- Пообещай, что ни о чём не будешь меня спрашивать, пообещай, что выполнишь мою просьбу.
- Говори, если смогу...
- Сможешь, тебе это ничего не стоит. Только, пожалуйста, никаких расспросов.
В конце концов меня это начинало раздражать.
Ворвалась в мою жизнь, назначила встречу у метро «Тургеневская», опоздала, я прождала двадцать минут, и вместо элементарного чувства вины — напор, и ничего, кроме напора. Говорит со мной начальственным тоном с какой-то установкой на мою от неё зависимость. По какому праву? Ну и что, что бывшие соседи? Она давно переехала с мужем в новый район, общение перешло на уровень вежливости: поздравить с Новым годом, позвонить и узнать, все ли здоровы, иногда под настроение поговорить «за жизнь». Так нет, позвонила чуть свет: «Жду тебя у "Тургеневской" - неотложное дело».
- Я слушаю тебя, Ира, только, пожалуйста, объясни всё толком.
- Если толком, то надо рассказывать долго и в подробностях. А у меня на это времени нет.
- Ну хорошо, что ты от меня хочешь?
- Я хочу, чтобы мы с тобой в эту субботу поехали на дачу к одной общей знакомой. Дача далеко, а потому с ночёвкой. Уедем в пятницу вечером, переночуем, а в субботу вечером домой. Знакомую зовут Лена. Помнишь, как-то была у нас в гостях - высокая, полная, Леной зовут, парикмахерша из салона?
- Помню Лену. Только у неё дачи нет, она вообще с мужем в Америку укатила уже два года назад.
- Ну и ладно, кто это знает? Мы едем к Лене на дачу. С ночёвкой.
Потихоньку начинаю прозревать. Мы не едем на дачу, а вроде как едем. Меня берут в сообщники. Со мной хотят договориться.
- Костя? Я ему должна позвонить и всё сказать?
- Да не надо звонить. Вот именно - не звони. А то мы на даче, а ты звонишь: "Костя, позови Иру..." Получится накладка.
Теперь мне уже всё понятно. Ира закрутила какой-то роман, она хочет вырваться на свободу из-под мужниной опеки. А я должна затаиться, не звонить, не напортить. Она, Ира, со мной на даче.
Ничего мне это не стоило. Ира смотрела на меня твёрдым немигающим взглядом. Она будто не об одолжении просила, а приказывала, требовала. И я для самой себя неожиданно сказала:
- Нет. Не могу. Обойдись, пожалуйста, без меня. Врать не буду.
Вот на это она не рассчитывала. Да и я, честно сказать, тоже. Упрямство моё было скорее всего от её напора. Вот если бы попросила, поуговаривала...
- Не можешь? Врать не хочешь? Конечно, враньё дело низкое, только такие, как я, могут врать. Прости, что побеспокоила. До свиданья.
Пошла, не оглядываясь. Как я жалела потом о своей «принципиальности». Хотела позвонить, повиниться, но теперь уже и боялась напортить. А вдруг мы всё-таки на даче у Лены? Вдруг Ира поторопилась и сказала Косте о нашем отъезде до моего согласия?
Прошло время. Много времени. Мы разошлись, мы теперь уже не звонили друг другу. Женские пустяковые конфликты имеют склонность к долголетию. И вдруг - звонок:
- Это я, Ира. У меня юбилей, приглашаю. Костя тоже будет рад.
Ира встретила сердечно, сделала вид, что забыла ту злополучную встречу у «Тургеневской». Я подыграла ей, что теперь вспоминать? Столько лет прошло, лет семь, не меньше. Семь лет - это целая жизнь.
Костя был человеком мягким, спокойным, большим трудягой. Окончил иняз, специализировался на технических текстах, переводил учебники. Ира всегда немного им понукала. Но он сносил это безболезненно, иногда даже потехи ради подставлялся. Говорили о том, о сём, как всегда в застолье, бестолково и одновременно. Ира наготовила всякого, стол ломился от разносолов, но была она несколько потухшей, без её обычной взвинченной весёлости, такая уставшая от жизни, томная дама...
А на кухне, когда оказались на минуточку наедине, она вдруг сжала мне до боли руку и выдохнула:
- Плохо мне...
- Приезжай, - сказала я. - Приезжай завтра, нам надо поговорить.
И вот говорим. Сидим друг перед другом, и чайник на плите начинает уже нетерпеливо присвистывать, напоминая о том, что и он готов поучаствовать в нашей беседе.
Первая любовь редко кончается свадьбой. А у них именно так получилось. Познакомились в юношеском турпоходе. Слёт туристов, конкурс самодеятельной песни. Ира - старшеклассница, Костя - студент первого курса, гитарист, немного поэт. Завертелась счастливая, заполошная жизнь. Всё в ней было прекрасно. Костя писал Ире стихи, а когда в весёлой компании пел под гитару, не сводил с Ирины глаз. Папа с мамой Костю полюбили, чистенького, вежливого, услужливого. А Ира чувствовала себя с ним принцессой рядом с пажом, он взгляда её боялся, любой каприз выполнял, не стеснялся прослыть подкаблучником. И - понесли обвешанные шарами «Волги», одна - белая, другая - чёрная, Ирину и Костю навстречу семейной жизни. Конечно, счастливой, конечно, безоблачной, конечно, не такой, как у всех. Попели ещё немного под гитару, сходили пару раз в походы, да и довольно. Подошло время Ирининого декрета.
А там и вовсе не до того. Девочка родилась здоровенькая, крепкая. Костя настоял - назвали Ириной. Будут у нас Ирина большая и Ирина маленькая. Стал брать халтуру, переводы для технического журнала, сидел ночами, Ирину берёг: «Только дочка твоя забота, остальное беру на себя». Мы жили рядом, и я часто встречала Ирину во дворе с коляской. Свеженькую, подкрашенную, в модной курточке. Она охотно рассказывала мне о дочкиных достижениях: уже узнаёт, уже стоит, сколько прибавила, как кушает, чем прихворнула. Мы, если собирались гости, всегда приглашали друг друга, по-соседски. Обычно Ира приходила одна, Костя оставался с девочкой. Один раз Ира, полушутя, мне сказала:
- Мой Костя - блаженный какой-то. Рассказала ему, что меня один кавказец, тот, что цветы продаёт в киоске у аптеки, преследует. Как выйду с коляской, так тут как тут, вы, говорит, красивая, я таких красивых женщин не встречал. В ресторан приглашает... А Костя смеётся: «Правильно, я тоже тебе всегда это говорю. В ресторан хочешь? Пойдём в ресторан, вот закончу перевод, деньги будут».
- Любит тебя.
- Раз любит, ревновать должен, а так неинтересно. Он уверен, что никуда не денусь, так и буду при нём...
- А куда ты собралась деться?
- Никуда, это я так просто...
Обычные женские разговоры. Я понимала: правда в Ириных словах была. Костя действительно очень Ире доверял. Один раз мы вместе с ней укатили в Петербург к моим знакомым на масленицу. Костя отпустил охотно: пусть развеется, а то засиделась дома, а я справлюсь, мне не впервой.
Хорошая семья. Добрые отношения. Умница муж рядом с немного взбалмошной женой. Они переехали по обмену, чтобы жить поближе к Ириным родителям. Ирочка маленькая уже собиралась в школу. Мы потерялись. И - нашлись.
- Я в него сразу влюбилась. Ток прошёл, как глазами встретились, даже не знала, что такое бывает, какую-то чушь стала лепетать: не замужем, кольцо? Да так просто ношу, чтобы не приставали с знакомствами.
У меня есть давняя знакомая, Антонина, в Клину живёт, это полтора часа электричкой, иногда я к ней выбираюсь, она инвалид, на костылях. Один раз мы с Костей у неё были. А тут я одна поехала, у Кости была халтура. В электричке и познакомились. Села напротив и всё забыла... Оказывается, у него дача за Клином, дом деревенский. Взял телефон. Ой, закрутилось...
Ничего проще не было, как объявить Косте, что она опять поедет к Антонине:
- Совсем одна. Тоскует, а я ей хоть по дому немного помогу. Наверное, мне лучше уехать в пятницу вечером, а вернуться в субботу, как думаешь?
Костя охотно согласился:
- Конечно. Надо только продуктов купить. Я завтра после работы на рынок заеду.
Он действительно купил яблок, лимоны, коробку конфет, даже маленькую бутылочку коньяка:
- Посидите, разопьёте. И ей веселее, и ты развеешься.
По пушистому снегу идут двое. Дорога вывернула из перелеска и крутанулась в сторону небольшой деревеньки. Идут неспешно, говорят весело. Первый раз Ирина идёт в дом к чужому мужчине. Одна, без Кости. Знает, что этот первый раз начало какой-то новой для неё жизни. Сердце прыгает в её груди, она волнуется, но идущий рядом мужчина бережно держит её под руку, и она ничего не боится.
- Вот и мой дом. Проходи. Гостьей будешь. Сейчас я дровишек нарублю, печку затопим. А ты пока валенки надень, холодно.
Она нарядилась в большие валенки, прошлась в них по простеньким половикам. Неудобно, зато очень тепло. Потом стала хозяйничать. Достала «Антонинины» гостинцы, разложила красиво фрукты, порезала лимончик. Нет-нет, она совсем не волнуется. Всё сегодня будет хорошо. Человек, ещё недавно незнакомый, сегодня рядом с ней. У них впереди целый вечер, и ночь, и утро, и день... столько времени. Счастье билось беспокойной жилкой под самым сердцем. Он намного старше её, седой, рослый, с грустными карими глазами, слегка медлительный, основательный, не сравнить с Костей - щуплым, почти подростком. Андрей Иванович. Они уже на «ты», но Ира никак не может сказать - Андрей, Андрей Иванович лучше...
Он врач, заведует отделением. Несколько лет назад схоронил жену. Дом купили давно, жили здесь подолгу, до первых заморозков. В доме порядок, уют, видимо, жена старалась.
- Ну вот и дровишки... Ты любишь запах дерева? Я очень. Вот тебе полено, дарю.
Он засмеялся и протянул ей складненькое, небольшое полено. Она прижала его к щеке:
- И правда. Запах сдобы, будто куличи на Пасху...
Он обнял её. Так и стояли посреди нетопленой избы. Молодая хрупкая женщина и седовласый мужчина в пушистом свитере. Печка развеселилась быстро. Дрова затрещали, тепло пошло по избе. Хорошо. Беззаботно. Счастливо.
Стол накрыт. Маленькая бутылочка коньяка по центру.
- Со своим коньяком в гости? Ну я этого не допущу. Заберёшь домой, а мы лучше моего... Настойка из рябины, сам делал, рекомендую.
- Нет-нет, коньяк, давай коньяк. А настойку в другой раз... - Она осеклась и смущённо посмотрела на него. - В другой раз...
- Пусть будет по-твоему, в другой раз, - он протянул к ней руку, погладил по волосам.
Ночью был очень сильный мороз. Андрей завесил дверь старым, потёртым полушубком, чтобы не дуло. Ещё набросал в. печку дров. Посвистывал чайник. Ирина смотрела на морозные узоры на стекле и ждала самой счастливой для себя минуты...
Они сидели в электричке, прижавшись друг к другу. Проехали Клин. Антонина... Фрукты, конфеты, коньяк. Ирина нашла руку Андрея, тихонько сжала её.
- Ты можешь вырваться в следующий выходной? - спросил Андрей.
- Смогу! - она сказала это поспешно и весело и опять смутилась.
Антонина... как хорошо, что она есть в её жизни. Немощная, на костылях, одинокая, которая очень нуждается в посторонней помощи.
И - закрутилось. Уже в четверг Костя покупал продукты, он приобрёл большой термос, и теперь Ира наливала в него бульон, чтобы там не возиться. Она полюбила этот бревенчатый дом, печку, так щедро и радостно отдающую им своё тепло, валенки, старый тулуп у двери, чайник оранжевый, в крупный белый горох. Чайник всегда сначала терпеливо посапывал, а потом вдруг хулиганисто пускал свои трели, они вздрагивали и смеялись.
- Я очень хотела иметь ребёнка от Андрея. С Костей такого не было. Я вообще не знала, что такое бывает. Андрей наполнил мою жизнь особым смыслом, один раз я даже случайно назвала Костю его именем. Но он внимания не обратил.
Иришка-младшая как-то попросилась с ней к тёте Тоне.
- Зачем тебе? Далеко, устанешь.
Костя поспешил дочке на выручку:
- Пусть поедет. Это даже в педагогических целях хорошо. Пусть знает, что её мама хорошая подруга, не бросает человека в беде.
Стало стыдно. Но стыд прошёл быстро, потому что впереди маячила новая встреча с Андреем. Они не виделись давно, решили пропустить несколько выходных. Иришка осталась дома. Костя увёз её к родителям Иры, а сам засел за очередной перевод, как всегда срочный, как всегда выгодный. У Ирины не было к нему чувства благодарности, было привычное чувство женщины, которую любят, ей должны, ей обязаны. А вот от Андрея самое маленькое внимание принимала она с трепетом и любовью. Он подарил ей в последнюю встречу серебряный медальон - крошечный полумесяц на изящной цепочке. Она надела его и только возле дома вспомнила. Что сказать Косте? Конечно, Антонина подарила за её доброту. Конечно, Антонина, благодарная её подруга.
Андрей стал заводить разговор о женитьбе. Она была счастлива. Но как, как скажет она Косте? Наверное, если бы он подозревал, догадывался, было бы легче. Но Костя пребывал в таком чистосердечном неведении, что она не могла представить себе, как это он узнает, что есть Андрей. А время шло. Та радость любви под прекрасную мелодию чайника со свистком понемногу уходила. Андрей требовал развода, Ира жалела Костю, классический любовный треугольник больно кололся своими углами, лишая покоя и недавнего блаженства. Андрей не на шутку гневался:
- Хватит. Сколько можно? В следующий выходной сам приеду к твоему мужу, если ты никак не решишься...
Нестерпимо стало жаль Антонину. Один раз они решили всё-таки заехать к ней. Андрей остался на улице, а Ира позвонила. Ей открыла дверь постаревшая женщина с слегка припухшим лицом, она даже не сразу узнала Иру, а узнав, обрадовалась, засуетилась:
- Проходи, радость-то какая! Сейчас будем чай пить.
Какой чай? Её ждет Андрей, она на минуточку.
- Не беспокойся. Как живёшь? Какая нужна помощь?
- Спасибо, потихонечку, ничего не надо. Ты останешься? Уже поздно.
- Нет, нет, мне ехать надо.
В дверях услышала, как свистит чайник. Она шла и не поднимала глаз. Андрей молчал. Он научился чувствовать Ирину и никогда не докучал ей разговорами. Ехали молча. Молча простились у метро. Дома она расплакалась, прижалась к Косте:
- Не отпускай меня больше к Тоне, прошу тебя, не отпускай!
- Понимаю, ты устала. Но что делать? Она одинокая, она на костылях. А хочешь, возьмём её к себе, пусть поживёт у нас, потеснимся.
Ира смотрела сквозь слёзы на Костю, на его такое дорогое лицо, щуплую фигурку подростка. Он был в фартуке, готовил ужин. Она вытерла слёзы:
- Я тебя, Костя, очень люблю.
- И я тебя, - Костя улыбнулся своей знакомой извиняющейся улыбкой. - Ты устала, хочешь, я буду ездить к Антонине?
Она опять заплакала. Решила: в следующую субботу скажу Андрею всё. Не могу больше, совесть сжигает всё внутри. И перед Костей виновата, и перед Антониной, и перед маленькой Иришкой.
Перед всеми виновата. Вот сейчас, вот засвистит чайник на плите...
- Андрей... Прости, Андрей.
Три недели она никуда не ездила. Потом не выдержала, позвонила ему в больницу. Густой, чуть хрипловатый голос:
- Доктор Круглов слушает.
Помолчала. Положила трубку. Потом они ещё раз встретились в Москве. Дома у него было нельзя, он жил с матерью и взрослым сыном. Повидались в небольшом кафе, и Ира ещё раз сказала - всё! Потом собрала две тяжёлые сумки и поехала к Антонине. Рассказала ей всё. И плакала, и просила - прости! Антонина растерянно смотрела на неё и повторяла:
- Я разве не понимаю? Успокойся... Всё бывает в жизни.
Потом этот юбилей.
- Вспоминаю, как хотела тебя вовлечь в своё враньё. С тобой на дачу к какой-то Лене. Ты отказалась, а я злилась, потом вспомнила про Антонину, надо было что-то придумывать. Ты прости. Сегодня у меня юбилей, а Андрея нет со мной. Мне очень, очень его не хватает. Но пришёл бы сейчас, обнял бы, я бы всё равно сказала - нет. Не могу через себя перешагнуть, не могу оставить своего самого чистого, самого лучшего моего Костю. Не будет у нас жизни с Андреем, сгорю от стыда и собственного предательства. А Андрея люблю. Запуталась.
Что я могла сказать ей тогда? Только то, что серьёзные решения в жизни даются только так - муками. Что Костя, её Костя редкий человек и предать его - действительно не видеть счастья. Что Иришка маленькая не перенесёт её предательства, потому что уверена: её родители очень любят друг друга и её. Ей остаётся только самое тяжёлое - зажать в себе свои чувства ради ближних, перед которыми она в долгу неоплатном. Долг - это не пустяки. Долг - это то, чем может она сейчас искупить свой грех перед теми, кто даже не мыслит её предательства. А потом посмотрела на Ирину. Сидит передо мной мудрая женщина, которой её мудрость далась так непросто и так болезненно. Зачем напоминать ей о прописных истинах? Сама всё знает. «Вот, - говорит, - будет лето, уедем с Иришкой к Антонине. А Костя будет за снабженца, продукты подвезёт, навестит». Они всё так хорошо придумали. Хотя, конечно, не раз ещё вспомнит она хрипловатый голос любимого человека, его дом с весёлой печкой, причудливые узоры на замёрзшем стекле, его сильные руки... И не раз сердце зайдётся в мучительном томлении, и не раз подступит к горлу комок - горький, отчаянный. Она сама всё понимает. Ни к чему ей мои слова.
Мы вздрогнули. Громким посвистом ворвался в нашу тихую беседу вскипевший чайник...
Сухинина Н.Е.