На всякий случай. Вдруг кто-то так и не прочитал.
Конспирология – веселая и строгая наука А. И. Фурсов
Конспирология — это, помимо прочего, всегда раскрытие секретов власть имущих, того, как реально функционирует власть, распределяются ресурсы, циркулирует информация. А поскольку истинная власть — это, как правило, тайная власть или явная власть в ее тайных действиях, тайном измерении, то ее анализ по определению имеет конспирологический характер. Конечно же, имеется в виду не конспирология в одиозно-традиционном смысле как поиск заговорщиков, а, если угодно, политическая экономия заговора
Это сладкое / гадкое слово «конспирология»
Обычно под конспирологией подразумевается сфера знания, в которой история, особенно резкие ее повороты, рассматривается сквозь призму тайной борьбы, заговоров и контрзаговоров неких скрытых сил — орденов, масонских лож, спецслужб, тайных международных организаций и т. п. Часто к конспирологическим штудиям относятся как к чему — то несерьезному, легковесному, а то и просто одиозному. И для этого есть вполне резонные причины.
Немало конспирологических работ написано в погоне за сенсацией и заработком, отсюда — легковесность и примитивность, часто — непроверенность фактов и т. д. Многие конспирологические работы суть не что иное, как своеобразные акции прикрытия, цель которых — либо отвлечь внимание от главного, от базовой операции, заставить публику сконцентрировать внимание не на том «шаре», не на том «наперстке», да еще наварить на этом (очень похоже, что «Код да Винчи» из этого ряда), либо, напротив, привлечь внимание к какой — либо теме и проблеме, разрекламировать те или иные структуры (или тех или иных лиц) как якобы обладающие неким скрытым могуществом и т. п.
Не прибавляет доверия к конспирологии и то, что порой она становится элементом неомифологических конструкций (борьба «Добра против Зла», «сил Бытия против слуг Небытия» и пр.). В таких случаях реальный и часто корректный сам по себе анализ компрометируется ненаучным характером схемы, элементом которой он оказывается и в которой научные термины пересыпаны религиозными и мифологическими, являются их функцией. Особенно когда схемы эти подаются как озарение (типа распутинского «я так вижу»), которое на самом деле представляет собой (пост)модернистскую версию мракобесия, шаманского камлания.
Иногда имеют место более замысловатые комбинации: конспирологическая работа появляется специально для того, чтобы, попав под огонь разгромной критики, раз и навсегда скомпрометировать исследования по какому — то вопросу (часто это делается накануне выхода в свет серьезной публикации на сей счет). И невдомек публике, что автора заказухи — слепого агента — исходно снабдили недостоверной информацией, чтобы не допустить серьезного отношения к исследованиям в нежелательном для кого-то направлении вообще и — два шара в лузу — нейтрализовать эффект серьезных публикаций, максимально подорвав цену этого товара на информационном рынке.
Кстати, сам рынок конспирологической литературы во многом призван дезориентировать людей, топить их в потоке информации, в котором они не способны разобраться, отвлекать внимание от реальных секретов, от тех мест, где их действительно прячут.
Вспомним диалог отца Брауна и Фламбо из честертоновской «Сломанной шпаги»: «После минутного молчания маленький путник сказал большому: «Где умный человек прячет камешек?» И большой ответил: «На морском берегу». Маленький кивнул головой и, немного помолчав, снова спросил: «А где умный человек прячет лист?» И большой ответил: «В лесу». Иными словами, секреты практичнее всего прятать на видном месте. Подобной точки зрения придерживались не только Гилберт Кийт Честертон и такие мастера детектива, как Эдгар По и Артур Конан Дойл, но и Александр Зиновьев: «Самые глубокие тайны общественной жизни лежат на поверхности».
В этом смысле одна (но далеко не единственная) из задач реальной конспирологии — прочитывать скрытый смысл, hidden script очевидного, лежащего на виду и потому кажущегося ясным. В том числе и — высший пилотаж — скрытый смысл самих конспирологических работ. В этом (но только в этом!) плане конспирология — это не столько отдельная дисциплина (хотя потенциально и дисциплина транспрофессионального типа), сколько подход, метод — дедуктивно-аналитический поиск неочевидного в очевидном, тайного — в явном, вычисление скрытых причин и причинных связей (рядов), которые эмпирически, индуктивно непосредственно не просматриваются, в лучшем случае — проявляются в виде неких помех, отклонений, странных пустот. Можно сказать, что конспирология — неотъемлемый элемент истории, социологии, политологии, политэкономии и т. д. Настоящий профессионал в этих областях должен быть еще и профессиональным конспирологом.
Это обусловлено не только несовпадением явления и сущности, но и самой спецификой социального знания, в основе которого лежит несовпадение — принципиальное несовпадение истины и интереса, на порядок усиливающее в этой области знания несовпадение явления и сущности. Эйнштейн говорил, что природа как объект исследования коварна, но не злонамеренна, то есть не лжет сознательно, отвечая на вопрос исследователя. Человек же в качестве объекта исследования часто лжет — либо бессознательно, либо намеренно, скрывая или искажая реальность в личных, групповых, системных интересах. Или находясь в плену ложного сознания, а то и просто от незнания. Более того, в социальных системах целые группы специализируются на создании знания в интересах определенных слоев, в продуцировании ложного. Так, например, в капсистеме социальные науки и их кадры выполняют определенную функцию — анализ социальных процессов в интересах господствующих групп и с точки зрения их интересов, в конечном счете — ради сохранения существующей системы с ее иерархией. В результате социальный интерес верхов становится социальным и профессиональным интересом того или иного научного сообщества как корпорации специалистов, которая, по крайней мере ее верхняя половина, становится идейно — властными кадрами системы, особой фракцией господствующих групп, привилегированной обслугой.
Социальный интерес верхов автоматически встраивается в исследования научного сообщества, регулируя не только решение проблем, не только способы их постановки, но и то, что считать научными проблемами, а что нет. Отсюда — табу на целый ряд проблем, их практическая необсуждаемость. Список этих проблем в современной социально — исторической науке довольно длинный — от конспирологической проблематики до расовой и холокоста. Любой анализ знания с учетом искажающих его социальных интересов, вскрытие самих этих интересов, анализ реальности с точки зрения не тех или иных групп/интересов, а системы в целом так или иначе соотносится с конспирологией — эпистемологически, по повороту мозгов. Здесь выявляется двойной скрытый смысл: самой реальности (прежде всего властной) и знания о ней (информационной).
Конспирология — это, помимо прочего, всегда раскрытие секретов власть имущих, того, как реально функционирует власть, распределяются ресурсы, циркулирует информация. А поскольку истинная власть — это, как правило, тайная власть или явная власть в ее тайных действиях, тайном измерении, то ее анализ по определению имеет конспирологический характер. Конечно же, имеется в виду не конспирология в одиозно — традиционном смысле как поиск заговорщиков, а, если угодно, политическая экономия заговора.
«Современная политическая экономия учит нас, что маленькие, хорошо организованные группы зачастую превалируют над интересами более широкой публики». Эти слова принадлежат не конспирологу, а известному либеральному американскому экономисту и экономическому обозревателю, нобелевскому лауреату по экономике Полу Кругману. Он прямо пишет, что правые радикалы в Америке, будучи небольшой группой, но контролируя при этом Белый дом, Конгресс и в значительной степени юстицию и СМИ, стремятся изменить как нынешнюю американскую, так и мировую систему.
Задолго до Кругмана — в самом начале XX века — об огромной роли маленьких, хорошо организованных групп в широкомасштабных исторических процессах на материале Великой французской революции писал Огюст Кошен, приводя в пример энциклопедистов. А ведь энциклопедисты жили и действовали до эпохи всесилия средств массовой информации, контроль над которыми увеличивает потенциал «малых народов» различного типа не то что в разы — на порядки, превращая заговор в Заговор. Кругман очень хорошо показал это на примере деятельности неоконов в США в 1990-е годы.
«Никому не хочется выглядеть сумасшедшим теоретиком заговоров, — пишет он в своей работе «Великая ложь». — Однако нет ничего безумного в том, чтобы раскапывать истинные намерения правых. Наоборот, неразумно притворяться, что здесь нет никакого заговора». Слово сказано, и это слово — «заговор», причем как политико-экономический феномен, как система странового, государственного уровня.
Конспирология как политэкономия капитализма
Неявный, тайный аспект, аспект заговора как системы постоянно присутствует в истории, проявляясь по — разному в различных обществах и в различные эпохи. Например, в докапиталистических обществах, особенно в Азии, Африке и доколумбовой Америке, тайна была имманентной характеристикой власти, но эта тайна была на виду, очевидной. Люди знали о тайной власти и о тайне власти, саму власть воспринимали во многом как нечто таинственное. Поэтому в заговоре как системе, как особом феномене, в конспирологии особой нужды не было. Разумеется, это не означает отсутствия заговоров и тайной борьбы в этих обществах.
Совершенно иначе обстоит дело с капитализмом как системой. Поскольку в капиталистическом обществе производственные отношения имеют экономический характер, а эксплуатация осуществляется как очевидный обмен рабочей силы на овеществленный труд, социальный процесс почти прозрачен. Рынок, господство товарно-денежных отношений, институциональное обособление власти от собственности, экономики — от морали, религии — от политики, политики — от экономики (управление экономикой отделяется от административно — политического процесса — «закон Лэйна»), экономики — от социальной сферы — все это обнажает социальные и властные отношения в буржуазном обществе. Рационализация экономических, социальных и политических сфер и отношений максимально открывает процессы, происходящие в этих сферах, делает их принципиально читаемыми и превращает в объект исследования специальных дисциплин — экономики, социологии, политической науки.
Власть в буржуазном обществе лишается сакральности и таинственности. Помимо государства существует гражданское общество. Более того, капсистема — точнее, буржуазное общество ее ядра — единственная, в которой легализуется политическая оппозиция. Власть — государство и политика — особенно с середины XIX века если и не просвечивается, то оказывается весьма и весьма на виду, тем более что официально претендует на открытый и рациональный характер. И это, естественно, создает для нее очень серьезные проблемы, которые по мере усиления с конца XIX века социальных конфликтов, войн и революций становятся все более острыми. Нормальное функционирование государственно — политического механизма в буржуазном обществе потребовало искусственного создания тени, завесы — того, в чем не было такой потребности до капитализма. Впрочем, это далеко не единственный источник конспирологизации политических, финансово — экономических и даже некоторых социальных процессов в буржуазном обществе. Есть и другой — не менее, а, возможно, более серьезный.
Капитализм как экономическая система имеет мировой, наднациональный (надгосударственный) характер, locus standi («место, где можно стать», лат.) буржуазии — мировой рынок, мир в целом. В то же время формальная политическая организация капиталистической системы выстраивается по национальному, (меж)государственному принципу. Поскольку товарные цепи постоянно нарушают государственные границы, буржуазия испытывает острую необходимость в организациях наднационального, мирового уровня. Готовых и естественных организаций такого уровня у нее нет. Далеко не все, как Ротшильды или вообще еврейский капитал, могут воспользоваться родственными и общинными связями и таким образом решить проблему организации наднационального уровня (отсюда отмеченная многими исследователями начиная с Карла Маркса и Вернера Зомбарта тесная связь еврейства и новейшего, то есть формационного, капитала, синхронность их подъема с начала XIX века). Поэтому, естественно, буржуазия прежде всего использовала те организации, которые были в наличии, например масонские. Последние начинали выполнять новые функции, в том числе служа средством борьбы с государством (уже антифеодальным, но еще не буржуазным, старопорядковым), причем не только для буржуазии, но и для других слоев. Продолжение на сайте
www.rikmosgu.ru/publications/3559/4210/
Тема: Круг друзей (Прочитано 2327120 раз)