Да, вчитываясь в статьи А.Мироновой( коих - статей-я обнаружила вагон и тележку))), скажу она-
Она такая разная в статьях, - то гнобит , обливает гудроном Поля- детолюбителя, со всей его биографией, которую она, похоже ,знает лучше, чем следаки, то она в комментариях под статьями в Тюмени72 указывает журналистам и следокам , что , как и почему надо со стариком извращенцем делать... то в одной из статей воообще молчит о Поле, но склоняет всех форумчан, соц.сети, поисковиков, но ментов защищает..
Такая не простоя , не однозначная Миронова..
То поддерживает историю с записками, которую отрицает сами поисковики, вообщем госпожа Миронова, мое мнение:
2.психолог, журналист, и философ хороший.
3 достаточно язвительна и порой высмеивает людей ... смешно конечно, но жестко иногда.
4 иногда непонятно , что надо ей так то ... или просто словоблудие? Жажда слова..
5 эх, мужика б ей хорошего, может словопоток бы уменьшился.
6. Но, с целом интересная дама
7.но холерична , смела... непредсказуема..
Ну будем наблюдать, что ж..
Вот одна из ее статей не о Поле ..
.
Анастасия Миронова о том, как добровольные помощники по поиску пропавших детей превратились в угрозу
«Девочки, я ребенка купаю, не могу мокрыми руками попадать на буквы. Я считаю то, что он сто пудов в этих гаражах за дачей, уже вторая гадалка это говорит».
253 участника в группе, 95% – женщины, больше половины из них с грудными детьми. Каждая пятая записывает голосовые сообщения. Около 600 сообщений в час в чате. География участников разнообразна: Воронеж, Нягань, Бердюжье. «Девочки, я с Казани, но тоже очень хочу помочь мазгавым штурмом».
Что все эти люди делают в одной беседе до поздней ночи? Они ловят преступника. В Тюмени пропала девочка Настя Муравьева. Так уж вышло, что жила она в доме моего детства, о котором я много писала, поэтому я живо слежу за поисками. Кроме того, у меня оказалась информация об одном из лиц, который мог быть причастен к преступлению, так что со 2 июля я погрузилась в новости про Настю Муравьеву. А девятого числа меня добавили в группу «ВКонтакте», где объединились желающие помочь «мазгавым штурмом». И поняла, что у наших людей слишком много свободного времени…
Вообще за поисками детей я пристально наблюдаю второй раз. В 2010 году в Тюмени также исчезла школьница Аня Анисимова, я много писала про это, следила за активистами поисков и даже сама спустя время участвовала в прочесывании лесов. Тогда все эти поисковые движения только зарождались, а мозговой штурм люди устраивали на местных форумах. Однако уже в то время я заметила некоторые моменты, не очень соответствующие поводу, по которому волонтеры собственно собрались. А теперь, погрузившись в наблюдение за народными поисками во второй раз, уже не могу не написать об этом.
В целом, всю мою колонку можно свести к одному крику: «Люди, вы что творите?». Пропадает ребенок, в семье горе, сотни тысяч родителей других детей в страхе. На место поисков выдвигаются отряды, сейчас их много: есть общероссийский «Лиза Алерт», есть местные отряды, как официальные, к примеру, «Белая сова – Тюмень», так и стихийные. Казалось бы, чем больше людей выходят на прочесывание местности, тем лучше. Но нет!
Потому что в отрядах конкуренция. В первую очередь все конкурируют за влияние на толпу. В областных столицах на поиск ребенка в первые дни могут за сутки приехать несколько тысяч человек, ими нужно управлять, их нужно координировать. Это власть, влияние, за которое идет борьба. В каждом отряде есть по несколько высокотестостероновых пареньков, одетых в защитную форму, с ножами на ремне, в берцах, с рациями – от них буквально искры летят, так они бьются за власть и право командовать.
Кроме того, идет конкуренция за медиаресурсы и, конечно, за результат. Потому что костяки этих отрядов стали профессиональными и получают гранты, постоянно собирают пожертвования. Чтобы деньги шли, фронтмены отрядов должны быть на виду, на слуху. Поэтому когда приезжают журналисты, начинается чуть ли не драка.
А как оберегают секреты, находки! Обнаружили майку в крови? Подозрительный схрон в канализационном коллекторе? Дети опознали фоторобот? Вся эта информация охраняется, держится в секрете, в мессенджерах создаются отдельные чаты для самых надежных членов отряда, потому что ведь «инфу сливают». Кому? Другим отрядам. Зачем? Ну как зачем? Чтобы пропиариться, первыми найти, стянуть на себя прессу и получить награду. За информацию о Насте Муравьевой обещано 500 тыс. рублей, это не может не беспокоить.
Конкуренция в отрядах сумасшедшая, все начеку, идет война за маршруты прочесывания, если ищут что-то сенсационное (дети сообщили, что видели окровавленную одежду в кустах), конкурентов могут отгонять палками, добровольцев со стороны в отряд не взять. Я даже в разные годы читала о случаях, когда отряды намеренно портили соперникам технику и выводили их на ложный след.
А еще все эти отряды очень похожи на клубы по интересам. В первые дни поисков ребенка люди работают на адреналине, все в ажитации. Но дней через десять настрой падает, обычно примерно на 10-й день отряды сворачивают круглосуточные штабы, поиски становятся спорадическими, менее авральными. И вот туда-то начинают приезжать люди, которым просто интересно провести время на природе, которым лишь нужен повод, чтобы надеть форму, нацепить нож, включить рацию. Да и часто успевают за полторы недели сдружиться, влюбиться. Про ребенка в итоге мало думают – на первое место выходят интересы компании, тусовки.
Еще больший клуб по интересам складываются в онлайне. Пропажа ребенка в городе на полмиллиона жителей порождает несколько тайных групп, типа «Поможем Настеньке», «Давайте найдем этого урода», сидят там в основном домохозяйки. Вечером, когда дети дома, и утром, пока все собираются в школу, переговариваются аудиосообщениями, потому что эти люди пишут и читают медленнее, чем говорят и слушают. Верят в экстрасенсов, изъясняются с ошибками, половина аудиосообщений начинается со слов «девочки, я ваще щитаю то, что... ». Все уверены, что делают важное дело, что без них не обойтись, по кругу просматривают карты, отмечают на них точки. «Девочки, я сама с Бердюжья, вы вот тута посморите, я прям чуствую, что здесь этот урод спрятался».
Еще они невнимательно читают, единицы помнят, что говорилось еще утром. Оно и понятно – тысячи сообщений в день, минимум пятая часть – в аудио, это просто все нельзя осилить, потому они повторяются по кругу. Каждый новый участник мозгового штурма незамедлительно приступает к изобретению колеса, снова по новой ищет подозрительные машины, сообщает о подозрительных гаражах и дачах.
Люди эти повально увлечены экстрасенсами, а сами обладатели экстрасенсорных способностей в дни поиска детей обнаруживаются в растущей с геометрической прогрессией численности. При обещанной награде в полмиллиона экстрасенсорные способности находит у себя каждый десятый. При награде в миллион – каждый пятый. Если способностей нет, их следы находятся хотя бы у троюродной бабушки, которая всю жизнь правила на селе грыжи детям и заговаривала щетинку, а теперь показывает по карте место. Все дерзают угадать, идут споры, склоки. Ищут шпионов, вычеркивают всех, кто может «сливать инфу» в конкурирующие группы. Уверены, что преступник читает их чат и работает на опережение, что в полиции ничего не делают, следователи спят до обеда, им уже три раза передавали повеление гадалки Лили искать «вот тута», а они до сих пор не проверили!
Деньги никому не дают покоя, все желают попытать удачу и хотя бы угадать, где преступник и ребенок. А так как фантазия небогатая, мусолят одно и то же, сообщают обо всем подряд: женщина живет в 300 км от Тюмени, ночью в ее поселке отчаянно лает собака: «Девочки, боюся одна пойти проверить, вдруг ОН там». Видно, что многим просто не с кем поговорить – когда сидишь годами в декрете сначала с одним, потом со вторым, общения с ровесниками просто нет: подруги работают или тоже затюканные сидят с детьми, мужья приходят поздно, играют на смартфоне и валятся спать. Мамы-папы днями болтать не могут. Единственный у кумушек шанс пообщаться со взрослыми людьми – залезть в чат во время детского послеобеденного сна: там тебе и коллектив, и, опять же, чувство собственной полезности: ты не просто треплешься который день в сети, нет, ты же ребенка ищешь, анализируешь детали, помогаешь следствию.
Неудивительно, что в конце концов такие группы сводятся к публикации рецептов, обедов, рассказам про пьяного мужа и, конечно, обсуждению прививок: все делятся знаниями о «побочках», антипрививочники берутся за свою пропаганду, пугают домохозяек изменения в генах и тромбоЭБОлой. Я очень удивилась, вступив в такую группу в пятницу и к вечеру обнаружив, что люди стали постить пиво. Потом принялись искать чьего-то мужа, который пьяным поехал проверять какой-то люк и пропал. Потом его жена облегченно вздохнула: нашелся, садятся ужинать. Выложила фотографию миски с непонятно чем: «Девочки, всем спасибо, у нас на ужин жареный минтай». Вторая выложила курицу. Сегодня там уже обсуждают маникюр. Группа посвящена поиску конкретного преступника.
Когда детей находят, бывают в группах возгласы сожаления. В Тюмени одновременно двое детей пропало, такое совпадение. Один ребенок, подросток, спустя неделю вышел из леса – блудил. В чате онлайн-волонтеров кто-то написал искренне: «Жаль, мы только все подружились, давайте, девочки, не закрывать наш чат, столько деток теряется, так страшно жить, хоть чем-то будем помогать»…
Если детей не находят, регулярно кто-то вбрасывает утку, будто бы нашли тело. Зачем? Ооо, тут можно не одну диссертацию написать. Люди хотят насладиться хотя бы двумя минутами торжества – еще бы, первыми узнали, первыми сообщили! Торжество будет длиться в прямом смысле несколько минут, пока кто-нибудь не свяжется с поисковиками на месте или с родственниками пропавшего ребенка. Зато такого внимания и воскликов кумушка, быть может, за всю жизнь больше не получит.
Почему я говорю – кумушки? Да потому что мужчин в этих чатах почти нет. Все пользователи мужского пола там оказываются либо оперативниками, либо алкоголическими безработными мужьями активисток. Ну или подростками. Мужчины не выдерживают этих круговых проверок версий ясновидящих, перемешанных с рецептами салата и криками младенцев в фоне голосовых сообщений.
Надо сказать, что активность отрядов и онлайн-объединений домохозяек – головная боль для правоохранителей. Еще 11 лет назад я это подметила: оперативникам приходится отвлекаться, чтобы контролировать сердобольных помощников. А теперь масштабы добровольческой деятельности приобрели такой размах, что на каждую группу выделяют сотрудников полиции, которые, как правило, создавая женские страницы, занимаются... А попробуйте угадать, чем они там занимаются.
Нет, не отслеживанием информации! И даже не вычислением в чате или отряде преступника! Они занимаются нейтрализацией вреда от этих сообществ: вбрасывают для отвода глаз фальшивые версии, ориентировки, призывы куда-то поехать, потому что сердобольные сами объединяются, едут на место, где видели подозреваемого, затаптывают следы, пугают преступников, а главное, молниеносно все распространяют по интернету. Полиция опрашивает свидетелей, показывает фото местного судимого педофила. Они еще в отдел не вернулись, а поисковики уже все сбросили в свои онлайн-группы, оттуда информация пошла по сообществам домохозяек. Те прямо во время купания младенцев установили по соцсетям подозреваемого, нашли его дом и собрались туда под видом покупателей. Все хотят быть нужными и полезными. Желающих так много, что полиция вынуждена от них обороняться.
Ресурсов в уголовном розыске и так почти нет. Кто хоть раз наблюдал их работу, знают, что там все в аврале, сотрудников постоянно сокращают. И те немногие опера из отделов теперь еще занимаются обезвреживанием добровольцев. Не удивлюсь, если теперь, как только пропадает ребенок, уголовный розыск создает отдельную опергруппу по нейтрализации вреда от волонтеров.
Митя Карамазов предлагал человека сузить – слишком уж широк. А я бы его еще и заняла чем-нибудь – уж больно много у нашего обывателя времени.
Голосование
Тема: Пропала Настя Муравьёва, 8 лет (Прочитано 1186323 раз)