки перекрестного допроса. Судья Перри не должен был удовлетворять возражения Эштона, и его действия в некоторой степени ослабили мою позицию. Я никогда не слышал о том, чтобы меня могли лишить возможности допрашивать свидетеля.

На кону этого судебного процесса была жизнь Кейси, поэтому мне должны были разрешить атаковать Джорджа так, как хотел я, тем более, что именно он находился в центре внимания защиты. Но в те моменты мне пришлось адаптироваться еще и к другим проблемам. Мы теперь играли по новым правилам, и я собирался изменить свои действия так, чтобы приспособиться к ним.

«Это похоже на то, будто игра началась по одним правилам, а в середине ее правила изменились», думал я про себя.

Я сел и стал обдумывать эту ситуацию.

«Мне необходимо время, чтобы перестроиться и еще энергичнее обрушиться на Джорджа», - решил я. Вот почему я говорил о том, что вызов Джорджа первым свидетелем был лучшим ходом обвинения, но это был также и их наихудший ход, потому что я знал: это будет длительный процесс и у меня будет еще много возможностей «взяться» за него. В результате я не слишком огорчился тем, что мне не удалось сопроводить огненный фейерверк своей вступительной речи громким взрывом.

Вскоре я услышал голоса недоброжелателей, пытавшихся «освистать» меня.

«Разве Баэз не знает одного из основных правил, которому обучают в Школе права? Нельзя выходить за рамки темы допроса».

«Он продолжает пытаться выйти за рамки. Что он сам думает, когда так поступает?»

Ненавистники говорили: «Он проделал отличную работу в своей вступительной речи, но полностью опозорился во время перекрестного допроса Джорджа».

Истина заключается в том, что эти люди не знали, о чем говорят. У них не было ключа к разгадке моего поведения.

Присяжные, выслушав мою вступительную речь, получили в свое распоряжение карту, в соответствии с которой этот процесс будет двигаться вплоть до своего завершения, и это было основным результатом того дня – а не отрицания Джорджа, ибо я еще неоднократно буду атаковать его.

И это было самой большой ошибкой обвинения.

Если бы они выставили Джорджа давать показания в самом начале, но только один раз за время судебного процесса, предоставив мне тем самым всего одну попытку, я, возможно, заработал бы несколько очков, но тогда о него отстали и забыли бы о нем на всю оставшуюся часть процесса.

Обвинение же заставило Джорджа играть в своей версии центральную роль; но он был ужасным, очень ужасным свидетелем. Обвинение вызывало его множество раз, да и мы вызывали его дважды, и каждый раз я получал возможность обрушить на него свои удары.

Самым разумным со стороны обвинения шагом было бы вызвать его один единственный раз и затем «вывести» его из процесса, но оно продолжало выставлять его раз за разом. Вместо того, чтобы броситься на него сразу же в попытке «вырубить» его в самом начале, я на самом деле в течение всех шести недель судебного процесса наносил ему «удары в корпус». К моменту завершения судебного процесса он был «готов».

Одной из моих самых любимых поговорок является следующая: «Настойчивость каждый раз преодолевает сопротивление».

К тому времени, когда я «покончил» с Джорджем, присяжные не только поверили в то, что он причастен к сокрытию смерти Кейли, но они стали даже задаваться вопросом, не убил ли он Кейли намеренно.

***

Всякий раз, когда показания давал Джордж, а впоследствии и Синди, Кейси начинала сердиться и становилась все более и более эмоциональной. Она качала головой, будто говоря «нет». У нее на лице возникали выразительные гримасы, и я постоянно отчитывал ее за эти выражения лица.

Я действительно сердился на нее. За время судебного процесса три или четыре раза у нас возникали разговоры на эту тему.
«Но я же человек», - говорила она мне.

«Я не хочу, чтобы вы были человеком, - отвечал я. – Я хочу, чтобы вы просто сидели и не реагировали на свидетельства. Потому что в данный момент вы ведете себя не лучше Эштона».

«Людям это не нравится, - говорил я. – Они наблюдают за вами».

Этот судебный процесс отличался, помимо остального, следующим: все время мы сидели лицом к присяжным. Обычно стол защиты сдвинут в сторону и сидящие за ним расположены довольно далеко от присяжных. Но в этот раз мы сидели лицом к лицу с присяжными, и как мне кажется, это сработало в нашу пользу.

«Вы должны прекратить заниматься этой ерундой», - говорил я ей.

Но следует отдать ей должное: я просил ее сделать невозможное, подавить в себе все эмоции во время этого в высшей степени эмоционального испытания, через которое она проходила.

В определенный момент она осознавала, что расстраивает меня, и удерживала свои эмоции под контролем. В целом, Кейси отлично справлялась со своей задачей держать свои эмоции под контролем.

«Мне необходимо, чтобы вы продолжали концентрироваться на своей основной текущей задаче, - повторял я ей. – Я не могу постоянно наблюдать за вами. Я не могу тратить время на то, чтобы догадываться, что вы собираетесь сделать».

***

После заслушивания Джорджа обвинение в течение двух последующих недель неторопливо занималось вызовом свидетелей, которых оно обозвало Факерами /Fockers, от аббревиатуры FOC (Fiends of Casey) – друзья Кейси; семья Факеров (Fockers) представлена в нескольких американских кинокомедиях/. Цель обвинения заключалась в обсуждении того, как Кейси вела себя, будто ничего особого не произошло – посещала вечеринки, постоянно улыбалась, набивала себе татуировки – все это для того, чтобы убедить присяжных в том, что Кейси совсем не грустила относительно исчезновения и смерти своей дочери.

Обвинение представляло все следующим образом: если у Кейси не было раскаяния, то она, без сомнений, убила свою дочь. А почему бы действительно так не поступить? В конце концов обвинение само поставляло эти истории в СМИ, которые, в свою очередь, единогласно признали Кейси виновной задолго до того, как начался судебный процесс. Действительно, после того как СМИ осуществили несправедливое и бессовестное очернение ее личности, она превратилась в самую ненавистную женщину в Америке.

Обвинение считало, что если удалось таким образом убедить публику, то удастся убедить и присяжных.

Единственное различие, конечно же, состояло в том, что обвинению необходимо было убедить присяжных объявить Кейси виновной в убийстве, представив соответствующие доказательства. Их необходимо было очень серьезно убеждать для принятия такого решения. Вместо этого обвинение стало вызывать в качестве свидетелей друзей Кейси в попытке представить ее морально ущербной.

Первой из Фокеров был вызван Камерон Кампана, один из двух соседей Тони Лаццаро по снимаемым всеми ими апартаментам. Вызвав Камерона, обвинение пыталось показать, какой порочной была Кейси, проживая вместе с тремя парнями в одних небольших апартаментах. Я выразил протест против манеры, в которой Фрэнк Джордж вел допрос, но судья Перри отвел мой протест.

Общаясь с первым свидетелем, я хотел, чтобы присяжные смогли осознать, насколько эти свидетели не имели реального отношения к делу.

«Присутствовали ли вы в доме Кейси 16 июня 2008 года, когда там утонула Кейли», - спросил я Камерона.

«Нет», - ответил он.

«Спасибо, - сказал я. – У меня нет больше вопросов». Все находившиеся в зале суда замерли на мгновение в молчании – ожидая большего, гораздо большего. Но краткость этого эпизода повлияла на них очень сильно.

Следующим свидетелем был Натан Лежниевич, третий из проживавших в апартаментах. Когда Натан занял свое место, Эштон подошел к нему, чтобы показать фотографию Кейси, сделанную в ночном клубе Фьюжн, когда она участвовала в конкурсе «горячее тело».

Я возразил.

«Эта фотография предъявляется для того, чтобы представить ее личность в плохом свете», - сказал я.

Судья Перри отвел мое возражение.

Мой коллега-адвокат Чейни Мэсон встал и заявил о возможной судебной ошибке в соответствии с делом «Мела против государства».

«Эта фотография не связна с сознанием вины», - сообщил он.

«Отказано», - отреагировал судья Перри.

Затем Фрэнк Джордж спросил Натана, видел ли он когда-нибудь сильно расстроенной, находящейся в состоянии депрессии, испуганной, раздраженной или обеспокоенной.

Он ответил, что не видел.

«Она когда-либо занималась поисками Кейли?» - спросил Джордж.

«Нет».

В ходе перекрестного допроса я заставил Натана признать, что во время нескольких его встреч с Кейси и Кейли ребенок был хорошо накормлен, о нем внимательно заботились и что Кейси никогда не кричала на Кейли. Последний вопрос: «Присутствовали ли вы 16 июня 2088 года в доме семьи Энтони, когда Кейли утонула в бассейне?»

«Нет».

Затем Джордж допрашивал Клинта Хауса, которое некоторое время проживал с Тони и Камероном. Клинт засвидетельствовал, что Кейси была похожа на «девушку для развлечений и вечеринок». Джордж захотел задать ему вопрос о фотографии танцующей Кейси.

Я возражал, но судья отклонил мое возражение.

[Георгий]

Марайа Кисш, бывшая в то время девушкой Клинта, была следующей. Джордж выяснил у нее, что Кейси не была сильно занята работой с официантками ночного клуба, а уже в конце ее свидетельских показаний он предоставил мне особый подарок. Он задал Марайе вопрос, на который сам не знал ответа.

Джордж спросил ее: «Случалось ли вам ездить в автомобиле Кейси?»

Марайа ответила утвердительно.

«Когда это было?»

Она ответила, что не может вспомнить точно, но это было в то время, когда Кейси проживала с Тони, а это был как раз тот период времени, когда, по версии обвинения, разлагавшийся труп Кейли находился в багажнике автомобиля. Она сказала, что ехала на заднем сиденье вместе с Тони и Клинтом.

Теперь настало время для моего перекрестного допроса.

«Когда вы сидели на заднем сиденье, - спросил я, - чувствовали ли вы какой-нибудь неприятный запах?»

«Нет, сэр».

«И Клинт был с вами на заднем сиденье?»

«Да».

«Говорил ли Клинт, что чем-то воняет в задней части автомобиля или что-нибудь подобное?»

«Нет, сэр».

«Хорошо, а теперь относительно Тони. Говорил ли он: «Ребята, а в этой машине воняет?»»

«Нет, сэр».

И это по-настоящему сильно ударило по обвинению. Это сделало запах, исходящий из мешка с мусором, гораздо более правдоподобным объяснением вони в автомобиле.

Я не предполагал, что Марайа собирается свидетельствовать об этом эпизоде. Я никогда серьезно не думал, основываясь на данных под присягой показаниях представителям правоохранительных органов, что кто-то из свидетелей из числа «Факеров» очень важен для защиты. До этого момента.

Это была грубая ошибка со стороны обвинения и их подарок нам.

***

Обвинение продолжало вызывать все больше и больше «Факеров», и мне удалось заставить каждого из них признать, какой отличной матерью была Кейси. Факеры были относительно мало значимыми свидетелями до тех пор, пока свидетельствовать не вызвали Тони Лаццаро. Тони в основном рассказывал, что делала Кейси в течение тридцати дней после исчезновения Кейли, он дал показания в пользу отсутствия у нее сожаления, поскольку она вела себя так, будто ничего плохого не случилось.

Затем обвинение попросило Тони обсудить «фотографии с вечеринки». Это были фотографии Кейси, развлекавшейся в ночном клубе «Фьюжн». На одной из фотографий, продемонстрированной всем, в том числе и присяжным, Кейси принимала участие в конкурсе «горячее тело». Я не знаю, какое отношение имели эти фотографии к сути нашего дела; я продолжал делать возражения, а судья Перри продолжал отводить их. Это не выглядело справедливым.

В соответствии с законом, обвинение не имеет права демонстрировать вещественные доказательства, подтверждающие отсутствие у обвиняемого чувства сожаления, потому что все это субъективно и ненадежно. Это не просто не имеет отношения к делу; это противоречит закону и является так называемой «аннулирующей ошибкой». Она так называется, поскольку является настолько серьезной ошибкой, что вследствие подачи апелляции результаты судебного процесса могут быть аннулированы.

Но они показывали не только фотографию с конкурса «горячее тело», но также и фотографии, на которых была изображена Кейси, делавшая покупки в различных магазинах, таких как ДжейСи Пенни, Винн-Дикси и Блокбастер, пытаясь продемонстрировать, что после смерти Кейли Кейси вела свою обычную жизнь, как будто ничего не случилось.

Во время моего перекрестного допроса Тони Лаццаро я решил подчеркнуть то обстоятельство, насколько все эти фотографии не имели отношения к нашему делу, используя несколько иной уровень задаваемых мною вопросов. Я хотел, чтобы присяжные осознали, насколько нелепо со стороны обвинения было расспрашивать его об этих фотографиях.

«Я хочу расспросить вас об этих фотографиях, - сказал я Тони. – Вы осознаете, что здесь вы даете показания по делу об убийстве первой степени, не правда ли?»

«Да, сэр».

Джордж возражал, аргументируя свое возражение тем, что вопрос выходит за рамки допроса.

«Поддерживаю», - ответил судья Перри.

«Вопрос не имеет отношения к делу», - сказал Джордж.

Я спросил Тони: «На первой фотографии, на которой изображена Кейси Энтони, она говорит о том, что собирается кого-либо убить?»

«Нет».

«Говорила ли она об убийстве, которое планирует совершить в будущем?»

«Нет».

«Брала ли она у кого-либо на этой вечеринке клейкую ленту?»

«Нет».

«Приобретала ли она у кого-нибудь какое-либо оружие, ножи?»

«Нет».

«Пистолеты?»

«Нет».

«Видели вы у нее на одежде пистолет?»

«Нет».

«Вы видели ее, носящую какое-либо оружие?»

«Нет».

«Хорошо, - сказал я, - теперь что касается второй фотографии, говорила ли она вам в тот день об убийстве кого-либо?»

«Нет».

«Третья фотография, - сказал я. – Говорили ли вы с ней в тот день об убийстве кого-либо?»

«Нет».

«Был ли у нее пистолет или видели ли вы у нее с собой какое-либо оружие?»

«Нет».

«Брала ли она у кого-нибудь взаймы клейкую ленту?»

«Нет».

«Брала ли она у кого-нибудь ножи?»

«Нет».

«Пистолеты?»

«Нет».

«Брала ли она в эти три раза у кого-нибудь что-нибудь, что, по вашему мнению, могла бы использовать, чтобы совершить убийство?»

«Нет».

«Что вы могли видеть?»

«Нет».

«Относительно того случая, когда она отправилась с вами в ДжейСи Пенни. Покупала ли она какую-нибудь клейкую ленту в этом магазине?»

«Нет».

«Покупала ли она пластиковые мешки?»

«Нет».

«Покупала ли она хлороформ в ДжейСи Пенни?»

«Нет».

«Ходила ли она в спортивный отдел и смотрела там оружие?»

«Нет».

«Покупала ли она какое-нибудь оружие в Блокбастере?»

«Нет».

«Покупала ли она там канцелярские ножи или что-нибудь подобное, что вы видели?»

«Нет».

«Говорила ли она с вами о каком-либо убийстве?»

«Нет».

«Говорила ли она вам о каком-либо преступлении, совершенном ею ранее?»

«Нет».

«Она не покупала никакой клейкой ленты?»

«Нет».

Я выполнял важную задачу. Я действовал так, чтобы поднять уровень глупости вопросов, задаваемых о не относящемся к делу предмете, на более высокий уровень. Я решил, что чем в большей степени свидетельства о плохом поведении не будут иметь отношения к делу, тем в большей степени мои вопросы будут носить нелепый характер.

Моя точка зрения: фотографии с вечеринок не имеют никакого отношения к убийству Кейли Энтони. Никакого.

Хоть это и противоречит закону, я могу понять, почему люди могли говорить об отсутствии у нее сожаления. Но, насколько я понимаю эту проблему, фотографии с вечеринок были явной попыткой обвинения дать Кейси негативную характеристику. Поэтому моей целью было действовать прямо противоположно, до крайности, чтобы показать, насколько нелепыми были действия обвинения и вернуть всех к тому факту, что наше дело является делом об убийстве первой степени.

Давайте говорить об убийстве!

И я концентрировал внимание именно на этом при допросе Тони Лаццаро, поскольку он был исключительно важным свидетелем.

После того, как Тони рассказал присяжным, какой хорошей матерью была Кейси, я спросил его об инциденте в бассейне, произошедшем в жилом комплексе, где он снимал апартаменты. Во время своего прямого допроса Джордж спрашивал Тони о том, как Кейси в первый раз привела Кейли в его апартаменты. Он сообщил, что они втроем отправились в бассейн. Джордж тут же перешел к другой теме, но уже предоставил мне хорошую возможность. Вот прекрасный пример, как важно знать факты. Если бы Джордж знал о происшествии в бассейне, он никогда бы не стал вообще ничего про это не упоминать, чтобы не «открывать мне дверь» для дальнейших расспросов.

Тони засвидетельствовал, что Кейли шла прямо к бассейну, но шедшая за ней Кейси остановила ее. Он засвидетельствовал, что Кейли действительно любила купаться в бассейне.

Во время допросов, проводившихся до судебного процесса, Тони очень неконкретно говорил о том, что рассказывала ему Кейси о сексуальном насилии над собой. Он точно помнил, что она сказала о своем брате, но он был не уверен в том, говорила ли она о физическом или сексуальном насилии со стороны своего отца.

Во время прямого допроса на судебном процессе Фрэнк Джордж спросил Тони, делились ли они с Кейси своими секретами. Иными словами, были ли их отношения настолько близкими, что она доверяла ему; он ответил утвердительно. Это было отличным предлогом для меня начать расспрашивать о тайне сексуального насилия над ней со стороны Ли и отца.

Во время перекрестного допроса я спросил Тони, доверяли ли они с Кейси друг другу свои тайны, и он ответил утвердительно. Я спросил его, рассказывала ли ему Кейси о сексуальном насилии со стороны отца.

Он ответил утвердительно, и представители обвинения тут же вскочили и выкрикнули о своих возражениях.

Они хотели получить от нас «предложение», то есть они хотели знать заранее, о чем мы собираемся спрашивать свидетелей. И судья продолжал поддерживать их возражения, а нам пришлось идти к судейской скамье, при этом присяжные вынуждены были удалиться.
 
В конце концов Тони засвидетельствовал, что рассказала ему о том, как ее брат Ли ощупывал ее, но он не был уверен, что она говорила ему относительно ее отца, было ли совершенное им насилие физическим или сексуальным.

Но это ничего уже не значило. Намек был достаточно сильным, поэтому я не стал продолжать. Я позволил присяжным самим задуматься над характером и масштабами этого насилия.

***

С самого начала судебного процесса, во время произнесения мною своей вступительной речи и позднее, мне стало бросаться в глаза поведение прокурора Эштона, который, как каждому было хорошо видно, издевался надо мной, смеясь и корча странные рожи всякий раз, когда я выступал. Я думаю, что это просто Эштон был самим собой, что он не был способен контролировать себя. В кругу членов нашей команды защиты мы придумали ему прозвище.

Мы называли Эштона «мальчиком с синдромом Туретта».

У моей жены Лорены было иное мнение. Она говорила, что он намеренно пытается отвлечь меня и сбить с толку. Я не уверен, что должен принять эту точку зрения. Я просто думаю, что он был неспособен контролировать себя.

Если вы помните, я уже писал, как в ходе досудебных слушаний он сорвался и «психанул», поэтому я знал, что во время судебного процесса он не будет в состоянии контролировать себя.

Еще до начала судебного процесса судья Перри направил нам требование о соблюдении правил поведения в суде; в нем он предупреждал: «Ни один из участников процесса не должен мимикой изображать свое отношение»; то, что продолжал делать Эштон, являлось явным нарушением его распоряжения. Я по-настоящему надеялся, что судья Перри отчитает его перед лицом присяжных.

Я работал с этим парнем на протяжении двух с половиной лет, поэтому знал, что отсутствие у него способности соблюдения правил поведения будет играть в нашу пользу; у меня был стажер, который документировал каждый случай, когда он смеялся или корчил рожи, и в результате я сделал видео, на котором было отражено его неуважительное отношение. Весь судебный процесс транслировался по телевидению, что облегчало мою задачу. Я хотел представить документально его поведение судье Перри в надежде на то, что судья прекратит набрасываться на меня и, возможно, начнет набрасываться на Эштона.

Я был уверен в том, что присяжные заметят его поведение и осознают, насколько бесчувственными являются его улыбки и смех во время слушания дела, связанного с вынесением смертного приговора и смерти ребенка. В этом не было ничего смешного; обстоятельства места и времени не позволяли смеяться и шутить во время обсуждения смерти ребенка.

Позднее на судебном процессе мой коллега-адвокат Лизабет Фрайер, выходя каждый раз к судейской скамье, говорила мне: «А вы заметили, какие длинные и худые пальцы у Эштона? Они похожи на лапу крысы». Всякий раз, когда я разговаривал о нем с Лизабет, я называл его «крысиные лапы».

Но среди членов нашей команды мы предпочитали называть его «мальчиком с синдромом Туретта».

[Георгий]

ГЛАВА 26
ДАВИД НАХОДИТ КАМЕНЬ ДЛЯ СВОЕЙ ПРАЩИ

В начале четвертого дня судебного процесса обвинение внесло в суд ходатайство о запрете на мои вопросы свидетелям о том, что говорила им Кейси относительно сексуального насилия. Причина заключалась в том, что они заметили тот факт, что ответы Тони Лаццаро о сексуальном насилии, несмотря на всю их краткость, оказались очень впечатляющими, поэтому они хотели знать заранее, когда будут задаваться подобные вопросы. Я ответил, назвав это ходатайство преждевременным. Оно также являлось попыткой обвинения полностью перекрыть мне дорогу. Я подразумеваю, что обвинение вызывало свидетеля за свидетелем для допроса, чтобы расспрашивать их о том, как Кейси проводила ночи с мужчинами, о ее сексуальных партнерах, намеках, подобных истории о том, как один из них видел синяк под глазом Кейли – все это в целях обсуждать информацию, совершенно не имеющую отношения к делу. Какое это имело отношение к тому, как умерла Кейли? А теперь они хотели удержать меня от того, чтобы сорвать их тактику подрыва репутации Кейси, которой они придерживались.

«Ограничение наших перекрестных допросов свидетелей является явным препятствием установления истины», - утверждал я.

«Они очень способные прокуроры, - говорил я членам суда. – Им не обязательно заранее знать, о чем будут спрашиваться свидетели».

Я сказал членам суда, что у этого судебного процесса нет заранее подготовленного сценария. Я хотел знать: «Как я могу знать заранее, какие вопросы я захочу задавать? Почему я обязан предоставить обвинению такой подарок, как сообщение им заранее, какие вопросы я захочу задавать?»

«У нас, господин судья, есть линия защиты, - сказал я. – Нам необходимо иметь право следовать ей, на необходима способность допрашивать свидетелей и задавать им определенные вопросы. Если существуют возражения против наших вопросов, прокуроры имею полное право делать их – и это определенно не требует от нас остановиться, подготовить список вопросов и заранее уведомить их о том, какие вопросы будут задаваться каждому конкретному свидетелю».

Но мне ничего не удалось поделать с судьей Перри, который удовлетворил ходатайство обвинения.

Затем я снова внес наше ходатайство о признании процесса недействительным, основанное на непозволительности допущения свидетельств отсутствия сожаления у Кейси, которыми обвинение продолжало набивать глотку присяжным.

«До сего момента, - говорил я, - обвинение выступает в этом деле исключительно с аргументами, касающимися плохого характера моего клиента, или пытается подорвать ее репутацию информацией о ее прошлом, любовниках, мужчинах, которые спали с ней – вещами, не имеющими абсолютно никакого отношения к предъявленным ей обвинениям; обвинение ставит нас в положение, где мы сталкиваемся с предвзятым к себе отношением вследствие недопустимых свидетельств личного характера, которые обвинение беспрепятственно озвучивает в ходе судебного процесса».

Судья Перри остановил меня. «Мистер Баэз, - сказал он, - сколько раз вы спрашивали во время перекрестных допросов свидетелей, была ли мисс Энтони хорошей матерью?»

«Много раз, - ответил я. – И я не думаю, что обе эти проблемы как-то связаны друг с другом».

Он сказал: «Но данный вопрос можно рассматривать как связанный с оценкой личности, против чего обвинение уже выдвигало возражение, поддержанное мною».

Судья Перри спросил меня, знаком ли я с делом «Гринфилд против государства».

«Нет, не знаком», - ответил я. Он объяснил мне, слушающему его с недоверием, что задаваемый мною вопрос о том, была ли Кейси хорошей матерью, не является той чертой характера, которая допустима на суде в качестве показаний о репутации».

«Ваше ходатайство о признании судебного процесса недействительным откланяется», - сказал он. Мы и не надеялись, что он примет его; однако, для того, чтобы «застолбить» предлог для апелляции я обязан был внести соответствующее ходатайство. Суть в том, что в таком случае не возникает вопрос: почему вы сейчас обращаетесь в апелляционный суд о проведении нового процесса, если во время самого судебного процесса вы не поднимали этот вопрос».

***

Свидетелем, вызванным вслед за Тони, был Джордж Энтони, вторично появившимся на судебном процессе в этом качестве. Мне было заметно, что чем больше времени я проводил на перекрестных допросах Джорджа, тем более раздраженным он становился. Именно поэтому решение Джеффа Эштона ограничить мой первый перекрестный допрос был исключительно неудачным шагом. У меня оказалось больше времени, чтобы тщательнее подготовиться к этим перекрестным допросам, у меня также было больше возможностей выяснить, что раздражало Джорджа на его свидетельском месте.

Джордж хотел биться со мной один на один, и я заметил, что, когда я приглашаю его встать со своего свидетельского места и написать какие-то слова на моей доске, это приводит его в ярость.

Мы были втянуты в психологический поединок, в котором человек, который ненавидел меня всей душой должен был следовать моим инструкциям, даже таким простым, как просьба написать что-нибудь на календаре. И я понял, что залез ему в душу, и я знал, что буду продолжать просить его написать что-нибудь на моей доске.

В этот раз целью обвинения для вызова Джорджа было обсуждение его столкновения с Кейси по поводу канистр с бензином. Идея заключалась в том, чтобы заставить присяжных поверить, что она взяла канистры и, следовательно, она налепила на них клейкую ленту, а поэтому именно она убила Кейли, налепив ей на рот клейкую ленту, якобы потому, что Кейли мешала ей посещать вечеринки.

Ключевым элементом среди «доказательств» обвинения являлась клейкая лента на канистрах с бензином, но я всегда считал, что канистры с бензином гораздо более ближе к позиции защиты, а не обвинения. Во время перекрестного допроса я хотел продемонстрировать фотографии канистр. Сами канистры были включены в число предметов, разрешенных к демонстрации, однако обвинение поступило хитро, намеренно уклонившись от показа их фотографий.

Весь мой перекрестный допрос вращался вокруг проблемы канистр с бензином, но обвинение отказалось разрешить мне показать их фотографии, поэтому мне пришлось ждать своей очереди – а она наступила только через месяц – но, дождавшись своего часа, я буквально заткнул ими рот Джорджу Энтони.

Мне действительно хотелось показать присяжным эти фотографии. Обычно защите во время перекрестного допроса позволяют ссылаться на предметы, разрешенные к демонстрации – что не означает их включения в список вещественных доказательств – однако судья Перри не разрешил мне этого. В конце концов, пытаясь при каждой удобной возможности извлечь для себя тактические выгоды, обвинение забыло о присяжных. Им также хотелось увидеть фотографии, а в его стремлении запретить это они увидели попытку с его стороны скрыть истину. Прокурор никогда не должен делать так, чтобы его поведение могло показаться направленным на сокрытие истины от присяжных, особенно если он утверждает, что именно защита делает все, чтобы скрыть истину. В нашем же случае обвинение практически всякий раз демонстрировало такое поведение, и, как мне кажется, присяжные приняли это к сведению. Когда обвинение не стало вызывать некоторых ключевых свидетелей и отказалось показать им некоторые вещи, такие как канистры с бензином, оно тем самым лишилось всякого доверия.

Судья Перри как сумасшедший затыкал мне рот. Он до крайности досаждал мне.

Некоторые судьи позволяют вам свободно вести свою линию; это объясняется следующей точкой зрения: если защита делает все возможное и если обвинение делает все возможное, то в конце концов восторжествует настоящее правосудие. При этом также снижается риск апелляции о признании результатов судебного процесса недействительными, поскольку судья никоим образом не ограничивает защиту.

Всякий раз, когда судья в чем-либо отказывает защите, это повышает возможность пересмотра результатов процесса.

Судья Перри не относился к числу таких судей. В зале суда он держал меня даже не на коротком поводке, а надел на меня удушающий ошейник.

Невозможность продемонстрировать фотографии канистр с бензином является лишь одним из примеров. Позднее наступил момент, когда судья Перри настолько разозлился на меня, что прервал судебный процесс, так объяснив это присяжным, что они должны были ощутить его раздражение мною – я будто бы сделал что-то неправильно – и он долгое время продержал их в бездействии с той целью, чтобы они в конце концов сами разозлились бы на меня за затяжку судебного процесса вследствие моей некомпетентности, тем самым делая мою позицию менее убедительной.

В очередной раз я попросил Джорджа Энтони выйти и написать что-то на моей доске. Соблюдение правил поведения в суде требуют попросить соответствующего разрешения судьи. Но иногда вы уже «набрали обороты» в своем перекрестном допросе, причем чуть раньше я уже испрашивал подобное позволение; в этот раз я попросил Джорджа сойти вниз, и судья Перри немедленно произнес: «Стойте!» Он сказал: «Мистер Баэз», а затем начал орать на меня за то, что я не спросил его разрешения.

И все это происходило перед глазами присяжных.

Очень большое значение имеет то обстоятельство, что присяжные обычно считают судью самым мудрым человеком в зале суда. Они полагаются на судью, в чьи обязанности входит выводить их на роскошные ужины, удовлетворять их потребности и обеспечивать им комфорт, поэтому все хорошее, что они имеют, исходит от судьи Перри. Очень важно, чтобы судья выказывал вам знаки расположения и уважения перед присяжными. Ничего этого я не получал.

Но люди часто не осознают, что судья является юристом, а большинство людей не доверяет юристам; однако, как только юрист надевает на себя черную мантию, он тут же становится благородным и всезнающим.

И еще одна вещь: судья является официально избранным лицом, что по определению означает: он является политиком. Поэтому судья не только юрист, но он еще и юрист-политик. Тем не менее, как только он надевает на себя мантию, простому человеку кажется, будто его окутывает некое сияние; мне все это представляется несколько удивительным.

Судья всегда восседает выше всех остальных. В официальных обрядах, связанных с правосудием, это выглядит любопытно, если не сказать больше.

***

В конце того дня в результате подобного плохого обращения со мной судьи Перри, я стал чувствовать себя по-настоящему подавленным. Это была эмоциональная травма. Наплыв адреналина прекратился, и вновь стала накапливаться усталость. Это было результатом того, что мои возражения раз за разом отвергались судьей Перри, затыкавшего каждый раз нам рот, а также того, что я участвовал в известном деле и нес огромную ответственность. Я начинал «разваливаться на части». Стали проявляться негативные последствия каждого события.

Самым тяжелым, самым стрессоопасным для меня периодом были часы, проводимые мною после ухода из здания суда вечером и возвращением в него утром. Уходить из здания суда было тяжело, вечера были наиболее тяжелыми. Действительно, иногда они были просто невыносимы. Но я решил никогда не показывать вида, что это так. Ибо, как говорят, акулы чуют запах страха. Таким нюхом обладают и юристы, но я никогда не давал оснований предполагать, что со мной что-то не так, что что-то мучит меня.

Я позвонил одному из своих лучших друзей Майклу Уолшу и попросил его прислать мне католическую молитву, которая помогла бы мне в этот нелегкий час.

Он прислал мне молитву, а в дополнение к ней текст, который гласил:

«Когда филистимяне выставили из своих рядов самого могучего воина, чтобы уничтожить израильтян, Господь послал юношу по имени Давид, вооруженного пращей и камнем. Давид сокрушил Голиафа одним броском. Когда Господь вместе с тобой, неважно, кто противостоит тебе, стой прямо перед лицом опасности и помни, что он здесь господин».

Это по-настоящему вдохновило меня. Как будто речь шла именно обо мне. Я был неудачником, чувствуя себя оскорбляемым и осмеиваемым на каждом шагу, и передо мной был не один Голиаф, а несколько. Я немедленно поменял скринсейвер на своем айфоне на фотографию статуи Давида, созданную Микеланджело.

Я также стал ходить утром каждое утро перед судом в церковь. Я был крещен по католическому обряду, но не получил в семье религиозного воспитания. В квартале от здания суда располагалась католическая церковь, и в большую часть дней, перед тем, как идти в суд, я в течение пятнадцати минут преклонял там колени и молился.

В некоторые дни я просто сидел в церкви и глядел на Христа на кресте. Я смотрел на него и в течение нескольких минут размышлял; каждый день я чувствовал, что получаю послание. Все это скорее касалось моей личной жизни, чем рассматриваемого дела.

В некоторые дни неизвестный голос сообщал мне: «Та должен позвонить матери и сказать ей, как сильно ты любишь ее». Или: «Ты должен позвонить своей жене или дочери». Или: «Ты должен быть более благодарным».

А когда я сидел и молился, то молитвы мои просили о мудрости. Я молился также о силе, которая помогла бы мне совладать с делами, находящимися вне моего контроля.

Обычно на меня нисходило спокойствие. Я буду в ударе, делая свое дело, со мной все будет хорошо.

Однажды утром я опаздывал в здание суда, поэтому в тот день я пропустил посещение церкви. Тот день был для нас ужасным. Я вспоминаю, как думал: «Никогда больше такого не произойдет. Пускай судья Перри посадит меня в тюрьму за опоздание, но я больше не пропущу посещение церкви».

Затем я принял решение, касающееся судьи Перри: неважно, насколько сильно он будет нападать на меня и унижать меня, я буду выказывать в отношении него невероятное уважение. Если он на самом деле предвзято относится ко мне, он сам продемонстрирует это присяжным. И это произойдет не в результате моих собственных действий.

Я знал, что это будет длительный судебный процесс, и благодаря постоянным напоминаниям Чейни о длительности этого марафона, я был готов к продолжительным испытаниям. С течением времени люди меняют свое мнение. Я не хотел, чтобы мнение обо мне присяжных менялось. Я чувствовал, что я им нравлюсь, что они уважают меня, и я должен сохранять скромность и прямоту, борясь за интересы своего клиента. В конце концов, судебный процесс касался в первую очередь Кейси, а не Эштона, судьи Перри и, уж совсем определенно, не меня.

[Георгий]

***

Следующим свидетелем был Рикардо Моралес, еще один бывший бойфренд Кейси. Мне Рикардо никогда не нравился. Мне он казался подонком. Это он продал фотографии Кейли журналу Глоуб за 4 тысячи долларов. Однако свидетельские показания Рикардо были критически важными, поскольку я имел возможность показать присяжным фотографию «Овладей ею с помощью хлороформа», которую он разместил у себя на странице в МайСпейс еще в те дни, когда они встречались с Кейси. Тем самым я имел возможность объяснить присяжным, что Кейси не понимала, что этим хотел сказать Рикардо, и поэтому искала толкование слова «хлороформ», чтобы понять смысл размещенной им фотографии.

Это противоречило нелепой версии обвинения о том, что Кейси использовала хлороформ, чтобы усыпить Кейси, а затем убить ее.

После того, как дали показания еще несколько свидетелей-Факеров, я приступил к перекрестному допросу Мэллори Паркер, любовницы Ли Энтони, и она дала показания, какой хорошей матерью была Кейси. Мэллори была прекрасной свидетельницей, потому что давала показания очень искренне. Она рассказала, какой отличной матерью была Кейси.

«Их отношения были просто удивительными», - сказала она.

Она расплакалась; в зале суда было так тихо, что можно было услышать, как падает на пол булавка. Это был впечатляющий, очень впечатляющий момент.

Да, обвинению удалось рассказать всем о том, как Кейси посещала вечеринки, что она ходила по магазинам; но я уже заложил условия, при которых присяжные понимали, почему она так делает. Мы уже создали неофициальную линию защиты, связанную с определенным психическим состоянием, и благодаря этому присяжный понимали, что с этой девушкой что-то не так. Поэтому все действия обвинения лишь усиливали нашу позицию.

Наша стратегия заключалась в том, чтобы брать все те негативные аспекты, которые обвинение использовало против нас, и использовать их в своих интересах, а не опровергать их; мне кажется, это очень сильно помогло нам.

***

Следующим важным свидетелем был Саймон Бёрч, менеджер штрафстоянки. Мы использовали его очень хорошо. Он помог защите по нескольким причинам. У него был уникальный опыт работы в компании, оказывавшей санитарные услуги, и он заявил, что поначалу ему показалось, что запах в автомобиле Кейси происходил от мусора. Хотя он и утверждал, что ранее ему приходилось сталкиваться с мертвыми людьми и что он почувствовал запах мертвого тела в автомобиле Кейси, он засвидетельствовал, что не вызвал полицию, а позволил Джорджу забрать автомобиль. Более того, когда он наконец давал показания полиции, он уже находился под впечатлением того, что читал об этом случае в прессе.

Наиболее впечатляющим моментом его выступления был тот факт, что, по его словам, Джордж сам сообщил ему о том, что автомобиль Кейси три дня простоял на служебной парковке отделения Эмскот. Бёрч сказал, что узнал об этом, поскольку именно Джордж сказал ему так.

Сразу же вслед за Бёрчем обвинение снова вызвало Джорджа. Мне показался очень удивительным тот факт, что Джордж, Синди и Ли получили специальное разрешение сидеть в зале суда на протяжении всего процесса. Обычно люди, дающие показания на судебном процессе, не могут присутствовать в зале суда, но это правило не действовало в отношении Энтони, поэтому они имели возможность слушать показания других свидетелей.

Джордж только что услышал, как Бёрч свидетельствовал о том, что Джордж сообщил ему о нахождении автомобиля на стоянке у отделения Эмскота.

Но когда я спросил Джорджа, говорил ли он об этом Бёрчу, Джордж ответил: «Нет, этого я ему не говорил». Более того, Джордж сообщил, что позвонил в Эмскот вечером того дня, когда пришел на работу.

Итак, у нас был независимый свидетель, чьи показания противоречили показаниям Джорджа; было ясно, что Джордж не только лжет, но и что он имел доступ к автомобилю на протяжении трех дней. Необходимо спросить себя: «Почему Джордж не забрал его, когда Кейси попросила его об этом, и он сам сказал, что приедет и заберет? Не оставил ли Джордж его на стоянке намеренно, чтобы его эвакуировали, с целью подтолкнуть развитие события таким образом, который давал бы возможность свалить на Кейси смерть Кейли. Необходимо задуматься над этим.

Одновременно Кейси сказала нескольким своим друзьям о том, что рассказала об автомобиле Джорджу и попросила его забрать автомобиль, поэтому есть свидетельства о том, что она не придумывала эту историю.

Как говорится, «Бог троицу любит», и в этот раз действительно центр тяжести в вопросах, связанных с Джорджем, переместился на сторону защиты. По множеству пунктов он выглядел совершенно неубедительным. Например, он оказался неспособен рассказать присяжным, как долго может идти письмо, отправленное ему домой из места, расположенного на расстоянии всего полутора миль. Он приехал и забрал автомобиль Кейси, зная, что он пахнет «запахом смерти», после трех недель, когда он не видел Кейси, но он даже не обеспокоился позвонить ей и спросить, все ли в порядке с ней или с Кейли?

Также возникнут противоречия между его показаниями и показаниями Синди.

Временами Джордж и Синди будут противоречить друг другу. Это было очень странное обстоятельство.

Однажды, пытаясь объяснить, почему он не думал, что Кейси была беременной в 2005 году, Джордж заявил, причина, по которой Кейси набирала вес заключалась в том, что она все время занималась атлетикой, а когда она бегает или делает упражнения, то растет.

«Она отрастила пузо из-за того, что занималась атлетикой?» - спросил я.

А затем, во время допроса Синди, которая сидела и слышала, что говорил Джордж, давая свидетельские показания, я задал ей тот же вопрос, и она ответила: «Нет, она набирала вес таким образом, когда вела сидячий образ жизни». Что означало, что Кейси тогда вообще не занималась никакой атлетикой.

Я не мог поверить, насколько часто они, выходя к стойке для свидетелей, противоречили друг другу, несмотря на то, что сидели в зале суда и слушали показания друг друга.

А люди еще удивляются, почему Кейси в конце концов была объявлена невиновной?

Впоследствии я скажу присяжным: «Они все лжецы».

Следующей вызвали Синди, чтобы она дала показания о своих телефонных звонках в службу «9-1-1». Ажиотаж, возникший у меня после успеха своего перекрестного допроса Джорджа, был ослаблен, поскольку Синди оказалась феноменальным свидетелем для обвинения. Она была очень благожелательна. Она очень хорошо давала свидетельские показания, отвечая на вопросы Линды Дейн Бёрдик в спокойной и благожелательной манере.

Я бы никогда в жизни не подумал, что много испытавшая, энергично разговаривавшая Синди окажется столь благожелательной. Просто зная, какой на самом деле была Синди, очень сильной и агрессивной, я думал, что теперешняя ее манера рано или поздно будет отброшена, но при помощи Бёрдик, она продержалась хорошо до самого конца.

Наблюдая за ней во время трансляции аудиозаписи звонка в службу «9-1-1», вы видели женщину, которую пытают. А когда присяжные рассматривали фотографии игрушечного домика Кейли, во всем зале суда не осталось ни одной сухой пары глаз.

Я понимал, что не имею права встать и наброситься на скорбящую бабушку, поэтому мой перекрестный допрос Синди был очень мягким и не слишком полезным; я знал, что, если буду серьезно «докапываться до» нее, то это принесет больше вреда, чем пользы.

Меня удивило то, что до сей поры Синди и Бёрдик были злейшими врагами. Синди всегда защищала Кейси, и обе они конфлик4товали по этому поводу. Я даже шутил с Бёрдик, называя их отношения с Синди «тустепом», имея в виду, что обе из них в своем «танце» держали свои ноги впритык друг к другу. Синди иногда становилась такой агрессивной в отношении Бёрдик, что той приходилось просить судью Перри вмешаться и утихомирить Синди. Я обычно насмехался над Бёрдик всякий раз, когда они с Синди начинали ссориться, ибо Синди была сильным противником. Я думаю, что Синди перешла на сторону обвинения, когда Кейси обвинила Джорджа в сексуальном насилии.

Синди всегда была особенно агрессивна в отношении Бёрдик, я хотел, чтобы присяжные убедились в этом, поэтому раз за разом я стал размышлять: «Мне необходимо найти способ вернуть обратно прежнюю Синди».

Впоследствии это удалось сделать – и это окажется настоящим фейерверком.

***

После того, как 13 июня Синди дала показания на судебном процессе, на нем был объявлен перерыв, и судья Перри обратился к жюри присяжных. Он сказал, что, исходя из длительности вступительной речи адвоката защиты, обсуждение дела защитой должно начаться, если повезет, 25 или 27 июня, но данный срок может измениться».

Чейни подал возражение и подошел к скамье судьи.

«Послушайте, - сказал Чейни, - у нас нет никаких обязательств представлять какие-либо доказательства. А вы только что сообщили присяжным, что ждете от нас представления таких доказательств, в то время, когда мы можем и не делать этого».

«Но вы же сказали мне, что собираетесь представлять доказательства», - ответил судья Перри.

Да, мы говорили ему об этом, но, тем не менее, мы понимали, что его обращение к присяжным означало наличие у нас такой обязанности, хотя на самом деле, этой обязанности у нас не было.

К сожалению, судья Перри принял все происходящее как направленное против него персонально.

«Вы солгали мне», - заявил он.

«Нет», - ответил Чейни.

«Да, черт меня возьми, вы солгали, - продолжал утверждать разъяренный судья Перри. – Если вы не представите никаких доказательств, то я сделаю все сам».

«Хорошо, мы их представим, - откликнулся Чейни, - не беспокойтесь об этом».

«Я воспринимаю это так, что более не могу доверять ни одному вашему слову», - сказал судья Перри.

После этой перепалки мы отправились в комнату, где собралась наша команда защиты, чтобы обсудить вопрос об отводе судьи Перри.

«Все выходит из-под контроля, - сказал я. – Он заявил, что не может больше доверять ни единому сказанному нами слову; как, черт возьми, после этого он сможет обеспечить Кейси справедливый суд?»

Мы опять направились к судейской скамье к судье Перри и высказали ему все, что думаем по этому поводу, на что он ответил: «Ну что же, вносите свое ходатайство по этому поводу, а я напишу ответ на него».

Что, по моему мнению, означало: «Сделайте это, а я приму ответные меры».

Самым подходящим ответом, как мне кажется был следующий: «Мне жаль, что вы так считаете. Это совсем не так. Но вы имеете полное право внести свое ходатайство».

Но он ответил мне так, что его ответ показался мне угрозой.

Мы приготовили ходатайство, а затем собрались на новое совещание, и каждый член нашей команды считал, что мы не должны вносить его. Мы считали, что это было бы правильно для нашего клиента, хоть и неправильно для меня.

«Я боюсь, он собирается отомстить вам, Хосе», сказала Дороти Клэй Симс, и все члены нашей команды согласились с этим.

«Я снимаю свой голос, поскольку в данном случае являюсь предвзятой стороной и думаю о своих интересах», - сказал я.

Результат обсуждения оказался прежним.

Я отправился к Кейси и объяснил ей суть проблемы, изложил все за и против; она также не хотела, чтобы я вносил ходатайство.

«Не вносите его», – посоветовала она.

И мы так и поступили.

[Георгий]

ГЛАВА 27
ОБВИНЕНИЕ НАЧИНАЕТ ОБСУЖДАТЬ ТЕМУ РАЗЛОЖЕНИЯ ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО ТЕЛА

На протяжении полутора дней обвинение занималось тем, что демонстрировало видеозаписи визитов в тюрьму, осуществленных Джорджем, Синди и Ли. Они представляли собой тяжелое испытание для всех, поскольку были очень длинными и повторяющимися. Но обвинение пошло на это в попытке доказать несколько вещей. Оно хотело показать, насколько «хитрожопой» была Кейси в отношении своих родителей, оно демонстрировало ее ложь о Зенайде, оно показывало ее разговоры с Джорджем, в ходе которых она говорила, насколько прекрасным отцом он является.

Что понял только я, а остальные не поняли, был тот факт, что все эти разговоры велись как раз в то время, когда Кейси пыталась убедить своих родителей забрать ее из тюрьмы под залог; поэтому она старалась убедить Синди с помощью предложений типа: «Заберите меня отсюда, чтобы я смогла помочь найти Кейли», а ее убеждения Джорджа сводились к: «Ты самый прекрасный отец, который когда-либо резал хлеб к обеду. Эй, я не хочу выступать против тебя и рассказывать всем о сексуальном насилии или о том, как ты уносил тело Кейли, поэтому, пожалуйста, внеси за меня залог».

Затем показали видеозапись, которая заставляла людей думать, что история смерти Кейли, утонувшей в бассейне, является придуманной. Видеозапись датировалась 14 августа, когда Джордж и Синди пришли проведать ее в тюрьме. На записи можно услышать, как Синди говорит: «СМИ говорят о том, что Кейли утонула в бассейне», а Кейси говорит: «Ну да, ну да», как будто она просто «спускает пар».

Мы собирались опровергать это впечатление, вызвав в качестве свидетеля Синди или Джорджа – и их свидетельства должны были подтвердить тот факт, что как раз перед этим, когда Синди и Джордж подходили к тюрьме, какой-то репортер сказал им: «Что вы думаете о новой версии, согласно которой Кейли могла умереть в результате несчастного случая?»

Это задело Джорджа, который обернулся к нему и сорвался на крик.

«Заткнись! Заткнись!» - начал орать Джордж.

Затем они вошли в здание тюрьмы и можно было слышать, как Синди сообщает Кейси: «Джордж только что наорал на репортеров».

«Что, правда?» - спросила Кейси.

«Они говорят, что Кейли утонула в бассейне», - ответила Синди.

И вот тогда-то Кейси и сказала: «Ну да, ну да».

Но в этом и заключается смысл. СМИ утверждали, что Кейли умерла «в результате несчастного случая». Но Синди сказала: «она утонула в бассейне».

Вывод из всего этого должен быть сделан из того, что знала сама Синди на тот момент.

И я собирался спросить ее о том, что она знала. Но мы так этого и не сделали, поскольку не считали это особо необходимым.

Все люди, связанные со СМИ, забывают о том, что их записывают всегда. Они знают, что их изображения окажутся на всех телевизионных станциях, после того, как они появятся на своей. Я даже направлял ходатайство в попытке остановить это безобразие. Поэтому хулители Кейси, наблюдавшие видеозапись, на которой она говорила Джорджу, какой он прекрасный отец – а для них это было доказательством ее лжи относительно сексуального насилия – не знали о предшествовавшей съемке о том, как она пыталась склонить Джорджа и Синди к внесению залога, чтобы высвободить ее из тюрьмы.

Я на самом деле считаю, что то, как обвинение представило данную проблему – непрерывно демонстрируя видеозаписи на протяжении полутора дней – помогло защите. Прокуроры обязаны были отобрать только лучшие, реально подтверждавшие их позицию видеозаписи, а не «крутить» их всех подряд.

Другая интересная история связана с тем, как обвинение представило ее первый телефонный звонок домой, после того, как она была арестована. Это тот звонок, на котором ее подруга говорит: «Если что-нибудь случится с Кейли, я умру», а все, что может ответить ей Кейси, сводится к: «О, Господи. Звонить вам, ребята – это понапрасну тратить уйму времени. Все, что мне нужно – это номер телефона моего бойфренда».

С точки зрения обвиняемой, это было ужасно. Ее слова звучали холодно и бессердечно. Все эти люди пытались выяснить, что случилось с Кейли, а она обращалась с ними по-свински. Обвинение использовало эту запись, чтобы опорочить ее в ходе судебного процесса.
Я сочувствовал травме, полученной Кейси, но все равно, слушая, как она говорит так бессердечно, я раздражался. Когда запись прокручивали в суде, я наклонился к Кейси и сказал ей: «Если присяжные не убьют вас, то это сделаю я».

***

Обвинение вызвало Эми Хайзенга, которая утверждала, что была лучшей подругой Кейси. Обвинение привезло ее на самолете из Испании, где она работала на круизном лайнере. Эми на самом деле не могла сообщить ничего особого, но цель вызова ее для дачи показаний заключалась в том, чтобы обсудить одно из нескольких тысяч электронных сообщений, которыми обменивались Эми и Кейси, где Эми приглашала Кейси на вечеринку, а та отказывала ей, сообщая Эми о том, что не может пойти, так как должна оставаться дома с Кейли.

Как вы видите, это было еще одно из многих нелепых обвинений, представленных прокурорами, в том, что Кейси имела мотив для убийства. Они пытались доказать, что Кейси убила Кейли из-за того, что Кейли мешала ей ходить на вечеринки. И снова, когда подобное обвинение прозвучало во всех газетах и на всех телевизионных станциях, публика поверила прокурорам на слово, что они доказали это. Теперь же, на судебном процессе, обвинения обязано было раскапывать доказательства своего абсурдного заключения, и поэтому-то и всплыло это «доказательство» - одно из текстовых сообщений, в котором Кейси жалуется Эми, что вынуждена оставаться дома с Кейли.

Должен сказать, что мне никогда не нравилась Эми. Да, Кейси своровала несколько ее чеков и обналичила их, но это не было оправданием для того, чтобы в отместку наносить своей якобы лучшей подруге удар в спину. Все любили изображать Кейси в качестве «девочки для вечеринок», но я прочитал абсолютно всю ее электронную переписку с Эми, и обычно каждый вечер именно Эми старалась выманить Кейси на вечеринки, а Кейси отвечала ей отказом.

Затем давал показания Ли Энтони, вызванный для того, чтобы описать события 16 июня. Во время прямого допроса я заметил, что обвинению не удалось вытянуть у него ничего существенного.

Я сидел настороже и внимательно слушал, потому что еще со времен слушаний по поводу внесения залога, когда он передал полицейским содержание нашей приватной встречи, а я затем узнал об этом, я ему уже больше не доверял. Более того, большая часть его публичных выступлений клонилась в пользу обвинения.

Затем прокуроры направились к судейской скамье, и Фрэнк Джордж заявил судье Белвину Перри, что Ли отказался встречаться с прокурорами перед судебным процессом для обсуждения его свидетельских показаний, и он попросил судью рассматривать Ли как свидетеля противной стороны.

Я сразу же понял, какая возможность нам предоставляется и что нам необходимо связаться с адвокатом Ли, чтобы выяснить, не захочет ли он встретиться с нами.

Интересы всех членов семьи представлял адвокат Марк Липпман, но было ясно, что Джордж и Синди придерживаются одного мнения, а Ли – другого. Я усмотрел в этом конфликт интересов.

В соответствии с Правилами профессионального поведения мы не могли обращаться к Ли напрямую, без присутствия его адвоката, однако нам повезло. Совершенно неожиданно нам позвонил Ли и сообщил, что Липпман больше не представляет его интересы. Я специально объяснил ему свои профессиональные обязанности, чтобы удостовериться в этом. Я попросил его прислать мне текстовое сообщение с подтверждением того, что Липпман больше не представляет его интересы.

Он хотел иметь прямой контакт с защитой. Впоследствии Ли окажется очень ценным союзником.

***

Следующими свидетелями были полицейские, первыми явившиеся после звонка Синди в службу «9-1-1» - начиная с помощником шерифа Рендона Флетчера и кончая детективом Юрием Меличем. Все они засвидетельствовали тот факт, что не почувствовали никакого запаха в автомобиле Кейси, а также, что если Синди предавалась отчаянию, то Джордж был спокоен, равно как и Кейси.

По окончании моего перекрестного допроса Мелича, потратившего целый час на рассказы о том, как Кейси лгала ему о своей работе в Юниверсал Студиос и как он ездил туда вместе с ней и заставил ее признаться в том, что она больше там не работает, я задал ему вопрос, который, по моему мнению, является логичным и уместным.

«Если вы собираетесь сесть, а Кейси говорит вам: «Не садитесь сюда, здесь сидит няня Занни», то что бы вы тогда сделали?»

Линда Дрейн Бёрдик немедленно заявила протест, заявляя, что мой вопрос является умозрительным и не имеющим отношения к делу.
Но мой вопрос отнюдь не был не относящимся к делу. Если бы Мелич увидел в Кейси беспокойную, несущую явный бред молодую женщину и попытался выяснить, почему она так себя вела, он, должно быть, обнаружил истинную причину ее поведения. Он, должно быть, узнал бы о сексуальном насилии, которое она претерпела со стороны своего отца, и, должно быть, узнал, как умерла Кейли.

Но он этого не сделал. Вместо этого он вбил себе в голову, что Кейси в чем-то виновата, бросил ее в тюрьму и обеспечил, чтобы все доказательства указывали на нее. На мой взгляд, если и имело место пренебрежение своими обязанностями, то произошло это по вине Мелича.

«Я говорю, что это гипотетический вопрос, господин судья», - сказал я Перри.

«Поддерживаю», - заявил судья Перри.

Я спросил Мелича: «В ходе расследования вы консультировались с психологами или психиатрами?»

И снова Линда заявила протест, и ее протест был удовлетворен.

Я попросил разрешения подойти к судейской скамье и объяснил суде Перри, что пытаюсь разъяснить, что расследование Мелича должно было идти в направлении, которое было бы связано с проблемами психического здоровья Кейси.

«Я думаю, что имею право выяснить, что этот офицер должен был бы предпринять при определенных условиях и рассматривал ли он вообще такие возможности», - сказал я.

«Я пытаюсь выяснить, не могло бы расследование последовать в совершенно другом направлении, если бы оно изначально не велось бы как расследование убийства или расследование истории о том, как кто-то лжет. Я считаю, что этот момент очень важным для обсуждения с данным свидетелем и в данный конкретный момент времени».

«Вы не задали ему ни одного вопроса, связанного с данной темой», - заявил судья Перри.

«Именно этот вопрос я и собираюсь задать ему», - ответил я.

Линда заявила протест, утверждая, что у меня нет добросовестных оснований, чтобы задать подобный вопрос.

«Ее обследовали сразу же после ее ареста и сделали вывод, что она нормальная - заявила Линда, - она, что, сумасшедшая?»

Судья Перри спросил меня, имеются ли у меня добросовестные основания для данного вопроса.

Я ответил, что имеются.

«Так каковы же они?» - спросил меня судья Перри.

«Ее осматривали…» - начал я, но судья Перри прервал меня.

«Секундочку. Хорошо, что же подразумевается под добросовестными основаниями в соответствии с делом «Дел Монте Банана Компани? Вы не можете делать намеки на что-либо просто так". Он повторил: «Вы не можете просто так придумывать что-либо – и именно об этом говорится в данном деле».

«Я не придумываю этого, -сказал я. – У меня имеются добросовестные основания.

Судья Перри решил, что как раз самое время для всех отправиться на обед. 

А это решение «отправиться всем на обед» означало, что со мной покончено. Вопрос был закрыт. Он вынес решение простив меня, так оно фактически и было. Я не мог ничего больше сделать. И хватит об этом!

Подобное случалось очень часто. Я не мог принимать участия в этом деле так, как мне хотелось бы. Он старался заставить меня идти определенным путем. Это было абсурдно. Было похоже на то, что я бьюсь против всего света.

Когда мы возвратились на следующий день, я намеревался спросить Мелича, почему он не побеспокоился расследовать возможность того, что Кейли утонула – ведь Синди сообщила ему о том, что лесенка, ведущая в бассейн, была найдена приставленной.

Он ответил, что не посчитал данную информацию важной. Он не только не расспросил об этом Синди, но и, по его словам, также ничего не спрашивал Кейси относительно этого. Когда соответствующий вопрос ему задала Бёрдик, Мелич ответил, что он сконцентрировался исключительно на заявлении самой Кейси, в котором она утверждала о том, что Кейли была похищена Зенайдой Фернандес-Гонсалес.
Затем обвинение вызвало еще пару свидетелей, чтобы показать, как Кейли лгала относительно своей работы в Юниверсал Студиос.

[Георгий]

***

На одиннадцатый день судебного процесса обвинение вызвало Арпада Васса для того, чтобы он дал показания относительно образцов воздуха. Я немедленно заявил протест, поскольку ему не удалось объяснить происхождение его базы данных, выступающей в качестве основания для сделанных им выводов входе проведенных им исследований.

Мой протест был отклонен.

Доктор Васс занял место на скамье для свидетелей и начал рассказывать о своем опыте работы в области антропологии, биологии, химии, микробиологии, клинической биологии и эндокринной биологии. Он сообщил, что работал в Национальной лаборатории в Оук Ридж на протяжении двадцати лет.

Он рассказал о том, как изучал разложение трупов, как изучал химический распад мягких тканей. Он начал очень подробно рассказывать о процессе разложения, когда я встал и заявил протест, основываясь на том, что доктор Васс не является биологом.

Мой протест был отклонен.

Он продолжал, и я снова заявил протест, основываясь на том, что он не имеет право говорить об обсуждаемом им предмете, поскольку сам он не является химиком.

И снова мой протест был отклонен. Он продолжа вещать, рассуждая о технических аспектах разложения. Я сомневаюсь, чтобы кто-нибудь во всем зале суда понимал, о чем он ведет речь.

В ходе выступления доктора Васса я продолжал подавать протесты, называя его заявления неправомерными и безответственными.

Каждый раз судья Перри отклонял мои протесты и в конце концов подозвал меня к судейской скамье, чтобы объяснить, почему он это делает.

«Я понимаю вас, ваша честь, - начал я. – Отчасти причина наших протестов заключается в том, что данный свидетель обращается к вопросам, не имеющим отношения к нашему делу».

Я продолжал: «Обвинение предполагает, что тело находилось в автомобиле Понтиак Санфайер с 16 июня по 27 июня, на протяжении девяти дней. И все, что оно делает – это дает возможность данному свидетелю читать лекцию присяжным о своих знаниях в различных областях, не пересекающихся с теми областями, относительно которых его попросили дать показания.

Мне кажется, что это неуместное хвастовство».

Мой коллега-адвокат Чейни Мэсон встал и сообщил судье о том, что стараниями Джеффа Эштона данные показания находятся в опасной близости к показаниям, которые он сам квалифицировал как недопустимые.

Эштон встал и заявил, что не помнит о существовании каких-либо ограничений в указаниях суда.

Чейни напомнил ему, что, согласно решению суда, доктору Вассу не разрешено сообщать свое мнение относительно того, соответствует ли обнаруженный «профиль» запаха исключительно разлагающемуся человеческому телу.

«Он не будет свидетельствовать об этом, - сказал Эштон. – Но он будет свидетельствовать на основе своего собственного опыта работы с данным запахом в совокупности с другими вещами, имеющими отношение к делу; он сообщит свое мнение относительно того, находилось ли человеческое тело в багажнике данного автомобиля».

Что-что?

«Подождите хотя бы секунду, - попросил Чейни. – Итак, вы хотите сказать: хорошо, судья сделал эти выводы и вынес эти решения, но вы все еще позволяете ему /Вассу/ пользоваться лазейкой и сообщать свое «чисто субъективное» мнение?

Он собирается сообщить свое мнение, как это уже делали многие другие свидетели, о природе запаха, который ему довелось понюхать.
Он собирается объединить эту информацию с химической информацией, которую он сам получил, и, используя обе эти информации, он ответит на вопрос о том, было ли, по его мнению, мертвое тело в багажнике автомобиля – однако при этом его показания никоим образом не будут отличаться от того, что он говорил раньше по поводу своего научного метода».

Невероятно, но Вассу позволили сделать это.

Он продолжал объяснять свои эксперименты с трупами, проводимые для изучения того, как они разлагаются. Он рассказывал о проведении соответствующих тестов.

Я встал и подал протест против его свидетельств. Васс не проводил химических тестов. Их проводил доктор Варкус Вайт, коллега Васса, и он отослал результаты доктору Вассу.

Я обратил внимание на тот факт, что не было проведено количественного анализа наличия хлороформа, поскольку багажник автомобиля свободно контактирует с окружающей средой и было бы невозможно определить, сколько именно хлороформа находится в багажнике автомобиля.

Я также указал на то, что Васс корректировал результаты своего исследования.

Я подал ходатайство о признании сделанных свидетельств недействительными, но мое ходатайство было отклонено.

Затем Васс засвидетельствовал, что количество хлороформа было «шокирующе большим». Но это было неправда. Я подал протест, поскольку данный вопрос выходил за рамки показаний Васса, но мой протест был отклонен.

Затем он дал показания о тестах с кусочками коврика из багажника автомобиля Кейси. Он сказал, что ему удалось идентифицировать пятьдесят одно индивидуальное химическое вещество, одним из которых был хлороформ. И это не все; он засвидетельствовал, что на графике наличия химических веществ имелись «большие пики» - то есть хлороформ присутствовал в гораздо больших количествах, чем другие химические вещества.

«Это удивило вас?» - спросил Эштон.

«Мы были шокированы», - ответил Васс.

Он утверждал, что никогда не видел такого уровня хлороформа за двадцать лет своей работы. Его заключение: хлороформ появился в багажнике автомобиля в какой-то момент времени в прошлом.

Конечно же, я возражал. Я сообщил суду: «Свидетель не засвидетельствовал, кто проводил тесты, а также ничего относительно их надежности».

Судья Перри спросил Васса, кто проводил тесты.

«Доктор Вайс и я проводили эти тесты», - ответил он.

«Являются ли эти данные теми данными, на которых вы основываете свое мнение по данному делу?» - спросил судья Перри.

«Да».

«Что-либо еще, господа?» - спросил судья Перри.

Затем доктор Васс обсудил силу запаха, исходящего из запечатанной баночки, в которой содержался кусочек коврика из багажника. Он сообщил, что отпрыгнул от нее на фут или два. Он сказал, что был шокирован тем, что «такая маленькая баночка с кусочком коврика может иметь такой сильный запах».

«Вы узнали этот запах, чем он являлся?» - спросил его Эштон.

«Я опознал его как запах разлагающегося человеческого тела», - ответил Васс.

«Который вам приходилось нюхать множество раз до этого?»

«Много раз до этого», - ответил Васс.

Затем Васс засвидетельствовал о бумажных полотенцах и салфетках, присланных ему доктором Нилом Хэскеллом для анализа. Васс заявил, что провел химический тест, выявивший наличие ряда жирных кислот на салфетке.

Его заключение: эти жирные кислоты появились от разлагавшегося тела.

«Это продукт распада жира», - заявил он.

«Это связано с разложением?» - спросил Эштон.

«Да».

Затем он засвидетельствовал, что источником запаха является коврик.

И с величайшей безапелляционностью доктор Васс заключил: «И так, в образце из автомобиля, из багажника автомобиля мы обнаружили пятьдесят одно химическое вещество, присущее разложению, которые, в свою очередь, были определены в результате работы, проводимой нами на протяжении последних нескольких лет».

Он сообщил, что начал исключать вещества, найденные в багажнике. Он сообщил, что изучал разлагающуюся пиццу, останки белки, воздух из гаража, в результате осталось около шестнадцати веществ.

«Из этих шестнадцати веществ, - заявил Васс, - семь считаются очень важными». Он сказал, что было еще шесть веществ, но их исключили, поскольку они также содержатся в газолине, находившемся в автомобиле.

Он продолжал: «Эти семь веществ присутствуют в списке тридцати веществ, которые, по нашему мнению, считаются имеющими наибольшее значение из тех пяти сотен веществ, которые присущи разложению человеческого тела».

«Можете ли вы к какому-либо мнению об источнике запаха, который вы анализировали с помощью изучения коврика?» - спросил Эштон.

«Я считаю его совместимым с человеческим разложением», - ответил доктор Васс.

Подуманное мною в этот момент является откровенно непечатным.

***

Когда Васс занял место для свидетеля, я знал, что судья Перри собирается позволить ему сделать свои заявления, хотя, по мнению моих экспертов, его методология была ошибочной, а его выводы не основывались заслуживающих доверия научных результатах.

Где-то в 2010 году судья Перри провел так называемые слушания Фрая, в ходе которых каждая сторона обсуждает доказательства, которые она намерена использовать на процессе, давая возможность другой стороне подать протест. Я каждый раз подавал протесты, но все они откланялись.

Судья Перри разрешал использовать все. Я понимаю, что мои слова похожи на хныканье, я искренне извиняюсь за это, но ничего не могу с собой поделать.

На слушаниях Фрая данный предмет обсуждался очень подробно, поэтому на судебном процессе Васс точно знал, о чем я собираюсь его спрашивать. Часто на слушаниях Фрая он был неконкретен, не отвечал на некоторые вопросы или притворялся непонимающим, о чем я говорю.

На судебном процессе было то же самое. Я делал все возможное, чтобы присяжные поняли, что его научные методы являются ерундой, но каждый раз меня останавливали протесты Эштона и подтверждение их судьей Перри. Васс якобы принес с собой базу данных, с помощью которой якобы определялись химические вещества, указывающие на мертвое тело, но метод получения этой базы данных был настолько ненаучен, что я даже не мог в это поверить. Но даже когда я начал спрашивать его об этом, то не мог продвинуться далеко из-за протестов Эштона и поддержки их судьей Перри.

У меня были сложности даже с тем, чтобы объяснить присяжным, что у Васса имелась финансовая заинтересованность и он обогатился бы, если смог продавать свое изобретение департаментам полиции. Проблема состояла в том, что ему необходимо было добиться принятия его базы данных для использования в суде, чтобы продавать свои детекторы трупного запаха.

Я «бодался» с ним в течение часа прежде чем он сознался, получит деньги за то, что его свидетельства будут приняты и его машина будет продаваться департаментам полиции по всей стране.

«Эти приборы – цель состоит в том, чтобы продавать их департаментам полиции по всей стране?» - спросил я его на перекрестном допросе.

«В соответствии с моими должностными инструкциями как сотрудника государственной лаборатории необходимо оформлять документ, объявляющий о сделанном изобретении», - таков был его ответ. Затем он начал рассказывать о том, как все это связано с грантом, полученным от Национального института правосудия. Он явно уклонялся от задаваемых вопросов.

«Вы понимаете мой вопрос?» - спросил я его.

Эштон выразил протест в связи с тем, что я перебиваю его свидетеля.

«Поддерживаю».

Он сказал, что решение о том, оформлять патент или нет, было решением лаборатории. Он заявил, что ему больше нечего сказать по данному вопросу.

«Вы поняли мой вопрос», - снова спросил я его.

«Мне кажется, я ответил на ваш вопрос», - ответил Васс.

«Я так не думаю. Целью всего этого является продажа прибора полицейским департаментам по всей стране?»

«Нет, - заявил он. – Моя цель совсем не сводится к продаже этого прибора. Моя цель заключается в его совершенствовании».

«Вам необходимо одобрения судом вашей базы данных, не правда ли, сэр?»

Аштон Эштон высказал протест и попросил подойти к судейской скамье.

Судья поддержал его протест.

«Я этого не знаю», - заявил Васс.

Я продолжал давить на него.

«Вы стали бы получать гонорары в результате продажи вашего прибора, причем продажи именно полиции, не правда ли, сэр?»

«Я, честно, не знаю…» - сказал он.

Все это продолжалось еще некоторое время.

Владелец патента и доктор Васс собирались устроить из своего прибора «золотое дно», если бы он смог показать, что его база данных, с помощью которой определялось разложение, является научно подтвержденной, и он собирался сделать все возможное, чтобы присяжные не узнали об этом. К сожалению доктора Васса, они узнали об этом достаточно.

К счастью для меня, Васс любил давать интервью и писать статьи. Изучая его карьеру, я обнаружил написанную им статью, в которой он утверждал, что может доказать успешное применение лозы. Лоза, с помощью которой ведутся поиски, похожа на расправленную вешалку для одежды; он утверждал, что верит в использование лозы для поиска спрятанных могил.

Я начал спрашивать его об этом, Эштон возражал, но я продолжал давить на него по данному вопросу. В конце концов он признался в том, что использовал лозу для обучения, и что он верит в эффективность ее использования. Это было комично. В результате нашего изучения его работы мы также выяснили, что он пытался использовать электронный поводки для мух.

Представлялся интересным и имеющим отношение к делу тот факт, что многие свидетели обвинения говорили о том, каким уникальным является запах разложения человеческого тела; однако мы обнаружили статью доктора Васса, где он утверждал, что гнилой картофель, находящийся в буфете пахнет очень похоже на запах разлагающегося человеческого тела.

Меня действительно беспокоило – и до сих пор беспокоит – какое множество протестов Эштона было поддержано судьей. Почему мне не позволили привести примеры возмутительных действий Васса? Почему мне не позволили подорвать доверие к нему? Васс являлся таким же свидетелем, как и другие, но всякий раз, когда я начинал всерьез «прессовать» его, меня тут же заставляли замолчать. Осознание этого даже сейчас раздражает меня не меньше, чем тогда.

Васс засвидетельствовал о том, что уровень хлороформа был «шокирующе высоким» и «необычно высоким», но, несмотря на все мои усилия, мне не удалось добиться многого в своих попытках показать, что количественного анализа проведено не было и что, следовательно, Васс никак не мог узнать, каким именно был уровень хлороформа.

Затем обвинение предоставило нам еще один подарок. Они совершили такую глупость, что я даже не мог в нее поверить. Они вызвали в качестве свидетеля работавшего в ФБР ученого доктора Майкла Рикенбаха, не сделавшего ничего особенного с точки зрения внесения своей лепты в версию обвинения. О причине, по которой они вызвали его, я могу только догадываться; я предполагаю, они сделали только для того, чтобы второй ученый поддержал доктора Васса.

Но когда я спросил доктора Рикенбаха об уровнях хлороформа, обнаруженного в багажнике автомобиля Кейси, он ответил, что уровни хлороформа были очень, очень низкими.

«Были ли они шокирующе высокими?» - спросил я его, передразнивая высокий голос Васса.

«Нет», - ответил он.

«Были ли они необычно высокими?»

«Нет», - ответил он.

И тот факт, что они вызвали его в качестве свидетеля, дал мне понять, что Эштон сделал это потому, что он совершенно не ничего не понимал в науке. Рикенбах не только засвидетельствовал низкий уровень хлороформа, он также засвидетельствовал тот факт, что хлороформ можно обнаружить в средствах для обезжиривания и других обычных моющих средствах и что уровни хлороформа, обнаруженные в багажнике, были сопоставимы с уровнями хлороформа в чистящих средствах. Он был вызван в качестве свидетеля обвинением, но давал показания как свидетель защиты.

Это явно был не лучший день для Эштона. В ходе моего перекрестного допроса Эштон поднялся, чтобы заявить протест, и он сделал это, издав громкий и агрессивный крик. Его визг был почти неистовым, и когда он издал его, я посмотрел на присяжных, и мне удалось увидеть, как присяжный номер восемь, белая женщина, работавшая в компании «Верисон», сделала гримасу, как будто говоря: «Ну ты и м*дак». Это было так заметно, что она, похоже, сигнализировала всем, кто мог ее видеть, насколько ей не нравится Эштон.

В течение всего судебного процесса я никогда точно не знал, насколько удачно я действую, насколько эффективна моя работа. Временами я был удовлетворен нашими усилиями, но каждый день напряжение было высоко, а объем подготовки к судебным заседаниям был огромен. Васс являлся для нас важным свидетелем. Если я позволил ему «впарить» всяческую ерунду, что он пытался сделать, я мог бы дать присяжным нечто, на чем можно было зацепиться. Если у них были подозрения или даже какие-то намеки на то, что в багажнике автомобиля могло оказаться мертвое тело, а не мусор, тогда у них появлялась возможность заключить, что Кейси положила его в багажник своего автомобиля, поскольку, в конце концов, это был ее автомобиль. Когда стало ясно, что Васс не может провести разграничение между разложением и мусором, позиция обвинения стала гораздо слабее.

[Георгий]

ГЛАВА 28
В НАДЕЖДЕ, ЧТО ЧТО-НИБУДЬ ДА ПРИСТАНЕТ

Затем обвинение обратилось к собакам. В промежуток времени между ознакомлением с доказательствами сторон и началом судебного процесса Верховный суд Флориды вынес решение по делу «Харрис против штата Флорида». В решении от правоохранительных органов требовалось предоставлять отчеты о поисках, производимых с использованием «трупных» собак, чтобы на основе них можно было делать вывод о надежности использования каждой конкретной собаки. Раньше принимались отчеты о проводимых тренировках; но суд решил, что поскольку тренировками занимается проводник собаки, поэтому результаты отчетов являются предвзятыми. Требуются данные о реальных результатах работы собак - каковы результаты каждого использования собак в конкретных делах.

Таким образом, суд требовал результаты «слепых» тестирований.

В нашем случае, ни Герус, ни Боунс не имели каких-либо отчетов, на основании которых можно было делать вывод об их надежности в качестве «трупных» собак, поэтому в соответствии с делом Харриса свидетельства о том, что они могли найти (а могли и не найти), должны были быть исключены.

Я был сбит с толка, когда судья Белвин Перри разрешил офицеру Джейсону Форджи продемонстрировать видеозапись, на которой Герус отыскивает другое тело в другом деле, и связал его с парой статей о других делах, чтобы получить разрешение свидетельствовать на суде. Все эти материалы были свалены в кучу самым немыслимым образом.

Для меня, без сомнения, это была ошибка, могущая привести к признанию судебного процесса недействительным.

Я сидел и смотрел видео, постоянно подавая протесты.

«Вы не можете допустить, чтобы присяжные видели это», - сказал я.

«Вы уже постелили себе постель, -сказал мне судья Перри, - и теперь вы должны лечь в нее».

Он посмотрел решение по делу Харриса и «вывернул его наизнанку».

Это было так несправедливо!

После собак настала очередь компьютерных поисков. Сандра Осборн Коун была вызвана свидетельствовать о результатах ее работы с компьютером, находившимся в бывшей спальне Ли, с которым работали все члены семьи Энтони.

Я заметил одну вещь: хотя Джорджу было уже «хорошо за пятьдесят», он активно пользовался компьютером. Он все время находился в нем онлайн. Вы никогда не сможете категорически утверждать, кто именно находится за компьютером, но вы можете сгруппировать осуществляемые поиски и тем самым получить хорошее представление о том, кто на нем работал. Кейси, например, часами проводила время в Фейсбуке и в МайСпейсе. Основываясь на истории использования интернета, было очевидно, что любимые сайты Джорджа были связаны с поисками работы – такие как Monter.com – а когда он не искал работу, он смотрел сайты, связанные с проституцией и эскорт-услугами. Двумя его самыми любимыми сайтами были Forty Plus и Single.com. Он также посещал сайты по садоводству, такие как Lowes.com. Но все равно, невозможно наверняка установить, кто именно находился за компьютером.

Коун засвидетельствовала, что обнаружила некоторые удаленные файлы, но не знала, как их восстановить, поэтому она передала компьютер сержанту Кевину Стенгеру из Отдела компьютерных преступлений Департамента полиции округа Орандж. Стенгер использовал программное обеспечение под названием NetAnalysis, чтобы восстановить отчеты об уделенных файлах и изолировать их. Он сообщил, что использовал новое программное обеспечение под названием CacheBack, разработанное следующим свидетелем, Джоном Деннисом Брэдли, бывшим офицером правоохранительных органов в Канаде. Брэдли на протяжении трех ночей писал коды и совершенствовал программу CacheBack после того, как Стенгер сообщил ему, что не может использовать ее.

Поэтому Линда Дрейн Бёрдик вызвала Брэдли свидетельствовать относительно отчета Стенгера – раз он был разработчиком использованного программного обеспечения. Задавая ему вопросы, она останавливалась на каждом из поисков, проведенных на компьютере. Я увидел, что один из сайтов о хлороформе посещался восемьдесят четыре раза. Я не мог поверить в это.

Я ранее уже самым тщательным образом изучил все эти отчеты.

«Как я мог пропустить такой факт?» - недоумевал я.

Я даже подал протест. Мы подошли к судейской скамье, и когда мы стояли перед судьей, Бёрдик ухмыльнулась в мою сторону, как будто говоря: «Мы тебя «сделали». Наконец-то мы тебя «сделали». Теперь ей конец».

Мне, конечно же, было не до улыбок.

Показания Брэдли были сделаны в конце дня. Я хотел продолжать свой перекрестный допрос, поэтому попросил у суда еще немного времени, и судья Перри согласился.

Обвинению нравилось вызывать сильного свидетеля под конец дня, поэтому, когда присяжные расходились по домам, обвинение могло покидать суд в хорошем настроении. Это была отличная стратегия.

Я вернулся в заднюю комнату и стал расспрашивать Кейси.

«Какого хрена все это значит? – сказал я. – Восемьдесят четыре раза просматривать сайт про хлороформ? Что вы знаете по этому поводу?»

«Я не имею никакого понятия, отчего это случилось, - ответила она. – Я говорю вам, я не посещала сайт о хлороформе восемьдесят четыре раза. Это смешно; это неправда».

В конце концов я поверил ей, потому что смотрел на страницу. Она не несла никакой информации. На эту страницу заходили восемьдесят четыре раза, но предыдущая страница сайта посещалась всего один раз. Но чтобы перейти на страницу о хлороформе, необходимо было находиться на предыдущей странице – только с нее можно было перейти на следующую страницу. Как тогда могло произойти так, что на странице с хлороформом пользователь оказывался восемьдесят четыре раза, а на предыдущей – всего один раз?
Это не имело никакого смысла.

Я вызвал Ларри Дэниелса, своего эксперта по компьютерам, и попросил его помочь мне. Всю ночь мы вместе пытались найти выяснить эту проблему на перекрестном допросе. Нам необходимо было завтра утром осуществлять перекрестный допрос Брэдли, но он даже не представил отчет о своей работе. Стенгер такой отчет представил. Ларри был очень огорчен этим.

На следующий день единственным сильным аргументом, который мне удалось использовать при перекрестном допросе Брэдли, был тот факт, что он не подготовил отчет о своей работе. Обвинение вызвало другого свидетеля, чтобы давать показания об отчете Стенгера, что позволило мне поставить важный вопрос относительно самого Стенгера. Мне пришлось ждать, когда наступит очередь защиты вызывать свидетелей и обсуждать этот отчет об использовании программы NetAnalysis, что приведет к шокирующим результатам – и только тогда мне удастся окончательно разрешить данную проблему.

Нам пришлось сидеть и ждать этого момента, что отнимало много нервов.

Затем они вызвали Ли, чтобы тот засвидетельствовал, что он не удалял файлы с компьютера. Я намеревался принять показания о поисках сайтов о проституции и эскорт-услугах, имея целью доказывать вывод о том, что именно Джордж удалил файлы, поскольку это представлялось логичным, так как ему не хотелось, чтобы Синди или кто-нибудь другой узнали о его распутных наклонностях.

Я хотел сказать: «Если вы женатый человек, но ищете шлюх на своем компьютере, то вы, очевидно, считаете необходимым время от времени очищать файлы с историей использования интернета».

Но я не смог этого сделать. Это оказалось вне рамок прямого допроса.

***

Затем обвинение стало копаться на месте преступления. Помощники шерифа Эдвард Турсо и Памела Портер были первыми офицерами, появившимися на месте преступления после того, как Рой Кронк позвонил в службу «9-1-1» с сообщением об обнаружении тела 11 декабря 2008 года. Учитывая тот факт, что Кронк сказал Портер: «Получу ли я вознаграждение, несмотря на то, что она мертва?», а также тот факт, что Портер получила приказ от Отдела внутренней безопасности ничего не сообщать о Кронке, сохраняя определенную информацию в тайне, я не ожидал вызова ее обвинением в качестве свидетеля – так оно и случилось. Вместо этого они вызвали Турсо, рассказавшего присяжным, как он появился на месте преступления и обнаружил тело.

В этот момент я понял, что обвинение не собирается вызвать Кронка – я не мог даже поверить в это – но затем выяснилось, что причина, по которой они не вызвали его, заключалась не в том, что они не доверяли его свидетельским показаниям. Все оказалось гораздо хуже: они откровенно не верили ему самому.

Они считали его «не правдивым».

И это очень сильно задевает меня. Они просили присяжных поверить в подлинность предоставленного им места преступления, но в то же время сами отказывались верить в правдивость его показаний.

Это было что-то вроде: «Поверьте во все, что я нашел на этом месте, но не верьте мне самому».

Это очень плохо для расследования уголовного дела. В случае дела, грозящего смертной казнью – а наше дело было именно таким – это было еще хуже; такие вещи действительно заставляют задуматься над вопросом о допустимости применения смертной казни в нашей стране. Если подобное могло случиться во всем известном деле, за которым следили все, то представьте себе тихое дело, на которое никто не обращает внимания… Это страшно.

***

После вызова пары свидетелей для дачи показаний о фотографиях останков Кейли, обвинение вызвало патологоанатома доктора Гари Утца, который засвидетельствовал отсутствие травм на теле Кейли.

После Утца обвинение вызвало доктора Джона Шульца, своего судебного антрополога, чья задача состояла в том, чтобы продемонстрировать присяжным отвратительные детали места преступления. Они зашли так далеко, что показали присяжным фотографии и свидетельства о том, как животные жевали кости Кейли.

Я активно протестовал. Мы подошли к судейской скамье, и в результате судья Перри разрешил продолжать, сославшись на мое заявление во вступительной речи о том, что останки могли быть перемещены. Я не могу понять, как эти вещи связаны друг с другом, но именно на таком основании он позволил присяжным видеть и слышать эту предвзятую информацию, которая никоим образом ничего не доказывала. Все это имело следствием лишь демонстрацию отвратительных деталей, найденных на месте происшествия.

Все это время Кейси обязана была сидеть в зале суда и рассматривать эти ужасные фотографии костей своей любимой дочери, и я мог видеть, как она все более и более расстраивается. Дороти Клэй Симмз пришлось обнимать ее за плечи, чтобы она успокоилась.
Джефф Эштон посчитал необходимым пожаловаться по этому поводу.

«Я считаю, что помощнику адвоката не следует обнимать рукой и похлопывать обвиняемую на глазах у присяжных, - заявил он. – Поэтому мы попросим, чтобы мисс Симмз и все помощники адвоката были бы проинструктированы относительно того, что эти жесты утешения необходимо прекратить, потому что они могут повлиять на присяжных и вызвать у них симпатию. Поэтому мы попросим, чтобы помощник адвоката воздерживался от этого и оставил знаки утешения до перерыва в заседаниях».

Судья Перри отказался исполнить просьбу Эштона, но предупредил меня, чтобы я сам следил за происходящим, иначе суд вынужден будет удалить Кейси из зала суда.

Позднее в тот день Кейси настолько расстроилась, видя эти ужасные фотографии, что ей стало плохо, и судья Перри отменил заседание до конца дня. Обращаюсь ко всем тем блогерам, утверждавшим, что Кейси не любила свою дочь, что она убила ее, чтобы бегать по танцулькам: вы должны были присутствовать в тот день в зале суда. Ее боль была очевидна и очень мучительна. Как ни смотреть на происходящее, это – трагедия, и мне было очень тяжело выступать ее участником.

***

Затем обвинение вызвало доктора Джан Гаравалья, патологоанатома. Обвинение рекламировало ее как своего «звездного» свидетеля.
Я же оценил ее – и присяжные также оценили ее – как явный «перебор». В том смысле, что она выступала на темы, гораздо более широкие, чем те, которые позволяла ее профессия. И все это должно было касаться причины и характера смерти – почему рассматриваемое нами дело было делом об убийстве. Как и раньше, она повторила три аргумента, на которых оно было квалифицировано как дело об убийстве:

А. Об исчезновении Кейли не было сообщено властям немедленно;
В. Ее тело было спрятано в лесном массиве;
С. К нижней части лица была, как кажется, прилеплена клейкая лента.

И снова: все это не были медицинские факты. Эти факты, полученные в ходе расследования, ничего не говорили о том, как умерла Кейли.

На перекрестном допросе доктор Гаравалья выглядела очень возмущенной и отвечала резко – и все же я безоговорочно верю: сама она считала свое выступление превосходным.

После окончания судебного процесса она сделала нечто, что крайне оскорбило меня. Она сняла документальный фильм об этом деле, что мы все от нее ожидали. Вместо того, чтобы принять вынесенный вердикт, она в фильме прокомментировала его, заявив, что жюри присяжных было составлено из людей, который все еще верят в то, что Элвис жив. Она продолжала свой комментарий рассказами об уловках защиты и о том, насколько сильной была версия обвинения. Когда я увидел на экране, как она говорит все эти вещи, мне оставалось только изумляться, где она наслушалась такой информации.

Она являлась свидетелем, а это значило, что ей не было разрешено находиться в зале суда во время судебного процесса. Правило изоляции требовало, чтобы она не слушала показаний других свидетелей. Либо она нарушила распоряжение судьи, либо демонстрировала свою крайнюю предвзятость – качество, которого патологоанатом должен избегать в первую очередь.

***

Следующим свидетелем был Майкл Уоррен, продемонстрировавший свое абсурдное, оскорбительное видео с наложением клейкой ленты на фотографию Кейли. Давая показания, Уоррен заявил, что это лишь «возможное» и «умозрительное» предположение. Он не сказал, что это его собственные «придумки», и представлял эти изображения публике, будто они являются отражением реальности.

Я осознал допущенные им нарушения по стольким разным направлениям, что не знал даже, с чего начать.

Я подал ходатайство о признании судебного процесса недействительным.

«Я считаю, что колоссальный эффект от этого предвзятого действия перевешивает его доказательную силу; поэтому мы будем ходатайствовать о признании судебного процесса недействительным, основываясь на данном факте», - заявил я.

Судья Перри спросил меня, не представили ли обе стороны различные версии относительно местоположения клейкой ленты. И он спросил меня, говорил ли он /Уоррен/, что существуют и другие возможности, кроме тех, которые представлены на видео.

«Свидетель говорил об этом, - сказал я. – Однако наша позиция заключается в том, что это его допущение не оправдывает показ видео продолжительностью в две минуты, на котором демонстрируется эта прекрасная маленькая девочка с клейкой лентой, налепленной ей на рот, а на заднем плане которой виден ее череп и скелет».

«Хорошо», - ответил он.

«Я считаю, что это имеет лишь одну цель – разжечь страсти у присяжных, особенно с учетом того факта, что, как заявил сам свидетель, он может изложить и объяснить свое мнение без показа данного видео».

Эштон заявил, что в некий момент времени Кейли на самом деле имела клейкую ленту над зоной ее лица, носа и/или рта и что демонстрация видео была необходимой для обоснования версии обвинения о том, что клейкая лента представляла собой орудие преступления; и поэтому демонстрация видео с данной целью является допустимой.

«Ходатайство о признании судебного процесса недействительным на данный момент отклоняется», - принял решение судья Перри.

***

Следующими давали показания специалисты по обследованию места происшествия Робин Мэйнард и Элизабет Фонтейн о мифическом стикере в форме сердечка. Доктор Нил Хэскелл свидетельствовал о мухах, обнаруженных в багажнике. Отчет Хэскелла был явно преувеличенным, однако сейчас, у свидетельской стойки, он был честен. Он был подавлен и отвечал прямо. Он говорил о единственной ножке мясной мухи, а, когда в ходе перекрестного допроса я спросил его, откуда взялись все эти насекомые, он честно ответил – они произошли от мусора в пакете.

Самым последним в списке свидетелей обвинения, причем дававший показания о характере Кейси – а не о том, убивала ли она кого-либо – был Робби Уильямс, художник по татуировкам, набившим слова «Прекрасная жизнь» на Кейси.

Прокуроры хотели завершить свою очередь эмоциональным ударом; они хотели, чтобы присяжные узнали о том, как после смерти Кейли она приехала в центр города и сделала себе татуировку, что, как мне кажется, должно было указать на то, насколько низок был ее моральный уровень.

Во время перекрестного допроса я сразу же указал на тот факт, что Синди и Джордж также сделали себе татуировки, чтобы тем самым увековечить память о Кейли.

«Если Джордж и Синди могли сделать татуировку, - сказал я, - то почему не могла сделать татуировку Кейси?»

И это был конец их версии, как в буквальном, так и в переносном смысле.

***

Должен сказать, что в целом обвинение проделало хорошую работу, представляя имеющиеся у него свидетельства. Их у обвинения было немного, но прокуроры выжали из них все возможное. В целом все это было хорошо организовано и представлено – благодаря Бёрдик. Она отвечала за это дело и за его организацию, по крайней мере касательно свидетельств и вещественных доказательств.
 
Конечно, несколько раз бывали ситуации, когда прокуроры действительно позволяли делу затягиваться, но все, что они хотели сделать, это перестраховаться, пускай даже и чрезмерно, а не навредить своему делу.

Помимо того факта, что у них не было никаких аргументов относительно того, как, когда и где умерла Кейли, особенно как она умерла, прокуроры пустились в типичный перегиб, характерный для обвинения – приглашая многочисленных Фокеров, используя рассмотренное выше видеоналожение изображений и затягивая рассмотрение дела на процессе до таких пределов, когда у них уже практически ничего не оставалось, что могло бы подтвердить их версию.

После окончания судебного процесса я слышал от одного из запасных присяжных, которого я не буду называть, что он и другой такой же присяжный выразили одно и то же мнение. По окончании представления своей версии обвинением, каждый из них сказал: «Мы просили большего, мы ожидали большего. И в конце концов мы были шокированы тем, что у обвинения не нашлось ничего большего, чтобы подкрепить свою версию».

Этот запасной присяжный произнес тогда свою «сумасшедшую» фразу: «Это похоже на то, когда ты уже заплатил проститутке, но ничего от нее не получил». Но судебный процесс был еще далек от своего завершения. Я боялся, что присяжные признают Кейси виновной, если найдут для этого повод. Мне необходимо было продолжать «давить».

[Георгий]

ГЛАВА 29
МОЯ ОЧЕРЕДЬ

При разработке нашей версии вы разбили ее на несколько тем. Мы считали, что в этом случае присяжным будет легче воспринять ее. Кроме того, обвинение излагало свою версию в хронологическом порядке, поэтому мы решили, что присяжные уже узнали о том, как происходили основные события.

Вот пять тем, которые я намеревался обсуждать:

А) Результаты судебной экспертизы. Данная тема была связана со всеми фактами, имевшими отношение к хлороформу, образцами коврика, воздуха в багажнике, текстильным волокнам, отсутствию образцов ДНК, мифическому стикеру в форме сердечка и экспериментам доктора Васса с тестированием воздуха, на основании которых делался вывод о наличии разложения в багажнике автомобиля Кейси.

В) Случайная смерть Кейли в результате утопления. Имелись доказательства, подтверждавшие эту версию.

С) Проблемы с местом преступления на Сабёрбан Драйв. Я собирался допросить Роя Кронка.

D) Сексуальное насилие над Кейси, осуществленное Джорджем Энтони. Оно объяснит странное поведение Кейси на протяжении тридцати дней до ее ареста и впоследствии в тюрьме.

Е) Последняя тема касалась неправомерных действий полиции и попыток Джорджа «подставить» Кейси, чтобы заставить ее молчать о сексуальном насилии. Мне не терпелось допросить Кристал Холлоуэй, любовницу Джорджа во время всех этих испытаний, чтобы присяжные узнали о ее рассказе о несчастном случае, который подобно катящемуся снежному кому «вышел из-под контроля».

***

Уже с очень давних пор я хотел начать с результатов судебной экспертизы, и я хотел начать с них, поскольку обвинение на них заканчивало. Эта тема являлась важной частью их версии, и я намеревался пробить так много брешей в их версии, чтобы она сразу же вызвала «разумные сомнения».

Я хотел достигнуть двух важных целей в связи с результатами судебной экспертизы. Во-первых, я намеревался показать, насколько убедительно эти результаты оправдывают Кейси, и, во-вторых, я хотел показать присяжным, какое большое количество результатов судебной экспертизы обвинение скрывает от них. И это было сделать очень несложно вследствие неудачной стратегии обвинения по сокрытию этих результатов.

В ходе заслушивания показаний свидетелей обвинения всякий раз, когда я пытался поднять какой-либо вопрос, Джефф Эштон протестовал под предлогом, что это «находится вне рамок допроса», а судья Белвин Перри поддерживал эти протесты – большинство судей позволили бы мне продолжать свои действия – но это на самом деле открывало передо мной возможности показать присяжным, сколь многое обвинение скрывает от них.

Участие в судебном процессе во многом напоминает игру в шахматы. Вам всегда приходится прогнозировать следующий ход вашего соперника. Обвинение начало препятствовать мне в ходе перекрестных допросов их свидетелей затрагивать темы, которые могли оправдать Кейси, что заставило нас обратиться к этим темам во время заслушивания наших свидетелей. Мы очень хотели этого и были этому рады, поскольку получали возможность продемонстрировать присяжным свидетелей, которых обвинение должно было вызвать, но не сделало этого.

В деле под названием «Хэлибёртон» имеется следующее решение: в ходе заключительной речи нельзя утверждать, что обвинение намеренно не вызвало некоторых свидетелей, если защита сама не вызвала этих свидетелей. Например, если бы мы не вызвали Роя Кронка, то не могли бы утверждать, что обвинение не вызвало его само. И я понимал, что, когда наступит черед заключительных выступлений, данный момент окажется особенно важным.

Было бы просто замечательным вызвать в качестве своих первых свидетелей не кого-нибудь, а сотрудников лаборатории ФБР, для дачи показаний о всех тех вещественных доказательствах, которые не были представлены обвинением, вещественных доказательств, оправдывавших Кейси.

И именно так мы и поступили.

Это было непростой задачей, потому что все эти эксперты были очень заняты, они имели очень жесткие графики работы, но здесь мой помощник Мишель Медина сделала все возможное. Мишель была в высшей степени организованным и представительным человеком, она смогла устроить так, что все эти свидетели прибыли в суд, причем в нужном нам порядке.

Мы начали с Джеральдо Блуа, поскольку он был тем экспертом, который собирал множество вещественных доказательств и отправлял их в лабораторию ФБР для исследования. Здесь я хочу заметить, что, по моему мнению, работники лаборатории ФБР оказались в высшей степени профессиональными. Пола Вулф, юрист лаборатории ФБР, держалась в отношении защиты совершенно честно.

«Наши сотрудники собираются свидетельствовать о реальных фактах, какими бы они ни были, - сообщила она мне, - какой бы стороне они не помогали».

Я не мог просить ничего больше.

ФБР поинтересовалось, не хотим ли мы побеседовать с каждым их сотрудником относительно их показаний прежде чем они начнут давать их в суде, поэтому каждый вечер после судебных заседаний я встречался с сотрудниками лаборатории ФБР и обсуждал с ними их свидетельства.

Мы начали с Хизер Шойберт, работавшей в лаборатории ФБР старшим специалистом по анализу ДНК.

ДНК всегда является темой, которую сложно объяснить присяжным, не утратив их интерес к этой проблеме, поэтому должен признаться, что одним из лучших моих достижений в качестве адвоката на этом процессе являлось простое изложение научных вопросов. Я затратил много времени на подготовку к этому, и даже сейчас я больше всего горжусь именно этой своей работой.

По моему мнению, Шойберт оказалась отличным свидетелем. Она была очень убедительна и очень хорошо разъяснила проблемы, связанные с ДНК; она помогла нам сразу по нескольким направлениям. Она засвидетельствовала, что крови не было обнаружено ни на сиденье автомобиля Кейси, ни в багажнике этого автомобиля, ни на его руле; что на клейкой ленте не было обнаружено ДНК; и что клейкая лента была загрязнена в процессе ее изучения.

Обвинение заявляло о наличии разложения человеческого тела в багажнике автомобиля, но Хизер засвидетельствовала, что жидкости, выделяемые при разложении человеческого тела, должны содержать ДНК – но ДНК обнаружено не было. Она засвидетельствовала, что исследовала вещественные доказательства на наличие крови, спермы, слюны – но ничего этого обнаружено не было.

Присяжные теперь имели возможность на разумных основаниях заключить, что в багажнике автомобиля никакого тела не было.

Она также засвидетельствовала, что сторонние ДНК, обнаруженные на клейкой стороне ленты, не принадлежали ни Кейли, ни Кейси.

Все это сильно ударило по версии обвинения.

***

Следующим моим ходом была атака на мифический стикер в форме сердечка.

Версия обвинения заключалась в том, что Кейси взяла один из стикеров Кейли в форме сердечка и налепила его на клейкую ленту, чтобы показать, как сильно она любила ее.

Разгромить эту версию было несложно.

Я вызвал Рональда Мёрдоха, ответственного за обследование места преступления, и он засвидетельствовал, что стикер был найден в тридцати футах от тела Кейли.

После этого мы вызвали Лори Готтесман, и она засвидетельствовала, что исследовала клейкую ленту и не обнаружила никаких остатков на ней каких-либо стикеров.

Затем мы продемонстрировали присяжным, что стикеры, найденные в доме Энтони выглядели совсем по-другому по сравнению с тем стикером, который был найден на месте преступления в тридцати футах от тела Кейли.

Присяжные должны были прийти к выводу, что обвинение на самом деле пыталось ввести их в заблуждение, предоставляя неверную информацию.

И самым действенным результатом было то, что мы использовали в этих целях людей, связанных со стороной обвинения. Они не были нашими экспертами. Это были свидетели обвинения, и прокуроры вынуждены были сидеть, как мы используем в наших интересах их собственных свидетелей.

Особенно недовольным становился Джефф Эштон, когда на его глазах разваливалась версия обвинения. Он проявлял свою сущность, корча рожи, кривляясь, делая протесты и, как обычно, распаляясь все больше и больше.

Медленно, но верно, мы могли видеть, как возбужденный Эштон начал закипать подобно вулкану, готовому в любой момент начать извержение.

На следующий день я вызвал для дачи показаний нашего энтомолога доктора Тима Хантингтона. Хантингтон выступал очень здорово. Он разбирал сложные понятия до их простых форм, чтобы присяжные поняли, что, основываясь на особенностях личинок мух, найденных в багажнике, можно было сделать вывод о том, что они произошли не из разлагающегося человеческого тела, как это пыталось утверждать обвинение, но скорее из мусора – а не по каким-либо иным причинам.

Когда его спросили, является ли ножка мясной мухи доказательством разложения, он ответил: «Она ничего не значит». Он заявил, что если бы в багажнике находилось мертвое тело, то там были бы тысячи мух, а не одна только ножка.

Он также засвидетельствовал, что, по его мнению, тело было перемещено из другого места на место, где оно было обнаружено; изначально оно там не находилось.

Эштон потратил несколько часов на перекрестный допрос Хантингтона. Он знал, что Хантингтон серьезно подрывает его позицию, и он отчаянно нападал на него, прерывая его ответы, издеваясь над ним, пытаясь взять его под контроль и управлять им; в конечном счете это ему не удалось, поскольку у него самого не было доказательств.

Один из самых странных поступков Эштона на судебном процессе был совершен им во время пикировки с доктором Хантингтоном, который в своих показаниях обсуждал разложение свиных тел. Эштон посчитал, что будет очень остроумно рассказать о «завертывании свиней в одеяло». Мы обсуждали останки маленькой девочки, а он «откалывал» свои шуточки.

Поскольку Эштон использовал образцы вещественных доказательств при допросе Хантингтона, я стоял рядом с присяжными, когда Эштон произнес свою саркастическую фразу относительно «свиней в одеяле». Я взглянул на присяжных. Им эта фраза не понравилась, никто не находил ее смешной.

Я не прекращал подавать протесты всякий раз, когда Эштон обрывал Хантингтона во время своего перекрестного допроса. Эштон отвечал: «Это проблема соответствия теме допроса. Я просто очень беспокоюсь, как бы мы не «залезли» в другие темы».

На само деле он беспокоился, что Хантингтон превращает его версию в фарш для гамбургера.

Судья Перри предупредил Эштона: «Больше этого не делайте».

Эштон продолжал обрывать доктора Хантингтона, и я уже не мог больше этого терпеть.

«Я выражаю протест и требую, чтобы свидетелю позволили закончить свой ответ», - заявил я.

Эштон извинился. Он увидел, насколько раздражен судья Перри.

«Мне показалось, что он закончил», - оправдывался он.

«Я потерял нить своих рассуждений, - сказал доктор Хантингтон. – Я не помню, что собирался сказать дальше».

Эштон спросил, не может ли секретарь суда зачитает сказанное им.

Судья Перри подозвал прервал допрос и подозвал нас к судейской скамье.

«Вы должны поговорить со своим коллегой, - сказан он Линде Дрейн Бёрдик. – Поскольку вот что я собираюсь сделать. Если он продолжит прерывать свидетелей, и это касается также и вас, мистер Баэз, тогда я запрещу участие членов ваших команд, за исключением главных адвокатов. Единственное, что они смогут делать, это передавать свои вопросы – если вы не можете контролировать членов своей команды, что эти члены вашей команды будут устранены от непосредственного участия в судебном процессе.

Действующее правило очень простое. Задайте вопрос. А когда свидетель закончит отвечать на вопрос, он замолчит сам. Поэтому, если вы, ребята, не можете контролировать их эмоции, их буду контролировать я сам. И вот таким именно образом я и поступлю».

Из всего того хвастовства, которое я слышал от Эштона о его великолепном выступлении на протяжении всего судебного процесса, я никогда не слышал о том, как он рассказывал кому-нибудь, как судья Перри чуть не запретил ему участвовать в процессе за неспособность контролировать свои эмоции.

После этого Эштон, получив по рукам, заметно успокоился.

18 июня я вызвал для дачи свидетельских показаний доктора Уильяма Родригеса. Я вызвал его потому, что он обладал большим опытом работы с телами и клейкой лентой, и он собирался свидетельствовать о том, что если тело не захоронено, то клейкая лента никогда не остается рядом с останками. Его заключение должно было сводиться к тому, что место преступления было инсценировано и любое вещественное доказательство, найденное там, использовать нельзя.

Он также собирался засвидетельствовать, что наложение клейкой ленты на цветную фотографию останков Кейли является «неслыханным» делом.

«Нет никаких научных способов, с помощью которых можно определить, где находилась клейкая лента», - заявил он.

Следовательно, версия обвинения о том, что смерть была вызвана наличием клейкой ленты, является абсурдной.

Но присяжные так никогда и не услышали его показаний. Эштон немедленно подал протест, утверждая, что Родригес является экспертом, который не был допрошен прокурорами до начала судебного процесса, а по распоряжению судьи Перри, если мой свидетель на представил отчет со своим мнением или не был допрошен прокурорами, он не мог давать свидетельские показания.

Но подождите-ка минутку: обязанность допросить его лежала на Эштоне. Я не имел никакой возможности заставить Эштона сделать это, и он намеренно не допросил свидетеля только для того, чтобы иметь возможность подать протест и попытаться запретить ему давать показания.

Это было смешно до абсурда. Но судья Перри позволил ему выкинуть эту шутку.

Судья Перри в 13:00 назначил перерыв в судебных заседаниях, чтобы прокуроры могли допросить Родригеса.

Но здесь оказалась загвоздка. Родирес работал на Вооруженные силы Соединенных Штатов и каким-то образом, как утверждает Эштон, начальник Родригеса позвонил ему по мобильному телефону и сообщил ему, что Родригес не получал разрешения давать показания. Эштон утверждал, что, если Родирес даст показания, он будет уволен.

Эштон клялся, что не звонил начальнику Родригеса, что тот сам позвонил ему. У меня не было доказательств утверждать, что он лжет, но
скажите мне, пожалуйста, каким образом начальник Родригеса узнал номер мобильного телефона Эштона?

Сначала Родригес заявил, что будет давать показания в любом случае, но, чтобы лишить его этой возможности, Эштон внес ходатайство о том, чтобы отложить заслушивание свидетельских показаний Родригеса на судебном процессе еще на один день, чтобы он (Эштон) имел возможность изучить исходные показания и подготовиться – прекрасно зная при этом, в каком положении находился Родригес.

Все шло к тому, что Эштон выиграет. И никак иначе.

Я сообщил Родригесу о том, что мне самому ранее сказал Эштон: его начальник сказал, что готов уволить его в случае дачи показаний, и в создавшихся условиях мы оба согласились, что не стоит рисковать работой. В конце того дня я вынужден был исключить его из списка своих свидетелей.

[Георгий]

***

Моим следующим свидетелем был доктор Вернер Шпитц, который был ничто иное, как просто чудо. Вам пришлось бы много потрудиться, чтобы найти судебного патологоанатома с большим опытом.

Он засвидетельствовал, что аутопсия, проведенная доктором Гаравалья, была «совершенно некачественной», и он рассказал о том факте, что в процессе аутопсии не было осуществлено вскрытия черепа и что ему самому пришлось вскрывать его. В результате он обнаружил важный факт, а именно, что тело разлагалось, лежа на левом боку, где его и оставили. Но когда тело было обнаружено Кронком, череп находился в вертикальном положении. Это было еще одним свидетельством того, что место преступления было инсценировано.

Эштон проводил перекрестный допрос. Во время этого допроса он попытался использовать написанную юристами статью, чтобы опровергнуть заявления Шпитца. Эштон хотел, чтобы Шпитц ознакомился с ней, а когда тот сделал это, он воскликнул: «Вы знаете, эта статься написана юристами для юристов. В ней используется юридический жаргон. Я не понимаю ее. Я не юрист. Я никогда не был юристом. Это написано на специфическом юридическом жаргоне, и я не могу понять, что здесь написано».

Шпитц устроил скандал за стойкой для свидетелей, разоблачая Эштона. Он также был очень убедителен. Он давал показания о разложении черепа Кейли, отвечая на вопросы, задаваемые Чейни Мэсоном. В какой-то момент он сказал следующее: «Вы видите черные частицы. Эти черные частицы являются веществом, представляющим собой значительный и постоянный результат разложения. Это означает, что мозг, заполнявший все это пространство, отсутствует. Мозг разложился, но некоторые его составляющие, такие как железо, фосфат магния, натрий, хлориды, всевозможные элементы, остались. Они не исчезли.

И это тот самый пепел к пеплу, прах к праху, о которых вы читали в Библии. И эта пыль действительно осталась. И этот объем пыли весит менее унции, но, конечно, там была не одна унция, потому что часть ее удалили – и она пропала».

Его аналогия («пепел к пеплу, прах к праху») оказалась очень интересной, и я взглянул на присяжных, и каждый из них сидел вытянувшись, слушая профессора, декана судебной патологии, знакомящего их с тем, что он обнаружил, и объясняя им, насколько это важно.

Он рассказал им, что обнаружил остатки – черные частицы – наверху левой стороны черепа Кейли, что свидетельствовало: изначально ее положили набок.

Присяжные поняли, что это является доказательством изменений, произведенных на месте преступления и его ненадежности. А когда Шпитц засвидетельствовал, что на клейкой ленте не было образцов ДНК, присяжные убедились в том, что Кейли не была убита с помощью клейкой ленты. Во время перекрестного допроса Эштон продолжал пытаться «прищучить» Шпитца фактами, относящимися к делу, но не имеющими никакого отношения к науке. Это было интересно, поскольку, когда давала свидетельские показания Гаравалья, она только и говорила о фактах, полученных в результате расследования, о том, что Кейли отсутствовала тридцать дней и прочими подобными фактами, относящимися к расследованию, в то время как Шпитц говорил только о работе, выполненной им самим, а не на результатах, полученных следователями.

А поскольку он не помнил результатов, полученных следователями, Эштон пытался выставить его дрожащим от старости пожилым человеком, который не может ничего запомнить.

В тот день после окончания судебного заседания я посмотрел, как в новостях освещали происходящее, что случалось со мной редко. Так называемые эксперты, которые считали, что знают, как надо вести дело, говорили: «Эштон буквально порвал его. Доктор Шпитц заканчивает свою карьеру на печальной ноте, ибо Эштон уничтожил его. Он выглядел как дряхлый старик».

Тем временем, эти люди вследствие своего невежества не знали того, что видел я со своего места в зале суда – как присяжные ловили каждое слово доктора Шпитца. Они так хорошо относились к нему из-за его личного обаяния, поэтому они были гораздо сильнее настроены услышать то, что он собирался им сказать. А он собирался сказать вещи, губительные для версии обвинения.

После окончания судебного процесса один из присяжных сознался мне: «После свидетельских показаний доктора Шпитца дело обвинения было проиграно».

Нашим следующим свидетелем была Джейн Бокк, наш судебный ботаник, специализировавшаяся на экологии и анатомии растений и судебной ботанике. Джейн уже пожилая женщина, которую Эштон высмеивал «вдоль и поперек». Она обсуждала, как кости растаскивались животными и как они оказались захороненными. Когда Эштон спросил ее о захороненной кости, она ответила, что кость могла захоронить даже собака.

Он начал высмеивать ее: «Собака захоронила? Собака захоронила?»

«Собаки делают это, - ответила Бокк. – И койоты делают это. Я не знаю, водятся ли они здесь».

«У нас здесь нет койотов…» - презрительно заявил Эшто, хотя в действительности была даже опубликована статья о том, что койоты были замечены в центральной части Орландо.

Можно спорить о том, помогли ли нам или навредили ее показания, однако реальный эффект ее свидетельств был связан с тем, что Эштон явно переусердствовал и издевательски относился к этой милой пожилой женщине.

«Какой нахальный м*дак», - сказал один из присяжных после окончания судебного процесса, имея в виду обращение Эштона с Бокк.

Затем выступал Ричард Эйкеленбоом, которого я привез из Нидерландов. Он был еще одним свидетелем, которого Эштон намеренно не допрашивал. И в этот раз тактика Эштона – с использованием недовольства судьи Перри – едва не заставила меня прекратить дело.

Эштон намеренно не допрашивал многих моих экспертов, отчеты которых мы ему предоставили для этой цели. Я считаю, что он делал это с тем, чтобы напомнить судье его решение, гласившее: «Если этого нет в показаниях на допросе или в представленном отчете, они не могут свидетельствовать об этом на суде». Поэтому на протяжении всего судебного процесса он продолжал указывать на тот факт, что мы нарушаем данное решение – потому что он сам не смог допросить свидетелей. Можно предположить, что я мог что-то сделать в связи с этим, однако на самом деле ничего сделать было нельзя. Если бы я мог заставить Эштона допросить моих свидетелей, то я обязательно сделал бы это.

Тем временем Эштон получал огромное удовольствие от моего огорчения.

Он продолжал повторять: «Баэз, похоже, не может следовать этому решению, Ваша Честь». Хотя на самом деле Эштон имел сразу два преимущества: во-первых, решение, во-вторых, тот факт, что в этой игре судья Перри играл на его стороне.

Я очень хотел подать ходатайство об отстранении судьи Перри, обвиняя его в предвзятости, но я боялся делать это, поскольку, как я уже говорил Кейси, опасался того, как он может отомстить мне.

Как бы то ни было, после того, как я вызвал Ричарда Эйкеленбоома давать свидетельские показания, а Эштон устроил грандиозное шоу относительно того, что его выступление выходит за рамки представленного им отчета, судья Перри прочитал мне нотацию.

Судья Перри решил, что мои действия не были случайными, а преднамеренными. Эйкелебоом должен был подчиняться установленным правилам.

«Как, по-вашему, я мог заставить Эштона допросить его?» - хотелось крикнуть мне.

Он отказался позволить свидетелю давать показания по вопросу о возможности проведения анализа ДНК в разлагавшихся жидкостях, обнаруженных в багажнике автомобиля.

Судья также заявил, что собирается рассмотреть вопрос о задержании меня за неуважение к суду после окончания судебного процесса.

Это потрясло меня – и довольно сильно. Что он собирается со мной сделать? Я не знал. Меня никогда раньше не задерживали за неуважение к суду. Он мог оштрафовать меня. Могли возникнуть проблемы с коллегией адвокатов, с чем мне определенно не хотелось сталкиваться. Меня могли даже посадить в тюрьму.

А публичное унижение? Я много старался, чтобы заработать хорошую репутацию адвоката, такого адвоката, который бьется за своих клиентов. Меня не особо волновали нападки СМИ, поскольку это являлось следствием моих действий по защите клиента, но в данном случае все было по-другому. Заседания были прерваны, и я отправился повидаться с Кейси.

«Я должен кое-чем поделиться с вами, Кейси, - сказал я ей. – Я не знаю, смогу ли я дальше защищать вас. Проблема состоит в том, что сейчас я должен больше беспокоиться о себе, чем о вас. Я беспокоюсь за свою семью, за своего сына. Для меня было бы нечестно выступать в качестве вашего адвоката, поскольку вы уже не являетесь центром моего внимания, а вы заслуживаете гораздо большего».
Кейси заплакала.

«Пожалуйста, не отказывайтесь от меня», - просила она.

«Я не отказываюсь, - ответил я. – Но я сам не могу поверить в то, что говорю вас сейчас».

Я ушел от нее, вошел к себе в ванную, встал на колени и начал молиться, прося помощи и силы.

Тем временем Чейни отправился поговорить с судьей Перри. Я подошел к ним, когда Чейни говорил: «Этот парень очень беспокоится о своей лицензии и карьере, и он больше не может сосредоточиться на этом деле. Мы так не можем. Необходимо прекратить все это».

Чейни предложил нам не возобновлять в тот день заседания и всем отправиться по домам, а завтра начать заново.

«Все отправляются домой, - решил судья Перри. – Я не буду никого задерживать за неповиновение суду».

Я вернулся и переговорил с Кейси.

«Мы прерываемся на день, - сообщил я ей. – Все должно быть хорошо».

Это было очень тяжелое для меня время посредине этого тяжелого судебного процесса. На следующий день газета «Орландо Сентинел» опубликовала карикатуру на судью Перри, положившего меня на свое колено и шлепающего меня по заднице. Я адвокат, отец и муж. Все, что я делал, было связано с тем, чтобы исполнять данную мною клятву как члена суда. Ни один адвокат не заслуживает того, чтобы о нем говорили бы и унижали подобным образом. Я говорю это не за себя, ибо, «что сделано, то сделано», но для всех своих братьев и сестер, которые сражаются за бедных, обездоленных и неимущих, равно как и тех, кто работает за богатых и обеспеченных. Но всем тем людям, кто породил все эти проблемы, я бы сказал следующую мудрую фразу Платона: «Лучше претерпеть от несправедливости, чем самому совершить несправедливость».

[Георгий]

ГЛАВА 30
РАЗРУШАЯ ФАНТАЗИИ

Мы продолжали «давить». Будучи адвокатом, я смог выработать у себя способность к «краткосрочной» памяти, оставлять в стороне уже произошедшие события и смотреть вперед. Когда у нас случались удачи, мы не радовались. Когда у нас случались неудачи, мы не расстраивались.

После нескольких часов крайнего волнения накануне я полностью восстановился. Я поклялся, что не позволю тому, что случилось, повлиять на мои действия. Я знал, что в течение следующих нескольких дней фантазии обвинения – их подтасованная версия причины смерти Кейли – будут разоблачены.

Мы атаковали версию обвинения о смерти от хлороформа, вызвав сначала детектива Мелича засвидетельствовать, что полиция не обнаружила в доме Энтони никакого хлороформа. Он засвидетельствовал, что они не обнаружили никаких ингредиентов, необходимых для получения хлороформа, не обнаружили рецептов для приобретения хлороформа, не обнаружили никакой посуды, пригодной для осуществления химических процессов, не обнаружили в доме Энтони и в других местах ничего, что хоть каким-то образом, по своему характеру, объему или форме могло бы указывать на участие Кейси в изготовлении хлороформа.

Затем мы вызвали партнера доктора Арпада Васса доктора Маркуса Вайса. Мы не вызывали Васса, поскольку он уже давал свидетельские показания, и я уже получил от него все, что хотел. И он не был химиком, а доктор Вайс был.

Доктор Вайс был не рад своему присутствию на процессе, и присяжные явно видели, что он не откровенен с ними. Когда я попытался добиться от него подтверждения того факта, что он не составлял обычных протоколов, проводя свои тесты, он старался избегать ответа на вопрос. Джефф Эштон сделал все возможное, чтобы он не отвечал на него.

Доктор Вайс объяснил, что проводил качественный анализ химических веществ, содержавшихся в багажнике, но решил не делать количественного анализа в связи с природой хлороформа.

«Хлороформ представляет собой так называемое летучее химическое вещество, - заявил Вайс. – Это означает, что он легко испаряется. Если вы поместите каплю хлороформа на какую-либо поверхность, то он начнет испаряться, и с течением минут, часов и дней его количество будет уменьшаться».

Он также заявил, что, поскольку не знал историю образца коврика, не знал температуру багажника, как она менялась в течение дня, не знал, когда вещество положили в багажник, сколько его было изначально – короче говоря, поскольку было так много неизвестных факторов – определить количество хлороформа представлялось невозможным.

И хотя показания у этого парня приходилось чуть ли не вытаскивать клещами, в конце концов он сказал прямо об одном ключевом факте: противореча Вассу, засвидетельствовавшему об «огромном» количестве хлороформа, Вайс наконец вынужден был признать, что нет никакой возможности определить, сколько же хлороформа находилось в багажнике автомобиля Кейси.

То есть количества, необходимого, по версии обвинения, чтобы Кейси смогла усыпить Кейли.

Затем мы вызвали Морин Боттрелл эксперта по анализу почвы из ФБР. Она засвидетельствовала, что забрала всю обувь Кейси – около тридцати пар – и исследовала их, не содержат ли какая-нибудь обувь образцов почвы, совпадающей с почвой на месте преступления. Таких образцов найдено не было.

Вот куда зашла версия обвинения о том, что Кейси спрятала тело Кейли в лесу.

Мэдлайн Монтгомери из ФБР засвидетельствовала, что в волосах Кейли не было обнаружено никаких наркотиков, в том числе ксанакса, хлороформа, седативных препаратов или самодельных наркотиков. Никаких следов принятия наркотиков.

На перекрестном допросе Эштон заставил ее сказать, что подобные наркотики являются неустойчивыми и что требуется определенное время, чтобы они зафиксировались в человеческом организме – и тот факт, что производились тесты, а результаты этих тестов оказались отрицательными, является не имеющим какого-то смысла.

Я встал и спросил ее: «Какую еще бессмысленную работу вы выполняете в ФБР?»

«Моя работа очень важна, - ответила она. – Она имеет ключевое значение. Мы получаем вещественные доказательства для расследования уголовных дел».

Как это и произошло в нашем деле.

***

Мы вызвали доктора Майкла Сигмена, проводившего тесты образцов воздуха. Сигмен засвидетельствовал, что уровни хлороформа были низкими и что основным химическим веществом в багажнике автомобиля Кейси был газолин.

Затем мы снова вызвали Майкла Рикенбаха. Вы помните, что во время своего первого выступления мы пытались показать, что он проводил и другие тесты, но Эштон своими протестами заткнул нам рот. Теперь у меня появился шанс бросить эту информацию прямо в лицо прокурорам, чтобы показать членам жюри, что скрывает от них обвинение.

Рикенбах засвидетельствовал, что он тестировал на наличие хлороформа не только багажник, но также и поверхность рулевого колеса, дверную ручку, куклу Кейли – но результаты всех этих тестов оказались отрицательными.

И как вам после этого версия обвинения о том, что Кейли регулярно усыплялась хлороформом, чтобы Кейси могла ходить на вечеринки?

Затем мы возвратились к вопросу о волосе – о том волосе, который, якобы, имел на своем корне окантовку, что означало наличие в багажнике мертвого тела.

Мы вызвали Карен Лоу, и ее свидетельство оказалось особенно впечатляющим. В своем предыдущем выступлении она дала показания всего об одном волосе, но сейчас у меня была возможность задать ей вопросы о девяти других тестах, выполненных ею – тестах, которые обвинение хотело скрыть от присяжных. Ознакомившись с результатами этих девяти тестов, проведенных над более чем сотней других волос, я смог заставить ее сообщить присяжным, что ни один из этой более чем сотни волос не имел на своем корне окантовку, свидетельствующую о разложении человеческого тела.

Например, они взяли одежду Кейси и сняли с нее все волосы, но ни один из них не имел окантовки на корне.

Они пропылесосили весь дом. Ни один из собранных таким образом волос не имел признаков разложения.

Они пропылесосили весь автомобиль Кейси. Ни один из собранных таким образом волос не имел признаков разложения.

Где бы они не искали, они тестировали все найденные волосы, а когда результаты тестов оказывались отрицательными, это увеличивало вероятность того, что единственный волос, имел окантовку не в результате того, что он упал с мертвого тела, а вследствие особых условий, создавшихся в багажнике автомобиля Кейси.

Ее свидетельства не были категоричными, но они представляли собой серьезный аргумент, поддерживающий вывод о ом, что версия обвинения, предполагавшая, что Кейси поместила Кейли в багажник своего автомобиля, была, по меньшей мере, слабой.

***

Затем мы обратились к вещественным доказательствам, связанным с компьютерами. Мы вызвали Синди Энтони. Вы помните, что я хотел снова ее допросить? И я нашел повод. Я понял, как могу снова ее вызвать.

Я знал, что в своих показаниях она утверждала, что была именно тем человеком, кто осуществлял поиски с помощью компьютера по слову «хлороформ». Однако данные о ее присутствии на работе говорили о том, что она тогда целый день находилась на работе. Чтобы объяснить это противоречие, она заявила, что работала в тот день на дому, однако ее рабочие записи не подтверждали такого варианта.

Я не знал, лгала ли она, поскольку нельзя быть уверенным, кто именно работал за компьютером; однако мы считали, что это была Кейси и делала она это вследствие того, что Рикардо Моралес разместил на своей странице в МайСпейсе изображение «Покори ее с помощью хлороформа».

«Это великолепная возможность сделать сразу две вещи: во-первых, породить обоснованные сомнения относительно этих поисков; и, во-вторых, заставить Линду Дрейн Бёрдик обрушиться на своего лучшего свидетеля, Синди», - думал я.

И именно так я и поступил.

Мы вызвали Синди к свидетельской стойке, и Синди засвидетельствовала, что именно она выполняла поиски по слову «хлороформ». Она сказала, что делала поиски по слову «хлорофилл», поскольку, по ее словам, она боялась, что ее собаки ели бамбук и от этого вели себя вяло, но случайно набрала слово «хлороформ».

Оглядываясь назад, я понимаю, что мои чувства в отношении ее показаний являются очень противоречивыми. Можно было сказать с определенностью, что она лгала с целью защитить Кейси, однако было множество других возможностей, когда она могла бы выступить и помочь дочери гораздо больше.

Я на самом деле не знаю, что это было. Может быть она действительно верила в то, что сама осуществляла эти поиски. Позднее, конечно же, выяснилось, что искала не она. Может быть она пыталась спасти свою дочь, но, если это было действительно так, то она делала это неудачно.

И в тот день главной новостью было: Синди пытается принести себя в жертву ради дочери.

Когда Бёрдик встала, чтобы начать перекрестный допрос Синди, все вернулось к старым добрым временам, когда Синди и Бёрдик постоянно нападали друг на друга. Разгневанная Синди пальцем тыкала в Бёрдик; обе они слились в своем танце, который раньше я уже в шутку называл «тустепом».

Я вспоминаю, как сидел на своем кресле и ловил себя на том, что улыбаюсь над происходящим. Я должен был прекратить это.

«О, черт, - думал я, - я получаю от этого слишком большое удовольствие».

Потому раньше Синди была для обвинения прекрасным свидетелем. Но вот наступил этот момент, и все пошло-поехало заново. Она с Бёрдик буквально «бились лбами» как в старые добрые времена.

А затем Бёрдик преподнесла нам большой подарок. Во время своего перекрестного допроса она спросила: «Искали ли способы приготовления хлороформа восемьдесят четыре раза?»

Синди пыталась вывернуться со своим ответом.

Бёрдик продолжала настаивать на поисках, проведенных восемьдесят четыре раза. Я мог бы подать протест, утверждая, что на этот вопрос уже дан ответ, но я этого не делал. Я хотел, чтобы Линда «сама свила себе достаточно веревки, чтобы повеситься»; и она раз за разом повторяла свой вопрос.

Бердик повторяла: «Восемьдесят четыре раза»; все, что она делала, это рыла все более глубокую яму для обвинения, раз за разом заклиная: «Восемьдесят четыре раза».

Дело в том, что мой следующий свидетель должен был напрочь уничтожить всю эту версию.

Мы вызвали сержанта Кевина Стенгера из Отдела Компьютерных преступлений Департамента шерифа округа Орандж, и я заставил его сравнить две различные версии отчета об использовании интернета на компьютере семьи Энтони.

Он засвидетельствовал, что подготовленный им с помощью программы NеtAnalysis отчет имеет проблемы, связанные с установлением даты и времени, но в остальном точен. Он сообщил, что с помощью программы NetAnalysis удалось установить, что 21 марта страница МайСпейс посещалась восемьдесят четыре раза, а поиск по словосочетанию «как приготовить хлороформ» был осуществлен один раз. Это полностью соответствовало объяснениям Кейси о том, что она однажды посетила сайт, посвященный хлороформу, из-за размещения ее тогдашним бойфрендом Рикардо Моралесом на своей странице изображения с надписью: «Покори ее с помощью хлороформа».

Чтобы избавиться от версии, когда Синди была единственным человеком, осуществлявшим поиски, я спросил Стенгера, могло ли случиться так, что, если было набрано слово «хлорофилл», то появился сайт, посвященный хлороформу. Он ответил отрицательно.

Стенгер засвидетельствовал, что человек, искавший сайт, посвященный хлороформу, в течение двух поисков находился на этом сайте ровно три минуты.

На перекрестном допросе Бёрдик пыталась выдвинуть предположение о том, что Кейси могла оставаться на этом сайте гораздо больше трех минут или могла просто распечатать полученные результаты.

Стенгер заявил, что утверждение, будто она могла оставаться на сайте более трех минут, является чистой воды спекуляцией.

«Я не знаю, случилось ли подобное», - сказал он.

Я спросил его, не восстанавливал кто-нибудь страницы о хлороформе, которые можно было бы распечатать и представить в качестве вещественного доказательства.

«Никто мне ничего подобного не сообщал», - ответил он.

Во время выступления Стенгера, которое по многим аспектам разнесло в пух и прах утверждение о том, что Кейси восемьдесят четыре раза посещала сайты о хлороформе, Бёрдик, отстаивавшая эту версию, сидела вся красная. Это был явно не лучший ее момент, зато это, определенно, был один из лучших наших моментов.

Так как же теперь быть с версией обвинения о том, что Кейси восемьдесят четыре раза просматривала сайты о хлороформе?

В тот день мы вышли из здания суда, и это был один из немногих дней, когда я сказал себе: «Наши доказательства настолько убедительны, что у ребят из СМИ просто нет выбора, иначе как рассказать публике, какое отличное заседание мы провели, пробив грандиозную дыру в версии обвинения».

Но на следующий день все, что мы нашли в СМИ, было сообщение о том, как Синди призналась, что это она искала по слову «хлороформ». Ни один репортер не упомянул о том, как мы разгромили одну из позиций обвинения, связанную с результатами судебной экспертизы, и заставили ее выглядеть как полный обман.

«О, Боже, - сказал я себе, - как они могли пропустить такую важную и огромную проблему?»

Но самое смешное состоит в том, что уже после окончания судебного процесса я получил электронное сообщение от одного из присяжных.

После вопроса о том, почему обвинение не проверила данные о мобильных телефонах ни у кого, кроме Кейси, включая Роя Кронка, присяжный написал: «Доказательства, связанные с компьютером, были для меня последней соломинкой. Вот потеха!»

И я должен сказать, насколько важно иметь в своей команде квалифицированного эксперта. Именно Ларри Дэниел обнаружил расхождения в отчетах, и он оказался в высшей степени убедительным в своем знании того, что происходило с компьютером семьи Энтони. Он знал этот предмет в десять раз лучше, чем обвинение.

После окончания судебного процесса Джон Брэдли, разработчик программного обеспечения, использованного обвинением для определения того, что Кейси восемьдесят четыре раза искала по слову «хлороформ», написал статью, в которой утверждал, что исследования проводились, основываясь на неверной информации, поэтому на самом деле был сделан всего один поиск, а не восемьдесят четыре, как заявляло обвинение.

И это не все. По сообщению «Нью Йорк Таймс»: «Мистер Брэдли заявил, что он немедленно предупредил прокурора Линду Дрейн Бёрдик и сержанта Кевина Стенгера из Офиса шерифа в конце июня посредством отсылки электронного сообщения и по телефону о своих новых результатах. Мистер Брэдли заявил, что осуществил повторный анализ после того, как обнаружил противоречия, о которых ему не сообщали ни прокуратура, ни полиция.

Результаты этого повторного анализа, проведенного мистером Брэдли, не были представлены жюри присяжных, соответствующие отчеты исправлены не были». Так говорилось в статье по данной проблеме в «Нью Йорк Таймс».

«Я предоставил полиции все, что им было нужно для подготовки нового отчета и его представления суду, - писал Брэдли. – Я проделал всю работу сам и даже скопировал всю базу данных в электронную таблицу, чтобы удостовериться в том, что не возникла проблема доступности к информации».

Брэдли, проживавший в Канаде, сообщил, что он даже предложил прилететь в Орландо за свой собственный счет, чтобы исправить отчеты должным образом.

Брэдли заявил, что первый аналитический отчет, составленный Стенгером, был от него скрыт.

И это было очень важно, поскольку еще раз демонстрировало явные признаки недобросовестности со стороны правоохранительных органов и/или прокуратуры, когда речь шла об этом деле.

Возникает вопрос: Знала ли Линда Дрейн Бёрдик, что представляет суду ложные вещественные доказательства? Данный вопрос вызывает подозрения в связи с тем, что она вызвала гражданина Канады (а у нас нет возможности вызывать повесткой в суд гражданина Канады) для дачи свидетельских показаний об отчете сержанта Стенгера. Затем, после окончания судебного процесса, появились комментарии Джона Брэдли. Но я знаю Линду Дрейн Бёрдик – и Джон Брэдли убрал свои комментарии со своего сайта после того, как «Нью Йорк Таймс» опубликовала большую статью по данной проблеме, которая стала привлекать большое внимание. Возможно Брэдли испугался и повернул вспять, поскольку весь его бизнес связан с правоохранительными органами; или, может быть, он просто ошибался. Я никогда не узнаю этого точно. Если бы какой-нибудь другой прокурор представлял суду данные факты, я бы с уверенностью мог сказать, что они намеренно представляли ложные доказательства; однако сам характер Линды противоречит такому варианту, а я очень глубоко уважаю ее характер. Поэтому, не располагая информацией из первых рук, я бы сказал: нет, она не намеренно представляла ложные доказательства. Но, как бы то ни было, доказательства были фальшивыми.

[Георгий]

***

После заслушивания свидетельских показаний о компьютерах мы хотели глубже покопаться в проблеме подозрительных методов работы полиции. Мы вызвали детектива Райана Эберли – того самого офицера, который первым надел наручники на Кейси в ее собственном доме, а всего через несколько минут эти наручники снял.

Мы хотели продемонстрировать прекрасный образец того, как правоохранительные органы вводят в заблуждение присяжных. Сержант Реджинальд Хози засвидетельствовал, что не отдавал никакого приказа Эберлину надеть на нее наручники, хотя в своих показаниях тот засвидетельствовал, что Хози отдал ему такой приказ.

Это не было существенным доказательством для нашего дела, но предупреждало присяжных: «Смотрите, они лгут вам».

Затем мы попытались вызвать детектива Эрика Эдвардса и Линду Тенелли. Мы хотели представить информацию о том, что правоохранительные органы имели намерение надеть на Тинелли микрофон и записывающее устройство, а затем она должна была задать Джорджу вопросы об исчезновении Кейли. В отсутствии членов жюри присяжных судья Белвин Перри вынес решение о том, что это не имеет отношения к делу, поэтому нам так и не удалось добиться дачи ими свидетельских показаний.

Мы также заставили Мелича засвидетельствовать, что полиция получила данные о мобильном телефоне Роя Кронка, хотя на самом деле это было не так. Я заставил Мелича вернуться на следующий день и признаться присяжным, что он «оговорился».

Затем мы переключили внимание на Сабёрбан Драйв. Одной из связанных с этим проблем были поиски в лесу, осуществленные Домиником Кейси и Джимом Хувером, работавшими на семью Энтони. Для этого 28 июня мы вызвали для дачи свидетельских показаний Синди Энтони, Ли Энтони и Юрия Мелича.

В одном из своих отчетов Мелич написал, что 20 декабря, когда они пришли в дом Энтони с ордером на обыск, Синди сказала: «Мои люди (Доминик и Хувер) искали там месяц назад, но ничего не нашли». Позднее Синди отрицала, что сделала такое заявление. Она отрицала это в своих показаниях следователям, поэтому я знал, что она будет отрицать это и на суде. И действительно, когда мы вызвали Синди, она отказалась от того, что когда-либо делала подобное заявление.

В ходе моих бесед с Ли он сообщил мне, что на самом деле она где-то в октябре отправляла Доминика и Хувера искать в лесу Кейли. В результате, сказал Ли, они с Синди поссорились, поскольку Ли считал, что Кейли еще жива, а Синди посылала Доминика в лес, чтобы искать мертвую Кейли.

Как Синди узнала, что Кейли мертва? Мы, конечно, этого никогда не узнаем, но можно предположить без всякой «задней мысли», что в какой-то момент Синди узнала правду от Джорджа – и тогда послала своих парней в лес.

Как бы то ни было, после того, как Синди закончила давать показания, я вызвал Ли. Это было как раз после произнесения ею свидетельства: «Нет, я никогда не делала подобного заявления; нет, я никогда не посылала Доминика Кейси в лес».

Ли вышел к свидетельской стойке с места, где сидел рядом со своей матерью и заявил: «Да, она сделала это, и не только это - мы с ней сильно поссорились на данную тему; а вскоре после нашей ссоры я возвратился к работе и перестал искать Кейли».

Это было сильно, очень сильно; затем я снова вызвал Мелича, и он сказал: «Да, она делала такое заявление».

По моему мнению, противоречивые показания этих трех свидетелей произвели такое сильное впечатление на присяжных, что они стали одним из ключевых факторов, приведших к оправданию Кейси.

И снова, СМИ не произнесли ни единого слова об этом на следующий день.

***

В субботу, 24 июня, в здании суда ко мне подошла Бёрдик и сказала: «Знаете, мне действительно очень хотелось бы узнать от Кейси правду о том, что случилось».

Когда она сказала это, я подумал: «А вот и прелюдия к сделке с правосудием».

«Что у вас на уме», - спросил я.

«Давайте обсудим это», - ответила она.

Кое-кто утверждал, что это я подошел к Бёрдик, но я утверждаю: это не так. Сделка с правосудием была у меня на самом последнем месте, в основном потому, что Кейси ясно говорила о своей невиновности, о том, что ее не привлекает возможность заключения сделки с правосудием.

«Послушайте, - сказала Линда. – Я хочу, чтобы она признала себя виновной по третьему пункту обвинения».

А этот пункт заключался в причинении смерти ребенку при отягчающих обстоятельствах с максимальным наказанием в тридцать лет тюремного заключения. Проблема в том, что минимального срока за это преступление установлено не было, поэтому на сколько лет она попадет в тюрьму должен был решить судья Перри.

Для нас участие в сделке судьи Перри было самой сложной проблемой.

«Если Кейси скажет, что рассмотрит возможность заключить сделку, - сообщила Бёрдик, - то мы пойдем к судье Перри, и он сможет сказать нам заранее, к какому сроку приговорит ее, и тогда она сможет решить, соглашаться ей на сделку или нет».

Хмммм… Для меня это была беспроигрышная ситуация, поскольку, если судья Перри назовет конкретный срок, к которому приговорит ее, например, предположим, двадцать пять лет, то в случае, если она впоследствии будет признана виновной в убийстве и приговорена к пожизненному заключению, я мог бы оспорить его, заявив о том, что обвинительный приговор уже вынесен, поскольку ранее он уже сказал: «Двадцать пять лет».

А если ее приговорят к смертной казни, у меня будет аргумент, чтобы спасти ей жизнь.

Все пять членов нашей команды защиты – Чейни, Лизабет, Дороти, Мишель и я – отправились на свидание с Кейси. Я рассказал ей о сделанном предложении и о том, что мы все должны над ним подумать.

«Нет», - ответила она сразу же.

«Кейси, вы просто обязаны хотя бы подумать об этом».

«Хорошо, - сказала она. – Я уже подумала об этом. Мой ответ: нет».

Мы все друг за другом начали разговаривать с Кейси о том, что это беспроигрышная ситуация, но в итоге даже слышать о заключении сделки она уже не могла.

«Нет, я не виновна, я невиновна, -сказала она. – И мне все равно, что говорят об этом. Я чувствую, что присяжные на нашей стороне. Я признала себя виновной во лжи полицейским, но я не признаю себя виновной в том, что никогда не совершала».

Мы с Чейни вышли из комнаты, и он сказал: «Я не знаю, как мы должны поступить. Я никогда не видел ничего подобного».

Кейси брала на себя огромный риск, не обдумывая возможность заключения сделки, не важно, была ли она невиновной или нет. На кону была ее жизнь, и она доверяла двенадцати незнакомым ей людям решить – будет она жить или нет.

«Я пойду к судье, - заявил Чейни. – У меня возникли вопросы о ее дееспособности».

Мы подошли к судейской скамье. Чейни уже собирался начать разговор с судьей Перри, но я сказал ему: «Подождите, Чейни». Я попросил судью дать мне еще несколько минут. Я хотел получить возможность еще раз поговорить с Кейси.

Я поговорил с ней, но ничего от нее не добился. Я вернулся, и мы с Чейни начали свою беседу с судьей.

«У меня есть вопросы относительно ее дееспособности», - сказал Чейни.

А как только адвокат произносит такие слова, судебный процесс должен остановиться, поскольку любое представляемое суду доказательство или свидетельство в случае недееспособности его клиента является пустой тратой времени.

Судья Перри объявил перерыв.

«Я должен вызвать специалистов, которые сегодня осмотрят ее. Мы останавливаем процесс, поскольку возникла правовая проблема. Сегодня вечером они осмотрят ее, а завтра мы посмотрим, какие результаты следуют из их отчетов».

Мы рассказали, что они собираются предпринять, и она ответила: «Прекрасно».

Прибыли врачи и побеседовали с ней; они признали ее дееспособной. На следующий день судебные процесс возобновился.

Когда судья Перри на день прервал процесс, заявив о «правовой проблеме», СМИ буквально сошли с ума, изобретая всевозможные события, включая признание Кейси виновной и уход одного из адвокатов. Это был обычный репортерский мусор, которым нужна была какая-нибудь история для новостей, неважно, содержалась в ней правда или нет.

Я много могу сказать разного о Кейси, но не могу сказать одного: что ей не хватало мужества. Она смотрела смерти в лицо и говорила: «Сделка? Ни в коем случае!» Я знаю: я сам был бы не способен на такое мужество. До сих пор я изумляюсь, какой сильной она была, возможно сама жизнь научила ее, как выжить. Но до сих пор я изумляюсь ее поступкам в тот день.

***

Когда процесс возобновился, мы вызвали Кронка давать свидетельстве показания. Из-за своего полного истощения, я передел право допроса Кронка Чейни, который заставил Кронка рассказать о всех своих звонках в августе. Мы подчеркнули все безумие действий Кронка, прошлись по всей хронологии его участи в деле, где он признался, что просунул свою палку для открывания счетчиков в глазное отверстие черепа Кейли, подняв его. Мы предали гласности все его рассуждения о деньгах. Он отрицал, что именно деньги мотивировали его поступки, отрицал звонок своему сыну Брендону Спарксу в период около дня Благодарения и свой рассказ ему о том, что она скоро станет знаменитым. Он засвидетельствовал, что полицейские никогда не брали данных с его телефона, что полицейские ни разу не разговаривали с ним с августа по декабрь – когда он звонил им, чтобы сказать о находке костей и останков.

Он признался, что 10 декабря ему потребовалась тысяча долларов для ремонта своего автомобиля, и что 11 декабря он позвонил в полицию о том, чтобы сообщить об обнаружении останков Кейли.

Когда Кронк закончил свои показания, присяжным, я думаю, было ясно, что со всем этим творится что-то неладное.

Мы вызвали сына Роя Кронка Брендона Спаркса. Спаркс, очень прямой молодой человек военного типа, засвидетельствовал, что его отец звонил ему за месяц до того, как в декабре была найдена Кейли, и сказал: «Я собираюсь стать богатым и знаменитым».

Затем мы вызвали Джорджа для дачи показаний о его отношениях с Кристал Холлоуэй, с которой он познакомился в своем «командном центре» во время поисков Кейли. Сам он отрицал эту связь. Мы продемонстрировали посланное им электронное сообщение, в котором он писал: «Ты нужна мне в моей жизни», а он отрицал, что говорил Кристал о том, что смерть Кейли была «несчастным случаем, который, подобно катящемуся снежному, кому вышел из-под контроля».

Находясь за свидетельской стойкой, Джордж начал с заявления о том, что Кристал была обычным волонтером, ничем не отличавшейся от других. Он отрицал, что когда-либо находился с ней в интимной связи и что приезжал к ней домой только два или три раза. А затем он сказал нечто совершенно комическое.

«За несколько дней до того, как я в первый раз приехал к ней, она сообщила мне, что у нее опухоль мозга и что она умирает, - сказал Джордж. – Она нуждалась в ком-нибудь, кто утешил бы ее; я чувствовал, что, будучи хорошим человеком, познакомившимся со многими людьми, добровольно работавшими на нас; я вступил в тесные отношения с этими людьми – и с ней тоже – и я чувствовал, что, поскольку она столько жертвует мне и моей семье в поисках моей внучки, это самое малое, что я могу сделать».

Во время этой смехотворной декламации я думал про себя: «В своем заключительном выступлении я собираюсь заткнуть этого плаксивого сукиного сына, сказав: «Его собственная жена нуждалась в утешениях. У них была проблема с пропавшей внучкой, а не с этой женщиной, которую он едва знал. И это еще не все: у нее не было никакой опухоли мозга. Она все еще жива три года спустя. У нее не было никакой опухоли мозга».

Я «давил» на него.

«И вы свидетельствуете перед этим жюри присяжных, что не посещали ее ради романтических интерлюдий? И что вы делали это только потому, что собирались утешить ее, больную с опухолью мозга?»

Эштон протестовал; его протест был отклонен.

«Да, сэр, я посещал ее только для того, чтобы утешить, поскольку он сообщила мне о ом, что у нее опухоль мозга или какие-то другие проблемы со здоровьем, и она объяснила все это и моей жене тоже». И затем он добавил: «Мне нечего скрывать сэр. И никогда не было».

«В целой Америке нет человека, который бы скрывал больше, чем ты», - подумал я про себя.

Несмотря на отрицания Джорджа, я получил от него все, что хотел. Я получил тот факт, что у них были отношения, хотя он и отрицал это, а также он отрицал, что когда-либо произносил перед Холлоуэй фразу: «Это был несчастный случай, который, подобно катящемуся снежному кому, вышел из-под контроля».

Затем я вызвал Кристал. Я уже встречался с ней раньше, и понял, что это весьма своеобразная женщина. Она была такой, какой была, и она не собиралась извиняться за это.

Будучи отвергнутой любовницей, она была очень рассержена на Джорджа. По доброте своего сердца в тот период, когда Джордж говорил Синди, что работает, а на самом деле не работал, она одолжила ему больше 4 тысяч долларов, чтобы в финансовом отношении он хоть как-то «мог дышать».

Поначалу она хотела защитить Джорджа. Когда их взаимоотношения стали достоянием публики, Джордж не только стал отрицать их существование, он оскорблял и обругивал ее, утверждая, что она преступница и лгунья. В результате все любовь к нему у нее пропала. Из-за этого и из-за того, что он так и не вернул ей свой долг.

Описывая то, как закончились их взаимоотношения, Кристал сообщила: «Вскоре после службы, посвященной памяти Кейли, я «послала» его, и он «послал» меня».

***

После Кристал мы вызвали Доминика Кейси, который в нашем деле играл роль Кейто Кейлина /американский актер и телеведущий, прославившийся в качестве свидетеля по делу О. Джей. Симпсона/. Это был совершенно чокнутый персонаж. Несколько раз во время его выступления присяжные не могли удержаться от смеха над тем, насколько чокнутым он был. Я вызвал его, поскольку он послал электронное сообщение экстрасенсу и приложил к нему карту из Гугла. Как раз там, где Доминик сделал на ней отметку, были обнаружены останки Кейли – а это было в ноябре, за месяц до обнаружения останков.

Я предъявил присяжным эту сенсационную информацию об отметке на карте того места, где будет впоследствии обнаружена Кейли. У меня уже были коллеги Кронка, побывавшие на том месте, был и Мелич, проделавший то же самое. И я заставил Доминика сказать: «Да, я послал это сообщение экстрасенсу, потому что в этом районе я уже искал…» Именно в тот момент присяжные и все находящиеся в зале суда поняли, что их обманывают.

Я подытожил результаты, задав ему вопрос: «Это был единственный раз, когда вы искали мертвую Кейли?»

«Да».

«Орландо имеет площадь в несколько сот квадратных миль?»

«Да».

«И единственным местом, где вы искали, было именно то место, где ее впоследствии нашли?»

«Да».

Присяжные, должно быть, не могли не прийти к единственному выводу: Либо Джордж, либо Синди сказали ему: «Эй, ты должен пойти на это место и искать там».

Либо они хотели, чтобы Доминик нашел ее, либо они хотели, чтобы Доминик засвидетельствовал, что он искал там и ничего не нашел.
Ни Джордж, ни Синди так никогда и не признались, и не рассказали откровенно об этом. Но я уже устал искать оправдания для всевозможных странных совпадений.

***

Я вызвал для дачи показаний Синди, чтобы начать переход к нашей версии о том, что смерть Кейли была несчастным случаем. Мы с ней обсудили план дома, тот факт, что в нем не было замков с защитой от детей, и что Кейли могла открыть стеклянные раздвижные двери, ведущие бассейну. Именно в этот момент мы предъявили одно из самых важных изображений в этом деле – фотографию Кейли, открывающей раздвижные двери.

У нас не было этой фотографии вплоть до середины судебного процесса. Кейси была заядлым фотографом, снимая тысячи фотографий себя с Кейли, фотографии, подобно тоем, которые были сделаны на выпускном вечере в ее школе. Синди продала некоторые фотографии СиБиЭс, а нам хотелось посмотреть их, чтобы показать Синди для ее рассказа о том, какой хорошей матерью была Кейси. Одновременно я хотел продемонстрировать тот факт, что продала фотографии именно Синди.

Там была огромная куча фотографий, и я передал ее Уильяму Слэбоу, ответственному за материалы дела Кейси Энтони.

«Я хочу, чтобы ты сделал следующее, - сказал я ему. – Просмотри эти фотографии и выбери из них те, на которых Кейли заснята рядом с бассейном или в нем самом, чтобы мы могли подтвердить, что лесенка всегда была снятой».

«Конечно, нет проблем», - ответил он.

Мы работали по выходным; в тот день было воскресенье. Он работал над своим заданием, я находился в своем офисе, готовясь к встрече со следующими свидетелями, когда он подошел ко мне и сказал: «Хосе, вы кое-что должны посмотреть».

«Что?» - спросил я, идя к его компьютеру.

Он кликнул мышкой, чтобы открыть фотографию, и как только она появилась на экране, он захлопал в ладоши и закричал: «Вау, а вот и она!»

И мы не могли даже в это поверить.

Мы сидели в комнате для заседаний, вперив взор в изображение Кейли, открывающей раздвижную стеклянную дверь к бассейну. У меня трехлетний ребенок, у меня сотни его фотографий, но у меня нет ни одной, на которой он бы открывал стеклянную дверь.

Никто никогда еще не показывал этой фотографии, потому что сама по себе она не представляла интереса. На фотографии не видно даже лица Кейли.

Мы все сидели и пялились на экран.

Это был завершающий удар во всем этом деле.

Мы все сидели в мертвой тишине.

«Как будто она пытается нам что-то рассказать», - сказал один из наших стажеров.

[Георгий]

ГЛАВА 31
КЛАДБИЩЕ ДЛЯ ДОМАШНИХ ПИТОМЦЕВ

После обнаружения фотографии Кейли, открывающей стеклянную дверь на пути к бассейну, мы решили поискать другие фотографии, которые могли бы подтвердить фразу, сказанную Джорджем Холлоуэй: «Это был несчастный случай, который, подобно катящемуся снежному кому, вышел из-под контроля».

Кейси рассказал мне такую же историю, поэтому я знал, что это правда. Но для того, чтобы в это поверили и присяжные, нам нужны были дополнительные аргументы – и мы получили их. Мы не только нашли фотографию с раздвижной дверью, но мы также нашли и фотографию, на которой Кейли вместе с Синди, слегка придерживающей ее, поднимаются по лесенке; мы нашли также несколько фотографий, на которой Кейли прыгала в воду и плавала в бассейне.

Мы вызвали Синди к свидетельской стойке, чтобы обсудить с ней эти фотографии, показанные нами всем присутствующим. Синди рассказала о способности Кейли самой выходить из дома, о том, что за ней необходимо было присматривать, что не было замков, которые могли воспрепятствовать ей выйти из дома. Я показал ей эти фотографии, и стало ясно: что присяжные стали понимать, что наша версия о том, что Кейли утонула в бассейне отнюдь не была «высосана нами из пальца».

Это было очень важно.

Затем мы обсудили с ней шорты, найденные вместе с останками Кейли. Она явно из них выросла. Они были размером для ребенка в возрасте двадцати четырех месяцев, а Кейли носила одежду размером 3Т. Тот, кто одевал их на нее, не имел большого опыта в одевании Кейли.

Синди засвидетельствовала, что не видела этих шорт последние шесть месяцев.

Когда доктор Генри Ли исследовал шорты, он обнаружил на них разрывы. Кто-то надевал на нее эти шорты с такой энергией, что порвал их, стараясь натянуть их на тело. Было бы здорово получить свидетельство самого Ли по этому поводу. Но это было одно из тех вещественных доказательств, которые мы так и не смогли представить.

Кто мог надевать шорты на ребенка таким образом? Мы считали, что знаем точно, кто это был, но я не знал, какие умозаключения сделают из всего этого присяжные.

Мы обратились к нашему эксперту-психологу доктору Салли Кэриот, специализирующейся на проблеме человеческого горя. Я посещал ее занятия в Университете штата Флорида еще в 1994 году. Попасть в ее группу было очень сложно; она рассказывала о человеческом горе, о том, как это чувство по-разному проявляется у разных людей.

Основная идея ее свидетельских показаний заключалась в том, что люди, находящиеся в здоровом физическом и психологическом состоянии, выражают свое горе обычным способом, но страдающие от какой-либо травмы, такой как сексуальное насилие, или другие проблем с психикой, выражают свое горе очень своеобразно – так, что люди просто не могут понять этого. Она сказала, что поведение Кейси, притворявшейся, что ничего плохого не произошло, является обычным для жертв сексуального насилия, которые ведут себя так после получения травмы или потери.

Не много людей достаточно квалифицированы для того, чтобы давать показания о чувстве горя. Ее специальность уникальна, но ее критиковали многие представители СМИ, не имеющие никакого понятия о том, о чем они рассуждали.

В день, когда мы собирались отвозить Салли в аэропорт, она сказал мне: «Хосе, мне хочется, чтобы по окончании этого процесса вы позвонили мне, поскольку сами прошли во время него через травмирующие события, и вам понадобится моя помощь. На самом деле не только вы, но и все члены вашей команды защиты».

«Спасибо, - ответил я, - это очень любезно с вашей стороны».

Я думал про себя: «Я так не думаю. Со мной будет все в порядке».

Но, оглядываясь назад, я не могу не признать, насколько она была права.

***

Мы завершали нашу очередь в заслушивании свидетелей представлением доказательств того, что в прошлом, всякий раз, когда умирал какой-нибудь домашний питомец семьи Энтони, Джордж заворачивал его тело в одеяло, клал в мусорный пакет и заклеивал его клейкой лентой, чтобы содержимое не вываливалось из него. А затем он хоронил животное на заднем дворике.

Синди рассказала об этом Жанин Барретт, нашему специалисту по смягчению приговора. Странно, но Синди никому больше об этом не рассказывала. Она рассказала только нам. Но я подумал, что, если Синди знала, то знал и Ли, поэтому я спросил Ли об этом – и снова нам повезло в том, что мы имели доступ к Ли – и Ли ответил: «О, да, именно так отец поступал в таких случаях. Он брал умершую собаку, заворачивал ее в свое любимое одеяло, засовывал в пластиковый пакет и перевязывал пакет клейкой лентой. Так, чтобы пакет принимал форму тела».

Я подумал: «Вау, несмотря на то, что Джордж так много разговаривал с полицией, он никогда им об этом ничего не говорил?»

Вся наша команда защиты собралась, чтобы обсудить, каким образом использовать этот лакомый кусочек информации, и мы все были твердо убеждены в том, что именно на нем мы должны закончить свое выступление. Я не могу претендовать на авторство этой идеи. Все, находившиеся в комнате, заявили: «Самое большое значение и оказываемое влияние связано не столько с тем, как Джордж хоронил своих питомцев, а с тем фактом, что он не сказал об этом ни слова полиции. Если в течение стольких многих лет он хоронил своих питомцем именно таким образом, а его внучка оказалась найдена при сходных условиях, то очевидным будет вывод: Если он скрыл это от полицейских, то не потому ли, что что-то скрывает от всех?»

То, что он никому не рассказывал о том, как он хоронит своих питомцев, буквально указывало на него пальцем.

Его молчание было в чистом виде актом самосохранения.

Я вызвал Джорджа к свидетельской стойке и продемонстрировал видеозапись разговора Джорджа на его «командном центре». На столе, ничем не прикрытый, лежал моток клейкой ленты с логотипом «Хенкель» рядом с урной для пожертвований. Обе стороны согласовали между собой факты, касающиеся «командного центра», в том числе и его месторасположение.

Когда я спросил Джорджа, где располагался «командный центр», он ответил, что не в этом месте. Он пытался биться со мной по этому поводу.

Я подумал про себя: «Джордж лжет даже о фактах, установленных обвинением!»

После того, как он увертывался в ответах на мои вопросы о его доступе к клейкой ленте «Хенкель», обнаруженной на «командном центре», я спросил его: Когда вы жили в Огайо, не было ли у вас собаки по кличке Мэнди?»

Джефф Эштон подал протест, спрашивая, какое это имеет отношение к делу.

Я ответил ему, что совсем скоро это станет понятным.

«Двадцать лет назад?» - спросил Эштон.

«Это все связано с делом», - ответил я.

Эштон подозвал меня к судейской скамье.

«Свидетель покажет, что да, он ходил к ветеринару и что они начали хоронить своих домашних питомцев следующим образом: завертывать их в одеяло, класть в черный пластиковый мешок и заматывать клейкой лентой», - сообщил я судье Перри.

«Что он делал…» - произнес Эштон.

«Он не скажет про клейкую ленту», - заявила Линда Дрейн Бёрдик.

«Что он делал с собакой двадцать лет назад», - продолжал Эштон.

Им не нравилось то, к чему все это вело. Этот кусок информации не мог окончиться для них ничем хорошим.

«И эта традиция сохранилась, когда они хоронили питомцев на своем заднем дворе», - продолжал я.

Эштон все еще продолжал выдвигать протесты.

«Это имеет отношение к делу, поскольку свидетельствует о том, что моему клиенту в то время было два или три года, и она не могла научиться тому, как это делать и как хоронить домашних питомцев таким способом», - сказал я.

«Я настаиваю на своем протесте», - заявил Эштон.

«Он знает, что существует еще больше свидетельств, на основании которых можно предположить, что его клиент все-таки знал, как это делается», - сказала Бёрдик.

«Ну, хорошо, она знала, но сама традиция началась задолго до этого…»

«Кто начал эту традицию, не имеет отношения к делу, если адвокат намеревается задавать вопросы о том, что делалось в этом тысячелетии. Но то, что происходило двадцать лет в Огайо, не имеет отношения к делу», - упорствовал Эштон. Его аргумент был смехотворным.

«Потому что это показывает, что все это началось гораздо раньше – когда ей было всего три года», - настаивал я.

«Продолжайте», - сказал судья Перри.

«Если адвокат планирует представить недавние…» - сказал Эштон.

Он надеялся без всякого на то основания, что я не сделаю этого.

«Да, - сказал я, - я сделаю это».

«Я настаиваю на своем протесте, господин судья», -сказал Эштон.

«Отклонено», - вынес решение судья Перри. Это был один из тех редких случаев, когда судья Перри отклонил протест Эштона, и он произошел в критически важный момент.

Я спросил Джорджа, была ли у него в Огайо собака по кличке Мэнди.

«Да».

«Не пришло ли тогда время, когда собаку необходимо было усыпить или она уже сама умерла?»

«Да».

«И как была похоронена эта собака?»

«Мы похоронили ее на дворе, у дома, где жили».

«Не забирали ли вы собаку из ветеринарной лечебницы?»

«Да, забирал».

«Хорошо, была ли собака завернута в одеяло?»

«Насколько я помню, скорее всего да».

«Затем собака была помещена в пластиковый мешок?»

«Я не помню этого точно, но собака умерла, и эту собаку привезли к нам домой и похоронили там, да».

«Была ли она также обмотана клейкой лентой?»

«Сэр, не имею понятия, - ответил Джордж. – Вы говорите о событиях почти тридцатилетней давности».

«И это произошло до рождения Кейси?»

«Да».

«Хорошо, когда вы переехали сюда, у вас был пес по кличке Бо?»

«Да».

«Когда умер Бо?»

«Я не помню точно, в каком году это произошло, сэр».

«Хорошо, было ли это пятнадцать лет назад? Или десять лет назад?»

«Должно быть, больше чем пятнадцать, даже гораздо больше лет назад».

«Хорошо, сколько лет тогда было Кейси?»

«Возможно четыре или пять лет. Я прикидываю ее возраст довольно грубо».

«Хорошо. Был ли Бо похоронен в одеяле, в пластиковом мешке, замотанная клейкой лентой?»

«Я не помню точно, в чем он был похоронен».

Я спросил его о другой собаке по кличке Джинджер. Я спросил его, был ли Джинджер помещен в пластиковый пакет и обмотан клейкой лентой.

И снова он заявил, что не помнит точно, как животные предавались земле.

«А как относительно Циннамона?»

«Опять же, я отвечу вам, как и раньше».

«Хорошо, когда вы узнали, что ваша внучка была найдена вместе с одеялом, пластиковым пакетом и с клейкой лентой, рассказывали ли вы представителям правоохранительных органов когда-нибудь на протяжении последних трех лет, что таким же образом вы хоронили своих домашних питомцев?»

Эштон подпрыгнул, подал протест пригласил нас к судейской скамье.

Я полностью понимал, почему он протестует. Его версия, основанная на инсинуациях и лживых доказательствах, так быстро разваливалась, что у него закружилась голова. В этот момент мне хотелось – если бы я имел такую возможность – поставить самого Эштона к свидетельской стойке и допросить его, почему правоохранительные органы так никогда и не побеспокоились расследовать причастность Джорджа к тому, в чем обвиняли Кейси.

***

И снова разыгрывалась удивительная драма, когда три члена одной семьи сидели вместе в зале суда, наблюдали за тем, как каждый из них дает показания, как Джордж выходит к свидетельской стойке и все отрицает, как Синди и Ли подходят к стойке и своими показаниями заставляют усомниться в его правдивости.

Синди зашла даже так далеко, что точно описала, как Джордж использовал клейкую ленту, чтобы умершие питомцы оставались внутри пакета.

«Клейкая лента использовалась для того, чтобы пакет не открылся бы?» - спросил я Синди.

Она ответила: «Клейкая лента наносилась на пакет в двух местах, в верхней и нижней его частях, так как мы перекатывали пакеты, чтобы из них вышел воздух, и старались при этом, чтобы внутрь пакетов ничего не попало. Поэтому мы, приклеивая ленту, разбивали пакет на три части, одну треть и еще две трети».

Ли добавил: «Собаку положили в пластиковый пакет, и я помню клейкую ленту, используемую, чтобы сохранить пакет».

Мы даже не могли просить о чем-нибудь лучшем.

Ложь всегда имеет последствия, а на протяжении всего судебного процесса именно Джордж лгал постоянно. Это основная причина, по которой присяжные буквально не могли его выносить.

Во время следующего этапа процесса – этапа опровержения свидетелей защиты – обвинение вызвало доктора Майкла Уоррена для опровержения показаний доктора Вернера Шпитца. Специальность Уоррена – судебный антрополог, а Шпитц является судебным патологоанатомом; это было похоже вызов ортопеда для опровержения окулиста. Это настолько нелепо, что даже не заслуживает внимания.

Отчаянное положение обвинения стало проявляться уже явно.

[Георгий]

ГЛАВА 32
ЧЕЛОВЕК, КОТОРЫЙ СМЕЕТСЯ

Закончив свою часть, мы чувствовали себя по-настоящему хорошо относительно хода процесса. Одним из наших наиболее важных решений, которое нам необходимо было принять, заключалось в том, будет или не будет Кейси давать показания; иногда во время процесса я думал, что она могла бы сделать это. Однако все поменялось после того, как мы стали добиваться успехов относительно Джорджа, что явилось результатом постоянных вызовов его Джеффом Эштоном к свидетельской стойке, дававших мне возможность раз за разом атаковать его.

Нам удалось многого добиться с Джорджем, особенно оценивая его последние свидетельские показания, когда он лгал о захоронении своих питомцев, о клейкой ленте, которой он заматывал пластиковые мешки, когда хоронил животных. Как я уже говорил, этот человек ради спасения своей жизни не мог говорить правду, и я был уверен, что таким же образом оценивали его присяжные.

Сотрудники моего офиса собрались на совещание, и мы обсудили вопрос о даче показаний самой Кейси.

«Какую пользу мы можем получить от этого?» - спросил я.

О чем она могла говорить? О том, что случилось в день, когда умерла Кейли?

Я считал, мы обосновали нашу версию, используя показания Синди и фотографии бассейна; в конце нашей дискуссии я заявил: «Знаете, что? В ее показаниях нет нужды».

Если бы мы находились в более тяжелой ситуации, тогда, может быть, такая нужда и существовала. Но зачем мы должны были предоставлять обвинению возможность для того, чтобы совершить удачный ход, если до сих пор оно не смогло сделать ни единого такого хода?

Мы могли потерять все, а выиграть очень мало.

Я обсудил этот вопрос с Кейси, и Кейси согласилась; как выяснилось это было правильное решение.

В зале суда судья Белвин Перри спросил меня, не собираюсь ли я представить других свидетелей.

«Нет, сэр. Мы не намерены делать этого».

«Будет ли обвиняемая давать показания?» - спросил он.

«Нет, сэр».

Он спросил Кейси: «Это ваше решение не давать показания?»

«Да, сэр», - ответила она.

«Не оказывал ли кто-нибудь на вас давление и не применял ли силу для принятия вами такого решения?»

«Нет, сэр».

«Хорошо, и это решение является вашим свободным и добровольным решением?»

«Да, сэр».

«Спасибо, мэм».

Присяжные вернулись в зал суда.

«Хорошо, мистер Баэз, - сказал судья Перри. – Вы можете вызвать вашего следующего свидетеля».

«Защита закончила свое выступление», - ответил я.

Следующая стадия судебного процесса – опровержение обвинением показаний свидетелей защиты – в основном свелась к доказательству того, что Синди Энтони не была тем человеком, который искал в интернете сайты по слову «хлорофилл» и случайно получил результат со словом «хлороформ». Им явно необходимо было сделать это, поскольку, если Синди искала слово «хлороформ», то Кейси, очевидно, этого слова не искала; но я просто смеялся, как далеко им пришлось идти, чтобы доказать тот факт, что Синди лгала, и тем самым обвинить Кейси.

Они вызвали начальника службы по работе с персоналом клиники Джентива Хелс Сервис Инк., где работала Синди, чтобы та засвидетельствовала, что Синди была на работе, а не дома, в то время, когда. по ее словам, она искала слово "хлорофилл», так как, опять же, по ее словам, ее собака ела бамбук и от этого становилась вялой, и она хотела выяснить, нет ли здесь какой-либо связи.

Они вызвали сержанта Кевина Стенгера засвидетельствовать, что поисков по слову «хлорофилл» не производилось.

Другой эксперт по компьютерам – женщина, засвидетельствовала, что она не смогла обнаружить никаких ссылок в интернете на то, что листья бамбука содержат какую-либо ядовитую субстанцию.

Долен сказать, что что они проделали прекрасную работу, выставляя Синди лгуньей. Наша же позиция «окупилась» стратегически. Они могли бы тщательно изучить нашу версию и вызвать множество свидетелей по ее опровержению по разным направлениям, но вместо этого они были поглощены опровержением свидетельства Синди.

Мы достигли двух своих целей:

1) сделать так, что обвинение использовало этап опровержения на пользу защиты;

2) вернуть в наши ряды старушку Синди.

Они также вызвали доктора Майкла Уоррена для того, чтобы он засвидетельствовал, что вскрытие черепа Кейли было плохой идеей. Это он накладывал изображение клейкой ленты на цветную фотографию Кейли; и я спросил его: «Вы это делали в Фотошопе?»

Конечно же, Эштон подал протест, но не так настойчиво, как я протестовал против демонстрации отвратительного монтажа, выполненного доктором Уорреном.

***

Судья Перри предоставил нам всего один день, чтобы подготовиться к своей заключительной речи, и я знал, что моя заключительная речь будет длиться около четырех часов. Проблема главным образом состояла в организации представления вещественных доказательств и в последовательности изложения своих аргументов.

Если вы помните, я сначала написал свою заключительную речь – прежде всех других дел, чтобы знать заранее, где мы находимся и где мы хотим завершить начатое.

В день произнесения заключительной речи судья Перри вынес решение о том, что мы представили достаточно доказательств для обоснования версии о смерти вследствие случайного утопления Кейли в бассейне, но что я не имею права ничего говорить о сексуальном растлении Кейси ее отцом или братом, поскольку мы не доказали эту версию и не предъявили никаких доказательств в ее пользу. По моему мнению, доказательств такого сексуального насилия на этом судебном процессе было предъявлено не меньше, чем доказательств факта убийства, и я мог обоснованно заявить, что их существует гораздо больше.

Прямых доказательств не было. Все доказательства были косвенными. Я понимал это. Но я убеждал, что мы предъявили множество доказательств: тест на отцовство, проведенный ФБР, чтобы установить, не является ли Ли отцом Кейли; то, что Кейси не посещала гинеколога до тех пор, пока ей не исполнилось девятнадцать лет; что менструальный цикл у нее начался в десять лет, что этот цикл был нерегулярным, а также у нее имелись другие женские проблемы. Иными словами, не свидетельствует ли все это о том, что родители удерживали ее от посещения доктора в целях сокрытия ее сексуальной жизни?

Судья Перри саркастически заметил, что он сам не сдавал подобных экзаменов в своей жизни.

«Это здравый смысл, - ответил я. – Обе стороны будут просить присяжных использовать свой здравый смысл».

Я продолжал: «Суд может сделать разумный вывод из факта скрываемой беременности, а также есть свидетельства о прошлом сексуальном поведении мисс Энтони, которое обусловлено сексуальным насилием. Я говорил также о других особенностях ее поведения, о «разобщенном сознании», о лживости, которая присуща жертвам сексуального насилия.

Свидетельств того, что ребенок был убит с помощью хлороформа существует не более, чем свидетельств о сексуальном насилии. Я считаю их обоснованность равнозначной. Обе эти версии требуют от присяжных сделать выводы из представленной косвенной информации; присяжные собираются заслушать аргументацию в пользу хлороформа и клейкой ленты, у которых тоже нет никаких прямых доказательств.

Хотя нет свидетелей – прямых очевидцев произошедшего, есть свидетельские показания Тони Лаццаро о том, что они делились друг с другом своими секретами. Как знают члены суда, как знают все, на основе данного свидетельства и здравого смысла можно сделать вывод о факте растления, неблаговидного сексуального поведения и инцеста. Игнорирование данной проблемы, утверждения, что ничего этого нет только потому, что никто не встал за свидетельскую стойку и прямо не сказал, что это существует – не делают данную проблему менее реальной. Она настолько же обоснована, как и версия обвинения о хлороформе.

Однако настоящим своим решением суд утверждает, что не существует фактов, «прямо свидетельствующих или позволяющих сделать вывод о наличии доказательств того, что, либо мистер Джордж Энтони, либо мистер Ли Энтони растлевали или пытались растлевать мисс Энтони».

А вот и самое интересное. Судья Перри сам принял такое решение. Обвинение не вносило ходатайства об исключении данной темы из моей заключительной речи. Он сам поднял этот вопрос и сам принял по нему решение. За все годы своего участия в судебных процессах я ни разу не видел, чтобы судья делал подобное. Может быть такие случаи и бывали, но я лично с ними не сталкивался.

Может быть прокуроры сами хотели, чтобы данная тема обсуждалась перед присяжными, чтобы они имели возможность оспаривать ее, высмеивать и критиковать.

Я не верю, что судья должен вносить ходатайства и делать протесты.

Непосредственно перед началом своей заключительной речи я был совершено спокоен и готов к ней. Я на самом деле очень хотел и стремился выступить, будучи полностью подготовленным. Моя коллега-адвокат Доротли Клэй Симс, никогда не стеснявшаяся говорить то, о чем думает, была обеспокоена; я уже собирался вставать, когда она дала мне листок с перечнем того, что мне следовало сказать в своей речи.

«Как я теперь смогу это все просмотреть?» - сказал я и вернул ей листок.

«Не беспокойся Дороти, - сказал я ей, - у меня все в голове».

С этими словами встал и сделал свое дело.

Я начал с того, что рассказал присяжным, что уверен: у них больше вопросов, чем ответов. Я также уверен, что у тебя, мой читатель, тоже.
«Один вопрос, на который никогда не будет найден ответ, - сказал я, - и который никогда не может быть доказан, таков: «Как умерла Кейли? Что с ней случилось?» Факты, объясняющие это, вам так и не были представлены. На самом деле было множество вещей, которые вы, наверное, хотели выяснить, но так и не выяснили».

Я рассказал присяжным, что обвинение должно было обосновать свою версию сверх обоснованного сомнения, так, чтобы исключить наличие обоснованного сомнения; что обвинение и выступает последним, поскольку это именно его обязанность.

«Это обязанность не обеих сторон, - сказал я, - это обязанность исключительно обвинения».

Я предупредил присяжных, что мы в ходе процесса предъявляли вещественные доказательства и показания свидетелей, но это не было нашей обязанностью.

«Мы могли просто сидеть, не допрашивать ни единого свидетеля и абсолютно ничего не предпринимать на протяжении всего судебного процесса, но обвинение все равно обязано было доказывать каждый пункт своей версии, каждое свое обвинение».

Затем я сообщил присяжным, что, после того, как я расскажу о проблеме, которой боюсь больше всего, я рассмотрю версию обвинения пункт за пунктом, а затем расскажу о версии защиты, «несмотря на то, что от нас не требуется ничего делать».

«Давайте начнем с проблемы, которую я опасаюсь больше всего, - сказал я. – Данное дело связано с колоссальными эмоциями. Я знаю, временами каждый присутствующий здесь человек переживал очень глубоко внутри самого себя». Я рассказал присяжным, о том, как им указывает поступать закон, когда дело касается их эмоций.

Затем я продемонстрировал им огромный том Правил для присяжных при обсуждении и вынесении вердикта штата Флорида, который, в частности, гласят: «Дело не должно быть решено в пользу кого-либо или против кого-либо из-за того, что вам кого-то жаль или вы разозлены на кого-либо». А затем я добавил: «и поэтому мы хотим, чтобы вы основывали свой вердикт на доказательствах, а не на эмоциях. И это проблема страшит меня больше всего, так как для вас очень сложно отодвинуть в сторону свои эмоции. Кейли Энтони была прекрасным, милым и невинным ребенком, умершим слишком рано. Но демонстрировать ее перед вами, чтобы разжечь ваши эмоции, было бы неправомерно.

Это неправомерно с точки зрения закона, и это неправомерно с точки зрения правил принятия вами решения. И я говорю вам, что обвинение таким образом представило вам это дело.

Они начали с – позвольте мне начать с сегодняшних замечаний, сделанных мистером Эштоном.

Мистер Эштон начал демонстрировать вам видеозапись маленькой Кейли, начал говорить вам о родительском долге, о том, что должна делать мать, а что не должна. Он в течение долгого времени продолжал говорить об этом прекрасном ребенке. Они потратили целых две недели на заслушивание свидетельских показаний, которые не имели абсолютно никакого отношения к нашему делу и служили достижению единственной цели, заключавшейся в том, чтобы изобразить Кейси Энтони как шлюху, как «девочку для вечеринок», как девушку, которая лжет, но это абсолютно никак не связано с тем, как умерла Кейли. И вы опозорите закон и даже память Кейли, если будете основывать свое решение на чем-либо еще, кроме доказательств – использовать эмоции, чтобы разозлить вас является неправомерным шагом».

Использование Эштоном этой видеозаписи с участием Кейли и Кейси для начала своего выступления имеет свою предысторию. Эта видеозапись была также и в моем распоряжении; до того, как я начал свое заключительное выступление, Дороти сказала мне, что я должен продемонстрировать ее.

«Вы должны показать присяжным, как эти двое любили друг друга, - сказала она. – Это очень важно».

«Все это уже выяснилось из свидетельских показаний, - ответил я. – Какой смысл возбуждать таким образом эмоции присяжных; с самого начала я говорил о том, что на их эмоциях играют именно прокуроры; поэтому я этого делать не буду».

«Но это слишком хорошая видеозапись, чтобы не продемонстрировать ее», - настаивала она.

«Извините, Дороти, - ответил я, - я просто не считаю, что это было бы правильно делать. И э не буду делать этого».

Подумать только! Эштон встал, чтобы сделать свое заключительное выступление и начал его с демонстрации именно этой видеозаписи!

Я наклонился к Дороти и сказал: «Я же говорил вам, что на самом деле он на нашей стороне».

«Несмотря на то, что обвинение вызвало целую толпу свидетелей, чтобы они засвидетельствовали плохое поведение Кейси, самое интересное состоит в том, что все они продолжали повторять одну и ту же вещь: Кейси хорошая мать; Кейли любила Кейси. Я задавал множество вопросов о том, как Кейли относилась к Кейси, потому что считал важным ваше понимание того факта, что ребенок не может симулировать такие чувства. Ребенок не может имитировать любовь. Ребенок знает, если кого-то любят. Это проявляется определенным образом. И я делаю это не для того, чтобы играть на ваших эмоциях. Это прежде всего имеет отношение к обвинению в насилии над ребенком.

Вы не слышали ни единого слова, которое касалось бы темы насилия над ребенком. Ни единого слова. Спросите себя: когда кто-нибудь стоял у этой стойки и говорил мне или показывал мне что-либо, связанное с насилием над Кейли?» Я могу сказать совершенно точно, что присяжные номер три и номер десять кивнули мне головами.

«Дела о насилии над детьми печальны. Это одно из самых ужасных преступлений, какое только можно себе представить. Но одна вещь является очевидной. Если есть ребенок, над которым совершается насилие, то люди об этом знают. Люди видят синяки. Люди подмечают разные вещи, касающиеся ребенка. Бывают даже переломы. Но в нашем деле нет никаких фактов, кроме как те, которые говорят: ребенка любили и хорошо о нем заботились».

Вывод был очевиден. При обсуждении того, что случилось с Кейли, присяжные будут полагаться исключительно на доказательства.

«Что же было вам представлено? Я соглашусь с одним из утверждений мистера Эштона: вы не можете делать предположения. Не делайте предположений. Не предполагайте. Если вы не знаете, что случилось, значит этого не смогли доказать. Здесь нет загадок, которые необходимо разгадывать».

Это заявление было адресовано мною присяжному номер один на основании нашей беседы с ней, произошедшей во время отбора членов жюри присяжных. Я еще более подкрепил его; если вы сделаете подобное, то у вас будет самый преданный союзник в совещательной комнате для присяжных, обученный принципам соблюдения закона.

Я закончил так: «Если у вас есть вопросы, значит ничего доказано не было. И это самый простое и естественное решение».

***

Когда я начал свою заключительную речь, Эштон сидел в своем кресле, смеясь, гримасничая и корча рожи. Это было похоже на то, что он демонстрировал присяжным во время моей вступительной речи. Три или четыре раза в ходе судебного процесса я обращал на это внимание судьи Перри, подходя к судейской скамье, и каждый раз он игнорировал мое неудовольствие по этому поводу.

Когда был объявлен небольшой перерыв во время моей речи, я видел, что Эштон продолжает вести себя по-прежнему, поэтому, вернувшись в зал суда, я первым делом обратился к судье Перри: «Ваша честь, я хочу обратить ваше внимание на то, что мистер Эштон продолжает корчить рожи и смеяться во время моей речи».

«Я не видел, чтобы он корчил рожи», - таков был ответ судьи Перри.

Он явно не мог видеть Эштона, поскольку тот был загорожен от взора судьи наглядными материалами, принесенными мною для использования в своей речи.

«Он собирается сделать так, чтобы это сошло Эштону с рук», - подумал я.

Я возобновил свою заключительную речь, я был «в ударе», рассказывая о связи Джорджа с клейкой лентой и канистрами с бензином, и краем глаза смог заметить, как Эштон смеется. Он вел себя столь неподобающим образом, что я тут же инстинктивно указал на него и произнес: «Не имеет значения, кто задает вопросы, возможно этот смеющийся парень прямо перед вами…»

Эштон вскочил и подал протест; мы подошли к судейской скамье.

Он меня достал.

«Судебный процесс не может вестись таким образом», - думал я. Я был возмущен всем этим действом и был готов нести всю ответственность за свои поступки.

«Это не есть правосудие», - сказал я себе.

У судейской скамьи судья Перри был в высшей степени недоволен мной, и, отослав присяжных на пятнадцать минут в совещательную комнату, набросился на меня.

«Скажите мне, почему я не должен задержать вас за неуважение к суду за нарушение распоряжения суда о запрещении делать унизительных замечаний в адрес участников процесса», - сказал он.

«Я не считаю, что это было унизительное замечание в адрес участника процесса. Я просто указывал на его поведение».

Он попросил меня подойти ближе к судейской скамье, а когда я подошел, он сказал, что не видит Эштона из-за моих наглядных материалов.

«Если вы передвинете ваши материалы так, чтобы я мог видеть мистера Эштона, тогда я смогу видеть его».

«Сэр, не хотите ли, чтобы я передвинул свое кресло», - спросил Эштон самым елейным тоном, на который только был способен.

«Да», - ответил судья.

Я не успел ничего произнести сам, как один из судебных служащих сообщил ему: «Это показывают по телевидению, там можно увидеть, что Эштон смеется».

Судья Перри удалился в свою комнату и посмотрел видеозапись с поведением Эштона. Когда он вернулся, его гнев обрушился на Эштона.
Он сообщил всем присутствующим: «А ну-ка, посмотрите на это; я сделаю то, что должен сделать».

«Ваша честь, - заговорил Эштон, подлизываясь изо всех сил. – Я подчиняюсь любому решению относительно того, что вы видели; мне не нужно ничего смотреть самому». И тем не менее, он пошел смотреть.

Он сказал, чтобы мы пошли и посмотрели видеозапись, если нам этого хочется. Мы пошли – и вот мы увидели его, будто он был на представлении комедии, а не на судебном процессе, посвященном убийству ребенка.

Когда мы вернулись, Эштон сказал судье: «Ваша честь, когда я смотрел видеозапись, то видел себя улыбающегося и прикрывающего при этом свой рот рукой. Я не смеялся. Я не кивал головой. Я делал все возможное, чтобы присяжные не видели выражения моего лица. Если я нарушил распоряжение суда, я приношу свои извинения».

Я мог видеть, что судья Перри собирается что-то сделать – я не знал, хотел ли он задержать Эштона за неуважение к суду – или задержать меня самого за неуважение к суду по данному поводу – но я знал, что он намерен щелкнуть своим кнутом и сделать что-то очень жесткое. Я шагнул вперед и сказал ему: Я не требую задерживать мистера Эштона за неуважение к суду за выражения его лица. Это дело вызывает сильные эмоции у представителей обеих сторон, и я на самом деле требую, чтобы все это было прекращено».

После моих слов судья Перри успокоился и отпустил нас всех, отделавшись одним предупреждением.

В тот день Керри Сэндерс, корреспондент ЭнБиСи, позвонил мне и сказал: «То, как вы поступили, было с вашей стороны очень благородно. Это был прекрасный жест».

Я поблагодарил его, но в конце того дня, года я осмыслил произошедшее, я понял, что, подобно Эштону, спасал свою собственную шкуру. Я знал, что, если он задержит Эштона за неуважение к суду, то тоже самое он сделает и со мной. Я не на секунду не сомневался, что он не будет применять дисциплинарные меры только в отношении Эштона.

Некоторые люди говорили, что я выиграл дело именно в тот момент, или, по крайней мере, данный случай был причиной того, что присяжные проголосовали так, а не иначе; однако все это ерунда. В то же время сам Эштон своим поведением не принес себе никакой пользы.
Как я уже говорил, он всегда был на нашей стороне.

[Георгий]

***

Я уже отмечал, что обвинение не несло никаких расходов, используя лучшие в стране лаборатории, но, несмотря на все свои ресурсы, обвинению пришлось создавать новые области судебной экспертизы. Я уже отмечал, что впервые за всю историю свидетели услышали об исследованиях воздуха. Впервые они услышали об окантовке волос и впервые они услышали проводника собак, рассказывающего о действиях своих питомцев.

«Вы первые, кто услышал обо всех этих новых способах доказательств, - говорил я. – Об этом я говорил вам с самого начала; это обвинение вынуждено будет действовать в отчаянных условиях, обусловленных отсутствием доказательств.

Я говорил вам с самого начала, что все произошедшее было несчастным случаем, который, подобно катящемуся снежному кому, вышел из-под контроля; и, хотя это был вполне обычный несчастный случай, уникальным сделало его не то, как он произошел, а с кем он произошел».

Я сказал присяжным, чтобы во время судебного процесса они сидели и наблюдали за некоторыми странными вещами, «странными вещами, которые происходили задолго до того, как родилась Кейли, а также в начале ее жизни. И вы видели все эти вещи.

Здесь что-то не так. Здесь что-то неправильно», - сказал я присяжным и рассказал им, что это и обусловливает как ни имеющее отношение к делу поведение Кейси после смерти Кейли. И я повторил еще раз: «Это не имеет отношения к самому главному вопросу, на который вам придется ответить: как умерла Кейли».

***

Следующей целью моей заключительной речи являлось сделать так, чтобы присяжные поняли, что не существует ни крупинки доказательств, поддерживающих версию обвинения.

Поскольку у Кейси был автомобиль, обвинение попыталось показать, что Кейси положила в него тело Кейли, поехала в лес и выбросила его там. Существовала единственная проблема с данной версией: несмотря на то, что обвинение собрало целую компанию ученых, несмотря на то, что оно придумывало разные версии в отчаянной попытке доказать, что в багажнике автомобиля были найдены следы разложения, доказательств этому не существовало.

Прокуроры предъявили пятно в багажнике, образовавшееся в результате разложения, хотя никакого пятна на самом деле не существовало. Они продолжали утверждать о наличии запаха разложения в багажнике, когда в конце концов выяснилось, что все их ученые несли чушь. Выяснилось, что в багажнике пахло мусором, а не разложением.

Им необходимо было «привязать» клейкую ленту, обнаруженную рядом с телом Кейли к Кейси, поэтому, когда была обнаружена канистра с бензином с налепленной на ней такой же лентой, они раструбили на весь свет, что Кейси использовала эту канистру, поэтому именно она и налепила ленту на Кейли. Но выяснилось, что на самой клейкой ленте, найденной рядом с телом Кейли, не было ни ДНК, ни отпечатков пальцев. Данная версия оказалась сфабрикованной полицейскими и прокурорами.

Я спросил присяжных: «Почему так много лжи, связанной с клейкой лентой и канистрами с бензином? Это не совпадение».

И есть еще ощущение, будто полиция делала все от себя возможное, чтобы подозрения никогда не падали на Джорджа.

Когда Джордж прибыл на штрафстоянку, он не только привез с собой ключи, он также прихватил и канистру, полную бензина, поскольку Кейси сообщила ему о том, что в автомобиле кончилось горючее. Он сказал менеджеру штрафстоянки, что автомобиль находился на служебной парковке около отделения компании «Эмскот» на протяжении трех дней. Как Джордж узнал об этом? Потому что Кейси сообщила ему о том, что бензин закончился; так он об этом и узнал. И он почувствовал запах, который невозможно забыть, и он сделал то, что сделал бы каждый ответственный родитель, если бы у него пропали дочь и внучка?

Ничего подобного!

Он вернулся домой, а затем отправился на работу.

Я говорил о беспрецедентных усилиях, предпринятых полицией, чтобы обеспечить обвинение Кейси. Собака, непригодная для идентификации запаха мертвых тел, подала сигнал у автомобиля Кейси. На следующий день собака вернулась – но никакого сигнала уже не подала. И это еще не все; при выполнении подобного теста необходимо, чтобы собака выбирала среди трех автомобилей, в нашем же случае она обнюхивала всего один. Когда его спросили об этом, проводник собаки засвидетельствовал, что она выбирала среди двух автомобилей, однако показания всех других свидетелей опровергали его. Почему? Потому что, несмотря на то, что не существовало никаких доказательств нахождения трупа в автомобиле, полицейские хотели заставить вас поверить, что труп там все-таки был.

Был ли запах смерти в автомобиле? Джордж определенно указал на это в первую же ночь, но затем менеджер отделения «Эмскот» Катерина Санчес заявила, что почувствовала запах мусора. Бойфренд Кейси Тони, ездивший вместе с ней в автомобиле, ничего не почувствовал. Черити Бисли, забиравший автомобиль и отвозивший его на штрафстоянку, ничего не почувствовал. Мэрайа Кисш, также ездившая в автомобиле, ничего не почувствовала. Сержант Реджинальд Хози что-то учуял. Вызвал ли он специалистов по осмотру места происшествия? Нет. В автомобиле на протяжении трех недель находился мусор.

Помощник шерифа Райан Эберлин ничего не почувствовал. Детектив Юрий Мелич? Ничего не почувствовал! А капрал Рендон Флетчер? Он ходил около автомобиля, когда багажник был открыт.

Но как только Кейси была арестована, все сразу же почувствовали запах смерти в автомобиле.

Существуют ли разумные сомнения относительно запаха в автомобиле?

Я посоветовал присяжным ответить на этот вопрос самим.

Затем наступил день, когда Кейси позаимствовала у соседа лопату на сорок минут, из чего обвинение сделало вывод: она среди бела дня закапывала тело Кейли у себя на заднем дворе. Она же пыталась только взломать замок в гараже, чтобы достать там бензина для своего автомобиля. Но для обвинения заимствование лопаты было поводом, чтобы раструбить о том, что она якобы копала там яму. Но когда она принесла лопату обратно, как засвидетельствовал сосед, она не была потной и усталой. Когда лопата была исследована ФБР, на ней не оказалось ни ДНК, ни каких-либо иных следов.

И это разумно?

Чем вообще здесь занимается обвинение? Оно лишь делает предположения. Это не есть закон; но они хотят, чтобы присяжные тоже занялись предположениями.

Я предположил, что для того, чтобы выиграть дело, полиция могла намеренно изменять и уничтожать вещественные доказательства. Возьмем, например, мусор. Он являлся основной нашей альтернативной версией, противостоящей их версии о том, что запах происходил от мертвого тела. Как они попытались отделаться от нашей точки зрения? Они так высушили мусор, что он больше не пах.

«Как же он мог явиться источником запаха?», - вопрошало обвинение.

Хорошо, но все это наверняка пахло, когда еще было мусором, до того, как полиция обработала его так, что он больше не пах.

Затем я рассказал о том, что любил называть фантазиями обвинения в области судебной экспертизы. Если я оставлю после себя память своим участием в этом процессе, то данное выражение навсегда останется в истории права. Я использовал его не для того, чтобы прославить себя. Я использовал его потому, что оно было точным. Версия обвинения представляла собой смесь изобретенных доказательств и научной фантастики.

С самого начала полицейские намеренно проговорились СМИ об обнаружении крови в багажнике автомобиля Кейси. Там якобы находилось пятно от разложения человеческого тела. Они сообщили, что найденные в багажнике личинки являются доказательством разложения человеческого тела.

Ни одно их этих утверждений не было правдивым, но все эти «доказательства» были посредством СМИ распространены по всей стране для возбуждения «фанатов». Ненависть к Кейси росла, поскольку она была женщиной, убившей свою дочь для того, чтобы ходить на вечеринки; обвинения, ни одно из которых не было правдивым.

Но вот на что надеялось обвинение: если присяжные достаточно сильно разозлятся на Кейси, если удастся разжечь их эмоции, если заставить смотреть их напряженно и долго, то они, возможно, и увидят это пятно в задней части автомобиля.

Это не доказательство. Доказательством был бы отчет о проведенном анализе ДНК. Но это было мифическое пятно. Оно там – но вы просто не можете его видеть.

Версия обвинения представляла собой акт отчаяния.

Доктор Нил Хэскелл и доктор Тим Хантингтон обсуждали насекомых в багажнике автомобиля. Или же я должен сказать, насекомых в мешке с мусором? Насекомое, обнаруженное обвинением, обычно находится в мусоре. Поскольку у обвинения не было ДНК и крови в качестве доказательств, оно вместо этого представило нам свои предположения: если полиция обнаружила опарышей, значит там находилось мертвое тело.

Гнев и эмоции – вот чем обвинение хотело заполнить недостаток доказательств.

Откуда взялись утверждения о нахождении трупа в багажнике?

Они взялись из-за недостатка доказательств. Чтобы заставить присяжных гадать. Чтобы заставить присяжных верить им на слово и сделать выводы, которые не могут и не должны быть сделаны в соответствии с законом.

Затем обвинение начало говорить о волосе. Об одном волосе. Они заявили, что на нем имелась окантовка, появляющаяся после смерти – доказательство того, что один волос упал с мертвой Кейли, следовательно, тело Кейли находилось в багажнике автомобиля.

Но выяснилось, что наука не способна определить, упал ли этот волос с мертвого тела или это был волос, потерявший свой цвет из-за долгого нахождения в багажнике под воздействием химических веществ и жары.

Мы точно знали одну вещь: они говорили всего об одном волосе. Они взяли волосы из багажника, волосы из мусорного мешка, волосы из дома – они буквально помешались на том, чтобы найти как можно больше волос, чтобы утверждать, что волос упал с мертвого тела. Они обнаружили еще сотни волос, но ни один из них не имел «окантовки смерти».

Так чем же они занимались? Давайте будем бросать все, что ни попадется, в стену и посмотрим, может что-нибудь, да прилипнет, как раз пригодное для объявления в качестве причины смерти. В течение одной недели это был хлороформ. Затем этим стала клейкая лента. Давайте уж определяться!

Рассмотрим теперь хлороформ. Когда я услышал первое упоминание о хлороформе в этом деле, я подумал, что это шутка. Проблема всплыла благодаря доктору Арпаду Вассу. Он засвидетельствовал, что уровни хлороформа были «шокирующе высокими». Но он проводил только качественный анализ, а не количественный. Он понятия никакого не имел, какими были эти уровни. Но что же он сказал? Он сказал, что уровни были «необычно высокими». И СМИ распространили это по всему свету подобно радиоактивной пыли после ядерного взрыва. Кейси убила Кейли, использовав для этого хлороформ.

Но выяснилось, что этот парень продавал прибор, который якобы мог определить, происходят ли анализируемые с его помощью вещества из мертвого тела или нет. Кто-то собирался получить миллионы долларов, если только ему удастся показать, насколько хорошо его база данных показала себя на нашем судебном процессе. Беда заключалась в том, что его база данных была ошибочной и, как выяснилось, не существует надежного химического «профиля» при разложении человеческого тела. Его исследование находится еще только на самой начальной стадии, и, хотя некоторые результаты его работы и могут быть новаторскими, пока еще это нельзя назвать наукой. И это не делает полученные результаты правдивыми.

Обвинение раздвинуло границы науки. Вот чем занимался доктор Васс на нашем процессе. Когда я допрашивал его коллегу доктора Маркуса Вайса, тот сказал, что невозможно сказать, как много хлороформа находилось в багажнике, поскольку проведение количественного теста с научной точки зрения невозможно. И в то же самое время еще один химик утверждал, что основным веществом, обнаруженным в багажнике автомобиля, был газолин.

Сообщало ли обвинение присяжным правду, когда чья-то жизнь висела на волоске?

Присяжные должны были обратить внимание на отсутствие доказательств и удивляться, почему на все эти вопросы не бы дан ответ. Я утверждаю, что такое отсутствие честности неприемлемо.

До такого уровня абсурдности и отчаяния довели свое дело прокуроры. Они просили присяжных видеть такие вещи, которых не существовало. Они просили присяжных придумывать научную фантастику. Это была «фантазийная» судебная экспертиза. Вот, что это было. И ничего больше.

У нас имеются самые продвинутые во всем мире средства борьбы с преступностью, а они не смогли найти ни единой связи между Кейси и смертью Кейли. Ни единой связи. И все же они хотели что-то создать. Для чего? Для камер репортеров? Потому, что это было известное дело? Нет. Просто им необходимо было выиграть. Выиграть любой ценой. Не важно, во что это обойдется. Не важно, во сколько это обойдется. Не важно, что придется извращать правосудие.

Затем я обратил внимание присяжных на проблему, которая, как свидетельствовали доказательства, породила самое сильное отвращение в ходе нашего процесса – поиски с помощью компьютера. Был составлен отчет, в котором говорилось, что кто-то – обвинение утверждало, что это была Кейси – посещал сайт, посвященный хлороформу, один раз. Но в ходе процесса человек, составивший этот отчет, сержант Кевин Стенгер, не давал показания. Вместо него Джон Брэдли засвидетельствовал, что он разработал новую программу, которая показала, что кто-то посещал сайт с хлороформом восемьдесят четыре раза.

«Было произведено восемьдесят четыре поиска по слову «хлороформ»» - во что распространили по всему миру с помощью еще одного ядерного взрыва, произведенного СМИ при помощи полиции.

Для меня это оказалось совершенно неожиданно; оказалась, что вторая программа сделала ошибку. В действительности же Кейси искала через компьютер слово «хлороформ» всего один раз, после того, как Рикардо Моралес прислал ей фото в МайСпейсе под названием «Покори ее с помощью хлороформа». И выяснилось, что она потратила всего три минуты, чтобы выяснить, на что ссылается ее бойфренд.

Показания, которые дал программист, будучи проверенными, оказались опровергнутыми и в ошибочном отчете, где о поисках через МайСпейс ничего не говорилось.

Для того, чтобы выяснить правду, мы вызвали давать показания человека, написавшего отчет. Вы видите, что, несмотря на то, что это не было нашей обязанностью, нам приходилось вызывать к свидетельской стойке даже офицеров полиции, чтобы вывести правду на белый свет и дать возможность присяжным вынести справедливый вердикт.

И это была их версия об убийстве? Как они посмели выступать с такими доказательствами? Как все это могло оказаться правдой? Вот почему вопросов было больше, чем ответов. Фантазийные поиски, мифические пятна и прочая ерунда, но никаких реальных серьезных доказательств. Отсутствие ДНК. Отсутствие отпечатков пальцев. Ничего, кроме того, что Кейси была лгуньей и шлюхой. Давайте осудим ее поэтому. Она лгала. Она не вела себя так, как должна была. Она принимала какие-то глупые решения, так пусть же заплатит за это своей жизнью.
Вот в чем состояла вся их позиция.

Я продолжал в том же ключе следующую пару часов. Стоя в зале суда и рассказывая о все новых и новых актах двуличия со стороны полицейских и прокуроров, я возмущался все больше и больше. Был ли я единственным здравомыслящим человеком во всем зале суда? Если вы читаете газеты и смотрите телевизор, вы бы этого никогда не сказали. Так вот он я, адвокат-новичок из Киссимми, тратящий двадцать часов в сутки, сражаясь с высококвалифицированными учеными и опытнейшими офицерами полиции, чтобы освободить своего клиента, которую весь мир желал видеть за решеткой и даже предать смерти.

Я чувствовал себя одним из персонажей «Алисы в стране чудес», где какая-нибудь полоумная королева расхаживала и кричала: «долой с нее голову!» Я знал, что единственным способом прекратить этот бедлам является вынесение оправдательного вердикта.

После заключительной речи со своим обычным нытьем относительно плохого характера Кейси относительно и того, как она плохо вела себя в течение тридцати дней после смерти Кейли, обвинения также закончило выступать на процессе.

Вскоре дело окажется в руках у присяжных.

[Георгий]

ГЛАВА 33
СПРАВЕДЛИВОСТЬ

Я закончил свою заключительную речь и сел. Чейни также выступил с очень хорошей заключительной речью, объяснив присяжным суть понятия «разумные сомнения» в весьма красноречивой и патриотической манере.

Моя работа была закончена. Я уже ничего больше не мог сказать или сделать на этом судебном процессе перед тем, как присяжные пойдут обсуждать свое решение. Мы сделали перерыв, и я совершил с Кейси то, что я всегда делаю со всеми своими клиентами на всех своих судебных процессах. Я пришел к ней, встал перед ней на колени и сказал ей: «Вот и все, Кейси. Больше я ничего уже не могу сделать. Я надеюсь, вы знаете, что я бился за вас изо всех сил, я хочу, чтобы вы знали, что я сделал все от меня зависящее, все возможное, и я надеюсь, что вы удовлетворены проделанной мной работой. Я действительно надеюсь на это».

«Я знаю это, - ответила она, - и я никогда не смогу полностью отблагодарить вас за это».

Это был очень интимный момент, и репортер программы «Ин Сейшн» Жанна Касарес сообщила о нем, заявив, что у нас с Кейси был «очень нежный момент», и она размышляла над тем, что видела – она не могла слышать того, что мы говорили – и – что было редкостью – впервые за все последние три с половиной года в этом репортаже правильно была понята суть происходящего.

После речи Чейни мы взяли перерыв на целый день. В то утро свою заключительную речь делал Джефф Эштон, и, слушая его, я жалел, что у меня не было возможности еще раз обратиться к нему, потому что некоторые сказанные им вещи изумили меня.

Одна из них заставила отвиснуть мою челюсть. Он признал, что обвинение не считало Роя Кронка надежным свидетелем, не считало, что он говорит правду. И опять это означало: не верь посланнику, верь принесенной им вести. Заявив, что никоим образом невозможно, что Джордж Энтони мог быть каким-то образом причастен к произошедшему, он начал приводить какие-то совершенно бессмысленные аргументы в пользу альтернативных причин, вследствие которых могла умереть Кейли, либо от клейкой ленты, либо от хлороформа. Он говорил: «Если она умерла так, то вы можете признать обвиняемую виновной. Если она умерла эдак, то вы можете признать обвиняемую виновной»; и как раз в этот момент я посмотрел на присяжных и смог увидеть, как присяжный номер одиннадцать, который вскоре окажется старшиной жюри присяжных, глянул на Эштона со сдвинутыми бровями, будто говоря: «Ты что, разыгрываешь меня? Что за ерунду ты нам подкидываешь?»

Я просто покачал головой. С самого начала до самого конца, вместо того, чтобы сообщать присяжным доказательства, он пичкал их эмоциями и злобой.

Линда Дрейн Бёрдик завершила выступления обвинения. Раньше Бёрдик всегда была очень монотонной, но, когда она встала в этот раз, я наблюдал совершенно другую Линду Дрейн Бёрдик. Она прекрасно излагала свои аргументы. Она была очень выразительна и выступала блестяще. Я видел, что как юрист, она находится «в ударе».

Она закончила на невероятно высокой ноте, спрашивая, кто выиграл в результате смерти Кейли, и она показала на экране фотографию Кейси, развлекающейся на вечеринке рядом с фотографией ее татуировки «La Bella Vita», сказала: «Вот ответ», и села на свое место, оставив после своего ухода на экране изображения для присяжных, чтобы те призадумались.

Жюри отправилось на обсуждение, а я подошел к Бёрдик и сказал ей: «Это было невероятно. Я не уверен, что когда-либо видел прокурора, делавшего свою заключительную речь лучше, чем вы».

«Ну, - ответила она, - я слушала вашу, - и она заставила меня по-настоящему испугаться».

Мы назначили предстоящие дату время, чтобы сесть вместе и поговорить об этом деле как профессионал с профессионалом, чтобы поучиться друг у друга как от достигнутых удач, так и от допущенных ошибок.

В тот день мы больше не работали. Для адвокатов и прокуроров процесс закончился. Члены команды защиты, включая наших стажеров, перешли от здания суда на другую сторону улицы и зашли в ресторан под названием «Терраса 390», где выпили пива и пару раз более крепкие напитки.

Мы расслаблялись в баре, отдыхая, когда туда зашла команда обвинения – Фрэнк Джордж, Бёрдик и Эштон.

«Эй, давайте я угощу вас выпивкой», - предложил я Джорджу. Я так и сделал, купил Бёрдик выпивку и сказал им всем: «Эй, давайте сядем все вместе и выпьем – это мы явно заслужили».

Джордж и Бёрдик двинулись к нам, но Эштон сказал им: «Нет, я не хочу сидеть вместе с ними. Давайте сядем вон там», - и они ушли, разместившись в другой стороне бара.

«Даже если бы он очень постарался, я не думаю, что у него получилось бы выглядеть еще большим м*даком», - сказал один из наших стажеров.

На следующий день было четвертое июля, и мы находились в здании суда, поскольку присяжные продолжали обсуждение. Я не нервничал во время их обсуждения. Многие адвокаты нервничают, да и я тоже, когда участвовал в своих первых судебных процессах, но все это бесполезно. Я не могу биться в дверь совещательной комнаты к присяжным и пытаться сообщить им еще одну или две вещи, чтобы они изменили свое мнение. Что будет, то будет, и я ничем уже не смогу изменить это.

Я был расслаблен, и пару раз в тот день заходил в церковь. Я сидел там на скамье, думая о том, как хочу спасти Кейси жизнь, и молясь о своей семье. Именно там я понял, скольким я пожертвовал для Кейси, как сильно этот процесс оторвал меня от своей семьи, как он отобрал у меня что-то, что я уже никогда не смогу вернуть назад, включая все свои сбережения, свой дом и практически всю свою практику.

«Я вложил в это дело, все, что имел, - сказал я себе. – Возможно, я отдал слишком много себя самого». Я помолился об этом, прося у Бога сделать меня лучше, как личность, как отца, как мужа, потому что знал, что пока таковым не являюсь.

В поисках спокойной обстановки в тот день я поехал в отель «Риц-Карлтон» в Орландо. Это прекрасное здание с великолепным участком, и я нашел там для себя очень мирное местечко, куда и отправился, чтобы расслабиться и выбросить из головы все мысли. Я сел, восхищаясь пальмовыми деревьями и цветами, но не прошло и двадцати минут, как зазвонил мой мобильный телефон. Судебный администратор Каре Леви сказала мне: «Мне поручили позвонить вам и сообщить, что присяжные приняли вердикт».

Она сообщила это таким счастливым тоном, что я начал строить догадки: «Она знает? Она видела официальные протоколы вердикта? Она знает, каков вердикт? Если так, то почему она так счастлива?»

Жюри присяжных затратило полтора дня, в общей сложности около десяти с половиной часов. Я подъехал к зданию суда и объехал его, установившись у входа для шерифа, чтобы избежать столкновения с толпой, и поднялся по лестнице.

Меня провели через боковой вход, а прокуроры шли обычным путем мимо целого легиона зрителей. Эштон был настолько уверен, что Кейси будет признана виновной, что бесчисленное множество людей видело, как он хлопал своей пятерней о ладони зрителей по дороге к месту оглашения вердикта.

Когда я прибыл в здание суда, все же были там. Я появился последним. Судья Перри дал нам определенное время на дорогу; мне удалось прибыть на десять минут раньше этого срока.

Я мог видеть, как Бёрдик у стола защиты разговаривает с Чейни.

«Эй, как вы?» - поприветствовал я Бёрдик.

«Я хочу, чтобы вы знали: я желаю вам всего самого лучшего в вашей карьере и в вашей жизни», - сказала она.

«Я желаю вам того же самого, - ответил я, но только по прошествии следующих пятнадцати минут».

Мы оба улыбнулись, и она отправилась к своей стороне зала.

Судья Перри занял свое место и призвал всех к порядку.

«Насколько я понимаю, жюри присяжных вынесло вердикт», - сказал он.

Присяжные зашли в зал. Многие адвокаты утверждают, что могут сказать, какое решение приняло жюри, лишь поглядев на их лица. Если присяжные не смотрят на обвиняемого или на стол защиты, зачастую это происходит от того, что они признали обвиняемого виновным.

Пара присяжных, которые часто смотрели на меня в ходе процесса, теперь не делали этого. Их лица были каменными, но я не мог понять, какое у них настроение, позитивное или негативное. Я не мог ничего прочитать по их лицам.

Как выяснилось, старшиной присяжных стал учитель физкультуры, присяжный, делавший больше всех заметок. Это не было удивительным. Он казался самым подходящим кандидатом на такую должность.

Он передал протоколы вердикта. Лицо судьи Перри также было каменным, и я смог увидеть, как он посмотрел на протоколы вердикта, и лицо его стало недовольным.

Он просмотрел каждый протокол, а затем снова проверил их.

«Зачем он это делает, - спрашивал я себя. – Зачем он просматривает их по второму разу?»

Я навострил уши.

«Мадам клерк, - сказал он, - вы можете зачитать вердикт». Он передал ей протоколы.

Затем судья Перри бросил короткий взгляд на нас, и я подумал: «Это становится интересным». Все говорило мне, что он недоволен вердиктом.

Клерк начала зачитывать вердикт и запиналась при произнесении своей речи, но ей удалось взять себя в руки, и она произнесла: «Относительно пункта об убийстве первой степени… Не виновна».

Когда она произнесла эти слова, я сказал себе: «Я сделал это. Я спас ей жизнь». И в этот момент я нагнулся, положил свою руку на руку Кейси и пожал ее.

Затем в вердикте речь зашла о насилии над ребенком при отягчающих обстоятельствах.

«Не виновна». Я сильнее сжал ее руку.

Затем в вердикте дошла очередь до причинения смерти ребенку при отягчающих обстоятельствах.

«Не виновна». И я сжал ее руку так сильно, что испугался, не сломал ли я ей кость.

Я смотрел на клерка, и на следующие обвинения о лжи представителям правоохранительных органов клерк объявила: «Виновна». Но я думал про себя: «Подождите минутку. Серьезные обвинения закончились. Все кончилось. Все кончилось. О, Господи! Это невероятно. Мы сделали это».

Членов жюри опросили, чтобы получить их подтверждение, а затем я обнял Кейси положил ей руку на голову и произнес: «Мы сделали это, малыш».

«Спасибо», - все, что на сказала, а затем обняла меня.

Судья положил этому конец, подозвав нас к себе. Он объявил, что выносит решение признать ее невиновной по первым трем пунктам обвинения, но виновной по остальным четырем, и что он назначает вынесение по ним приговора через два дня, то есть в пятницу.

Какой феноменальный, невероятный успех для всех нас! Мы все плакали и обнимались. Когда я обнимал Жанин Барретт, нашего специалиста по смягчению приговора, она полностью потеряла контроль над собой. В какой-то момент Уильям, Мишель, Чейни и я обнялись все вместе. Мы были так счастливы за Кейси. Это несчастная девушка страдала все свое детство, страдала в результате потери своей дочери, была отдана на растерзание волкам своим собственным отцом и «порвана на куски» СМИ. Мы надеялись, что после того, как она будет признана невиновной, ей удастся возобновить нормальную жизнь. Джордж и Бёрдик подошли к нам и пожали руки. Эштон этого не сделал.

Мы оставались в зале суда уже после того, как его покинули судья, присяжные, прокуроры и зрители. Оставались только представители СМИ, которые хотели понаблюдать за нами и сообщить о нашей реакции.

Я не буду лгать. Множество раз я позволял себе мечтать о том, что я скажу целому легиону всех моих хулителей из СМИ, когда Кейси действительно объявят невиновной, и я подумал про себя: «Вау! Наконец-то ты можешь поиметь возможность ткнуть их носом в дерьмо и сказать, куда им теперь следует его засунуть».

Но пока я смотрел на них, я решил: «Знаешь, что? Они этого не стоят», а когда мы проводили нашу пресс-конференцию, я был очень сдержан. Я подумал о Кейли, я подумал о прокурорах, и я сказал: «Здесь нет победителей. Мы счастливы за Кейси, но в то же время, Кейли ушла от нас слишком рано». Я выбрал благородный путь и похвалил прокуроров, заявив, что они работали достойно и отлично послужили штату Флорида.

«Они не засуживают критики ни с чьей стороны», - назвав их каждого по отдельности. Это значит, что в их число я включил и Эштона.

Для меня все это было как боксерский поединок. Во время поединка ты стараешься оторвать своему противнику голову, но, когда все заканчивается, ты пожимаешь ему руку, и у вас остается взаимное уважение друг к другу.

Я считал, что все пойдет по этому сценарию; но, сожалению, на деле все пошло совсем по-другому.

Нас вывел из здания суда отряд специального назначения SWAT, не хотевший, чтобы мы шли через главный выход, потому что там уже начиналось полное сумасшествие. Под прикрытием спецназа нас рассадили по белым фургонам – и высадили буквально на другой стороне улицы у ресторана «Терраса 390». Это была очень короткая поездка.

В ресторане мы оказались одни. Хозяева закрыли его специально для нас; нам действительно очень хотелось выпить. Мы подумали: «Хорошо, давайте посмотрим, что передают СМИ», и мы в первые сделали это. Мы заказали шампанское, настало время для тоста. Чейни сказал: «За конституцию Соединенных Штатов». И мы выпили за конституцию США.

У ресторана начала собираться толпа. Теперь уже речь не шла о конфиденциальности: пятьдесят представителей СМИ, многие из них с камерами, прижимались лицами к стеклам окон.

Джеральдо Ривера был единственным представителем СМИ, которого я впустил внутрь. Он вошел и обнял меня, он сказал, что гордится мною. Чейни впусти Жанну Касарес, но, еще до того, как я узнал об этом, она уже по своему телефону передавала все, что ей удалось увидеть внутри, и я заставил ее прекратить это занятие. Все это происходило ради нас, а не для СМИ.

Другие люди из СМИ хотели войти, но я сказал: нет. Я хотел побыть со своей командой; это было время, которое мы должны были провести, празднуя свою победу вместе. Мы расслабили свои галстуки и начали отдыхать, в пока мы болтали, представители всех общенациональных СМИ звонили мне по мобильному телефону друг за другом, и каждый из них говорил одно и то же: «Хосе, настало время для вашего первого интервью для СМИ. Вы можете выбрать любого корреспондента, который бы взял его у вас. Назовите его, и мы обеспечим, чтобы это произошло».

Я знал точно, кого я хочу – несравненную Барбару Уолтерс. Несколько лет назад я наблюдал, как она брала интервью у Тома Мезеро после того, как он выиграл дело Майкла Джексона, самое известное в то время дело, и я сказал себе: «Мне бы хотелось однажды оказаться на его месте. Если я буду упорно работать, у меня появится надежда, что мои таланты будут оценены».

И вот, наконец, мечта сбылась.

Я не колебался, когда сказал о своем желании, чтобы интервью у меня взяла Барбара Уолтерс, и не позже, чем через двадцать минут мне позвонили и сообщили: «Барбара хочет поговорить с вами».

Мы с Барбарой кратко поговорили по телефону; она сказала: «Сегодня вечером мы организуем ваш перелет, мы очень хотим увидеть вас здесь, в студии».

Я не мог в это поверить. Я разговариваю по телефону с Барбарой Уолтерс!

Мне не надо было присутствовать в суде еще два дня до вынесения приговора, поэтому в тот вечер меня забрали в аэропорт, и я вылетел в Нью-Йорк, и я дал первое – и последнее – интервью после процесса Барбаре Уолтерс.

Звонили все, буквально все, но к концу дня я подумал: «Вердикт говорит сам за себя. Я не собираюсь продолжать ходить по кругу и злорадствовать. Этого не следует делать».

Одержав победу, я хотел быть милосердным. Я не хотел быть хвастуном.

***

Если вы собираетесь спросить меня, честным ли был суд над Кейси, то вот мое личное мнение: нет. Многие судейские решения могли стать поводом для апелляций. Однако, сказав это, я должен сказать и другое: судья Белвин Перри сделал все возможное, чтобы у Кейси было честное жюри присяжных.

В ходе отбора членов жюри он давал нам достаточно времени, чтобы допросить кандидатов, поговорить с ними. Он также очень жестко ограждал присяжных от внешних влияний. Он изолировал их, он заботился об их настроении и их выносливости. Он выбивался из сил для того, чтобы избежать внешнего влияния на присяжных, а это была непростая задача. Это было очень сложным делом, но он отлично справился с ним.

***

Мы вернулись в зал суда на оглашение приговора. Эштон отсутствовал. Сразу после окончания судебного процесса он объявил о своей отставке. Он ушел на пенсию буквально через несколько часов после оглашения вердикта. А затем он направился в Нью-Йорк для выступлений перед СМИ.

Когда после оглашения вердикта мы праздновали в ресторане «Терраса 390», один из представителей СМИ позвонил мне и сообщил, что Эштон собирается принять участие в шоу «Сегодня». Я отправил текстовое сообщение Линде Дрейн Бёрдик, спрашивая, знает ли она об этом.

«Теперь я знаю», - ответила она.

В конце концов мне удалось выяснить, что еще до начала судебного процесса Эштон нанял публицистку Энни Скрэнтон, которая за три недели до оглашения вердикта зарезервировала ему участие в шоу «Сегодня». Предполагалось, что участие в этом шоу окажется его «победным танцем». Идея заключалась в том, чтобы на следующее утро после оглашения вердикта он улетел в Нью-Йорк; если же суд завершится признанием вины в убийстве первой степени, то его участие в шоу перенесется на следующий день после вынесения приговора. Ходили слухи, что еще на ранних этапах процесса она подыскивала для него «спичрайтера».

Теперь я не вижу проблемы в том, что Эштон писал книгу. Мне пришлось бы лицемерить, заявляя обратное, но во время участия в судебном процессе, я менее всего думал о написании книги; но, похоже, именно эта мысль занимала его, когда он участвовал в процессе. Его книга вышла в ноябре – вердикт бы вынесен в июле – поэтому вы можете только представлять себе, как быстро они «слепили» ее.

Меня больше всего раздражает тот факт, что он в свое время направил ходатайство, обвиняющее меня в конфликте интересов, когда на самом деле для прокурора – высшего представителя закона в случае дела, предусматривающего возможность смертной казни - не может быть большего конфликта интересов, когда речь идет о прибыли. Я потрясен тем, что человек, наделенный такой властью, мог поступить таким образом. И я продолжу. Без сомнения, больше всего я был раздражен в Эштоне тем, что он не удосужился прибыть на вынесение приговора.

Если бы я проиграл этот судебный процесс, и Кейси была бы признана виновной в убийстве первой степени, я бы передал дело Энн Финнел, нашему адвокату, специализирующемуся на делах со смертной казнью, и на этапе вынесения приговора уже не играл никакой роли. Это было бы самым тяжелым для меня, проходить мимо парней из СМИ, предупреждавших: «Мы же тебе говорили», мимо публики, всех тех, кто многие месяцы повторяли: «Мы же говорили, что с ней покончат». Но я бы это сделал. Я бы ходил в здание суда, я бы присутствовал бы там каждый день. А у этого парня даже не хватило достоинства показаться и сидеть вместе с членами своей команды во время вынесения приговора. Я ужасно переживал за Бёрдик и Джорджа, которым приходилось сидеть там в отсутствии Эштона, который нес часть ответственности за вынесение оправдательного вердикта. А он в это время находился в Нью-Йорке и встречался с представителями СМИ и заключал контракты на написание книги, вместо того, чтобы присутствовать вместе со своей командой на вынесении приговора.

Так поступают трусы – сбегают после проигрыша. Они отказываются обратиться лицом к реальности. Я не могу понять, что можно сделать еще более худшего для своей команды; все, что я могу сказать по данному поводу, это то, что Джефф Эштон – трус.

***

После оглашения вердикта единственный из членов семьи, кто позвонил мне и поблагодарил меня за спасение жизни Кейси, был Ли Энтони. Он позвонил мне и передал очень трогательное сообщение.

Впоследствии я сказал Синди: «Вы никогда даже не поблагодарили меня за то, что я спас жизнь вашей дочери».

«Я сделала это», - ответила она.

На самом деле, она этого не делала.

***

Мы надеялись, что судья Перри учтет пребывание Кейси в тюрьме и не заставит ее находиться там еще десять дней, но на этот счет у нас особых иллюзий не было.

И точно, он приговорил ее к максимальному сроку, и ее выпустили через десять дней, 17 июля 2011 года.

Теперь настал самый трудный этап: что она будет делать дальше?

[Георгий]

ГЛАВА 34
В ОКОВАХ СОБСТВЕННОЙ СВОБОДЫ

После оглашения приговора у меня было десять дней на составление плана как организовать выход Кейси из тюрьмы. Я попросил своего друга из Калифорнии адвоката Тодда Макалузо прилететь на своем самолете в Орландо, так, чтобы мы могли бы из Вспомогательного аэропорта Орландо вывезти Кейси в какое-нибудь безопасное место. Было столько много сумасшедших, убежденных в том, что она убила Кейли и танцевала после этого все ночи напролет, что я опасался за ее безопасность.

Я пару раз встречался с официальными тюремными представителями. Мы обсудили проблему со специалистами из службы безопасности, и они предложили, чтобы при выходе из тюрьмы мы с Кейси надели бронежилеты.

«Если вы помните Тимоти Маквея, - сказал один из них, - то он всегда, когда входил и выходил, надевал бронежилет».

«Но она не Тимоти Маквей», - ответил я серьезно. Тимоти Маквей взорвал федеральный центр в Оклахома Сити и убил больше сотни людей. А Кейси была признана невиновной решением суда после судебного процесса.

«Нет, сказал я, мы выйдем из главного выхода, а вы будете нас охранять».

Я провел совещание в своем офисе со всей нашей командой, чтобы обсудить, как мы заберем Кейси из тюрьмы и доставим ее в аэропорт. Помимо того, что нам придется избегать целой армии репортеров из СМИ, нам, как мы знали, придется еще и как-то прятаться от наблюдения с полудюжины вертолетов.

Чтобы помочь нам, полиция согласилась на три минуты перекрыть бульвар Джона Янга, когда мы выйдем из тюрьмы, чтобы предоставить нам достаточно времени для выезда не шоссе; но я знал, что представители СМИ будут ждать на обоих сторонах шоссе, и дорога в аэропорт не будет легкой.

Уильям Слэбоу подал идею заехать в многоуровневый гараж, где с вертолетов нас будет не видно, а выезжать оттуда на разных машинах, заставляя репортеров гадать, в каком автомобиле из всех, выезжающих из гаража, находится Кейси.

У дома, где жил Чейни, был такой гараж, и он находился через дорогу от здания суда. Это было превосходно.

Мы устроили мозговой штурм и придумали несколько разных вариантов. Мы обсуждали вариант, когда мы заезжаем в гараж, выходим и рассаживаемся по разным автомобилям, направляющимся в аэропорт. Или садимся в лифт и переезжаем на другой этаж, где садимся в другую машину. Или пересаживаемся в другую машину, пережидаем там час, до тех пор, пока репортеры не разъедутся, и уезжаем.

В аэропорту Тодд поставит свой самолет в ангар так, чтобы его никто не увидел. По словам Тодда, вертолеты СМИ базировались во Вспомогательном аэропорту. Нам пришлось ехать прямо в логово льва.

Что еще хуже, кто-то узнал о нашем плане и предупредил СМИ, что мы намереваемся вылететь из Вспомогательного аэропорта Орландо. Поэтому нас не только будут преследовать от тюрьмы, но представители СМИ будут торчать у аэропорта.

Частью нашего плана был заезд в торговый центр рядом со вспомогательным аэропортом, а оттуда сотрудник аэропорта пропустит нас через задние ворота к самолету. Но для этого мы с ним должны были сначала встретиться в торговом центре.

Кейси могла быть выпущена не ранее полуночи, поэтому мы провели целый день, работая над нашими планами побега. За час до отъезда мы совершили краткий «объезд» тюрьмы, и около нее, в темноте, две сотни протестующих и просто зевак воздвигали палатки, нося с собой обычные полные ненависти плакаты: «Эту суку надо сжечь» и «Бойкотируйте Кейси». У нее, однако, были и два сторонника. Один держал плакат с надписью: «Кейси, выйдешь за меня замуж?», а дугой – плакат, гласящий: «Она не виновна. Смиритесь с этим».

Я подумал про себя: «Один разумный человек из двух сотен. Не так плохо».

Я посмотрел на небо и увидел там маленький самолет, тянувший за собой большой баннер с надписью: «Она виновна и должна умереть». Кто-то пошел на большие затраты, чтобы выразить свое недовольство.

Мы вернулись в офис. Там нас встретили мои стажеры из школы права. Все они собирались ехать в гараж Чейни. Роберт Хейни был нашим охранником. Мы с Кейси должны были поехать в его автомобиле, а затем, в гараже, где никто нас не видел, пересесть в автомобиль Уильямса. Будет уже полночь и никого поблизости не будет. Наш план состоял в том, что после того, как все наши автомобили въедут в гараж, Пэт Маккенна перегородит своим автомобилем перегородит въезд в гараж, чтобы никто туда попасть уже не смог.

Затем все автомобили начнут выезжать. В одном из них будем находиться мы с Кейси. Одна машина поедет на восток, одна на запад, одна на север, одна на юг, а пятая машина отправится в аэропорт.

Согласовав свой план, мы вошли через задний тюремный вход, и команды телевизионщиков снимали наше прибытие. После обыска я вошел в заднюю комнату, где сидела Кейси. На ней была темно-розовая рубашка-поло и джинсы, а также забавные теннисный туфли с двуцветными шнурками.

«Привет», - сказал я.

«Привет», - ответила Кейси.

Взглянув на ее кроссовки, я сказал: «Что за ерунда?»

«Здесь у них в тюрьме определенно нет торгового центра, - ответила она. – Это то, что мне привезли из вашего офиса, разве вы не помните?»

И мы просидели там десять минут до тех пор, пока часы не пробили полночь; я объяснял ей наш план, как Хейни подгонит свой минивэн; я рассказал ей о трех вариантах, которые мы могли выбрать, прибыв в гараж. Смотря на свои часы в ожидании полуночи, я сказал: «Я не могу поверить, что этот день в конце концов настанет».

«Я тоже не могу, - сказала она, покачивая головой. – Я все еще пытаюсь понять, что мне делать дальше».

«Хорошо то, что у вас есть выбор, что делать дальше», - ответил я.

Маленькая слеза прокатилась по ее щеке. Она улыбнулась, и в этот момент пришел начальник тюрьмы и объявил: «ОК, мы готовы идти».

Мы заставили Кейси упаковать свои вещи, чтобы она могла выйти, не обремененная ими, и когда она выходила через тюремную дверь на свободу, ее сопровождал отряд спецназа SWAT в полном боевом снаряжении. Когда она проходила мимо одного из охранников, она повернулась к нему и прошептала: «Спасибо». Это был охранник, который сопровождал ее каждый день из тюрьмы в здание суда, и она сказала мне, что он действительно достойно обращался с ней.

Когда мы выходили, некоторым фотографам из Ассошиэйтед Пресс разрешили присутствовать рядом, и я слышал кликанье фотокамер. Я был занят тем, чтобы обеспечить нам свободный проход к минивэну Хейни, и как только мы вышли из двери, я услышал крики, похожие на те, которые издают подростки на концертах Джастина Бибера. Я был уверен, что они кричали «Детоубийца» или что-то подобное, но, перейдя от полной тишины к этим сумасшедшим звукам, никто из нас не мог толком разобрать ни единого слова из того, что они кричали.

Мы сели в машину, и Хейни отъехал. Мы сидели в задней части минивэна, пытаясь скрыться от взглядов снаружи. Улицы были совершенно пустыми благодаря двухминутному перекрытию дорог, предоставленному нам в качестве гандикапа, и Хейни ехал с большой скоростью, в то время как шесть вертолетов летели над нами – когда мы проезжали в гараж, находящейся на другой стороне улицы напротив здания суда. Репортеры сходили с ума.

«Они входят в здание суда. Я не понимаю этого».

Была полночь, а по ночам в гараже Чейни работал только один въезд. После того, как мы въехали, Маккенна припарковал свой автомобиль у въезда, как мы и планировали. Никто не смог бы проследовать вслед за нами в гараж. Хейни начал на высокой скорости подниматься на следующий этаж, а затем еще на один, а когда мы попали на третий этаж, я увидел автомобиль нашего стажера Шакемы Уоллес и закричал: «Стоп!» На этом месте я объяснил три дальнейших варианта наших действий, и мы решили, что должны сесть в автомобиль Шакемы.

Я заранее предупредил Кейси: «Когда мы остановимся, держите меня за руку и держитесь близко от меня, потому что нам все надо будет делать очень быстро».

«Я поняла», - ответила Кейси.

Я открыл дверь, схватил Кейси за руку, вытащил ее; я был так взвинчен от нахлынувшего адреналина, что забыл о ней и хлопнул дверцей автомобиля прямо ей по ноге, прежде чем она успела выйти из автомобиля.

«Оуууууу», - завопила она.

«Ох, прошу прощения, - сказал я. – Мне действительно очень жаль».

Шакема была в высшей степени удивлена. Эта ясноглазая студентка права всего дин день проучилась на курсе гражданского правоведения, а уже на следующий день ей пришлось выступать в роли водителя для только что выпущенной на свободу самой ненавистной женщины в Америке.

«Поехали», - сказал я, и она направила автомобиль к спуску на первый этаж к выезду. Шакема и все другие стажеры залепили бумагой окна своих автомобилей, поэтому не было никакой возможности узнать, в каком автомобилей находилась Кейси. Кто-то из моих людей стоял у билетной кассы, платя за каждую машину, когда она выезжала.

Один автомобиль направился на восток, один на север, один на запад, один на юг. Шакема поехала на восток, и пока мы ехали, мы не видели, чтобы нас кто-нибудь преследовал. Над нами, правда, летел вертолет. Каждый наш автомобиль сопровождал отдельный вертолет.

Мы оказались уже в десяти милях от аэропорта, но этот чертов вертолет продолжал держать нас в виду. Мы связались по телефону с Уильямом, и он посоветовал нам ехать в сторону Лэйк Мэри, где находилась обширная лесная зона. Мы могли там припарковаться под большими дубами и спокойно переждать до тех пор, пока вертолет не улетит.

Мы пересели в автомобиль Уильяма, и, в конце концов, вертолет, потеряв терпение, улетел.

Я позвонил Тодду.

«Чувак, - ответил он, - над аэропортом летают еще пять или шесть вертолетов».

«Как такое может произойти? Нас преследовало шесть вертолетов».

«Они, должно быть, все слетелись сюда, после того, как вы оторвались от них. Они явно знают о том, что мы вылетаем отсюда».

Прекрасно!

«Хорошо, - подумал я, - мы должны некоторое время подождать, может быть, они подумают, что мы уже улетели, и уберутся».

Мы поездили по ближайшей местности, и я совершенно не знал, где мы находимся, но Кейси знала.

«Знаете, в трех кварталах отсюда налево, знаете, кто там живет?» - спросила она.

«Занни?» - сболтнул я, не думая.

Мы рассмеялись.

«Не заставляйте меня отдубасить вас», - сказала она.

Мы с Уильямом продолжали смеяться.

«Вы голодны?» - спросил я ее.

Тюремная пища скудна, поэтому первым делом любой человек, проведший длительное время за решеткой, хочет питаться достойно, и Кейси ответила: «Да, я могла бы что-нибудь съесть».

Уильям подъехал к круглосуточной закусочной «Стейк-н-Шейк» и принес нам чизбургеры, жареную картошку и молочные коктейли.

Ее первой едой на свободе были чизбургер, жареная картошка и шоколадный молочный коктейль.

Я позвонил Тодду.

«Мы стартуем через некоторое время», - сообщил я. Мы приехали в торговый центр, где встретились с сотрудником аэропорта. Он отвез нас в отдаленную часть аэропорта.

«Все еще опасно ехать прямо в ангар, - сказал он, - потому что они смогут увидеть вас. Вертолеты все еще летают над аэропортом».

И мы на самом деле ждали три часа, пока они не устанут и не улетят. Мы сели в автомобиль с погашенными огнями, и вскоре два вертолета улетели. А затем настал момент, когда остальным вертолетам необходимо было заправиться - и ура! – мы надавили на газ и помчались к ангару.

«Итак, куда мы летим?» - хотел знать пилот.

«Остров Сэйнт Джордж», - ответил я. Он находится у перешейка, соединяющего Флориду с материком рядом с Панама Сити и недалеко от Апалачиколы, устричной столицы мира. Я однажды приезжал туда на уикенд, когда еще был студентом Университета штата Флорида. Там можно арендовать домик на пляже и жить совершенно конфиденциально. Вся наша команда собиралась провести там уикенд, чтобы расслабиться и поразмышлять, куда Кейси отправится дальше.

Дороти Клэй Симс приехала на своем автомобиле из Орландо с Мишель и моей женой Лореной, приехал также Пат Маккенна, завершив свою вахту в гараже. Езда туда из Орландо на автомобиле занимает шесть часов.

Мы взлетели, и, хотя один вертолет все-таки заметил нас, они никак не могли определить, находится ли Кейси в самолете или нет. Не прошло и часа, как мы уже находились высоко над островом Сэйнт Джордж.

Я позвонил Дороти и попросил ее встретить нас в аэропорту, находившемуся на расстоянии менее мили от арендованного нами дома. Когда мы подлетали, пилот подозвал Тодда к себе. Тодд сказал мне: «Можешь позвонить Дороти?»

«Конечно, но зачем?»

«Попроси ее поморгать нам фарами, чтобы мы смогли отыскать аэропорт».

«Что это значит: поморгать фарами?» - захотел я узнать.

«Аэропорт закрыт, - ответил Тодд, - и его посадочная полоса не освещена».

«Но тогда чем же поможет нам Дороти?»

«Если она будет мигать фарами, мы сможем посадить самолет», - заявил Тодд.

«Вы собираетесь сажать самолет, а Дороти на земле будет мигать нам фарами?»

«Да».

Я посмотрел вниз и увидел далеко внизу машину Дороти, мигающую фарами.

«Отлично, теперь я знаю, где находится аэропорт, - заявил пилот. – Попросите ее заехать на посадочную полосу».

И она это сделала.

Тем временем я сказал себе: «О, Господи. После всего произошедшего мне придется умереть в какой-то гребаной авиакатастрофе вместе с Кейси. Мечта того блоггера наконец-то осуществится».

С помощью огней Дороти, указывающих ему дорогу, пилот совершил прекрасную посадку. Когда мы вылезали из самолета, Дороти передразнивала актера Эрве Вильшеза в фильме «Остров фантазий», крича: «Са-ма-лет, са-ма-лет». На пустынной посадочной полосе она обняла Кейси, и как только мы покинули самолет, пилот полетел на Западное побережье. По пути он сажал самолет для дозаправки в Аризоне и Калифорнии, и куда бы он ни приземлялся, СМИ присылали своих репортеров в безуспешных попытках узнать, где Кейси.

***

Приехав в арендованный домик, я оказался слишком взвинченным, чтобы спать. У этого пляжного домика имелась лестница, с помощью которой можно было залезть на крышу и любоваться водой; я так и сделал. Было пять часов утра, солнце уже собиралось выглянуть из-за горизонта. Я услышал, как приехал Маккенна, а затем – как кто-то карабкается по лестнице. Это была Кейси.

«Хосе, что мне делать дальше», - спросила она.

«Не знаю, Кейси, но что-нибудь придумаем вместе».

«Спасибо вам. Я никогда не забуду всего того, что вы для меня сделали».

Она посмотрела на океан, менявший цвет с черного на синий, и сказала: «Это самая прекрасная вещь, которую я когда-либо видела; я посижу здесь и посмотрю, как всходит солнце».

Она так и поступила. Она сделала фотографии своего первого восхода солнца на свободе.

Я отправился спать.

На следующий день мы все ходили по дому, готовя еду и болтая, когда зазвонил телефон.

«Есть ли здесь Хосе Баэз?» Человек утверждал, что он из СМИ, но дом был арендован на другое имя. Кто узнал, что я здесь?

Очевидно, раньше в тот день я стоял на веранде и разговаривал по телефону, и кто-то узнал меня и сообщил куда следует.

Я знал, что должен немедленно увозить отсюда Кейси.

По всей стране люди якобы видели Кейси, как будто она была Элвисом. По сообщению программы ЭйБиСи Ньюс, она находилась в реабилитационном центре в Аризоне. Шоу «Сегодня» следил за неким аэропортом в Калифорнии. «Нэшнл Инкуайерер» сообщила о том, что она живет в Мексике с каким-то богатым парнем. Один таблоид утверждал, что она нанялась на неполный рабочий день няней к Октомаме /американский медийный персонаж Натали Сульман, получившая известность после рождения в январе 2009 года восьмерых близнецов (шести мальчиков и двух девочек), зачатых с помощью ЭКО – прим. переводчика/. Это был верх нелепости.

Один из моих детективов отвез Кейси в Нью-Йорк. В то время как все общенациональные СМИ искали ее в Аризоне и Калифорнии, она находилась в пешеходной доступности от всех их штаб-квартир.

В конце концов ей пришлось вернуться во Флориду, чтобы отбыть условное наказание.

Я больше не представляю интересы Кейси Энтони, и я скажу вам, почему. После завершения дела Кейси Энтони я принял участие в другом деле, представляя интересы Гари Джиордано, обвиненного в убийстве своей подруги по путешествию Робин Гарднер. Нам удалось вызволить его из тюрьмы, показав, что правоохранительные органы не имеют достаточных улик против него, чтобы держать его за решеткой. Тесно поработав с прокурором Арубы, я не сбавлял темпа, и в январе 2012 года у меня появилась великолепная возможность - Гарвардская школа права пригласила меня принять участие в качестве преподавателя в своей программе по судебной адвокатуре. Это была огромная честь, и я был очень счастлив принять участие. Я прилетел в Кембридж и уже прошел половину программы, когда были обнародованы видеозаписи Кейси, на которых она с кем-то общалась с помощью своего компьютера.

Никто не видел ни единой ее фотографии с самого момента ее выхода из тюрьмы, поэтому, когда эти видеозаписи появились в СМИ, меня буквально «задолбали» телефонными звонками и просьбами телевизионщиков прийти в Гарвард и побеседовать со мной. Получалось, что фактически я был источником этого циркового представления, и мне это не нравилось. Я пытался двигаться дальше. Лорена была со мной, и меня страшно раздражало то, что через семь месяцев после окончания процесса над Кейси Энтони СМИ снова набрасывались на меня, желая узнать что-нибудь о ней.

«Что означают эти видео?» - хотели все знать.

«Мне никогда не удастся отделаться от этого», - сказал я себе.

Еще перед судебным процессом я участвовал в медийном мероприятии, организованном одним из испаноязычных СМИ, и там меня спросили: «Считаете ли вы, что дело Кейси Энтони окончательно выработает из вас адвоката?»

Мой ответ был отрицательным, потому что я собирался участвовать и в других делах, некоторые из которых оказались известными, такое, например, как дело Гари Джиордано. А теперь я уже попал в область академического образования, перевернув еще одну страницу своей жизни; но стоило Кейси чихнуть, как все вдруг захотели говорить со мной по этому поводу. И это действительно испортило мне именно то, что я считал особенным моментом моей жизни. Я хотел смотреть вперед, а не назад.

«Это не тот путь, по которому мне следует продвигать свою карьеру», - сказал я себе.

В конце концов, моя работа по представлению интересов Кейси закончилась после вынесения вердикта. Лизабет Фрайер занималась апелляцией Кейси по вопросам ее обвинений в даче ложных показаний представителям правоохранительных органов, я также не имел никакого отношения к ее гражданскому делу. Я знал, что у Кейси не будет других криминальных дел, которые я мог бы вести.

Моя работа была выполнена. Единственная вещь, которая меня действительно беспокоит – это то, что она остается в оковах своей собственной свободы.

Когда она находилась в тюрьме, мы говорили о том, куда она поедет, когда выйдет на свободу. Обычно я говорил ей: «Лучше всего вам уехать из этой страны». Я рассказал ей о том, что в одном из фильмов «Идентификация Борна» я видел, как одна девушка, вынужденная скрываться, работала, сдавая в аренду мопеды в одном из курортных городков в Греции.

«Поезжайте в Грецию и сдавайте в аренду мопеды», - говорил я ей.

Я не думаю, что она поступит таким образом, но наверняка это было бы лучшим окончанием всей этой истории.

Я просто надеюсь на то, что если Кейси останется в этой стране, то когда-нибудь ей позволят жить «в мире». Она была признана невиновной судом присяжных, присяжными, которым пришлось столь многим пожертвовать; нападать на нее и критиковать ее после окончательного решения суда не справедливо. Это противоречит всему тому, во что мы верим, будучи американцами.

Я всегда вспоминаю цитату из Мартина Лютера Кинга Младшего, в которой он говорит: «Несправедливость, допущенная в одном месте, является угрозой для справедливости повсеместно».

Тем временем Кейси Мэри Энтони скрывается где-то в неустановленном месте в штате Флорида. Срок ее условного заключения заканчивается 21 августа 2012 года.

THE END