Или на вокзале ночь сидели... судя по лицам, господипрости)))
Нет, у нас всю жисть такие вокзальные рожи.
А ночевали мы в ночлежке, Есениным описанной
Опустилось солнце за тяжелые тучи,
Угасал еще один обычный, московский день
И шли по переулкам, куда-то, разные люди.
Были средь них продажные женщины, воры,
А еще беспризорники и бездомники,
Все брели они на ночлег в Ермаковку,
Кто не знал тогда этой московской ночлежки!
Входишь и вспоминаешь надпись над вратами ада:
«Оставь надежду, всяк сюда входящий»
И Есенин вошел в эти врата.
Раздался в полумраке шепот: «Есенин, Есенин…»,
А в глазах обитателей лишь холодное любопытство,
Недружелюбно смотрели все они на него.
Было на нем пальто заграничное, серое
И такая же серая шляпа с заломом,
И, как обычно, белый, шелковый шарф,
Что тебе нужно, белый ворон, в этой черной стае?
Вскочил Есенин на какие-то нары
И начал читать им свой «кабацкий цикл»,
А на лицах вокруг лишь недоумение,
А кто-то неодобрительно качал головой…
Ненавистно им было то, о чем он читал.
Голос Есенина стал уже хриплым,
Но смотрели все на него, по-прежнему, беспристрастно,
Все мрачней и мрачней становились лица вокруг…
И тогда вдруг начал Есенин читать другие стихи,
О судьбе, о чувствах и о небе родном
И о матери, что каждый день на дорогу выходит
И стоит в ветхом своем шушуне,
Ожидая возвращения любимого сына,
Ведь был он, когда-то, «смиренен» и «кроток»,
Может, вернется, когда-нибудь, к ней он домой…
И изменились лица обитателей злачного места,
Горько всхлипывала девушка в рваном платье,
Текли слезы по щекам грязных бородачей,
Не раз в пропащей жизни вспоминали они родных,
Разве могли они это слушать без слез…
И никто уже не лежал равнодушно на нарах,
Словно стало сегодня в ночлежке светлей,
Пусть на миг, но ушли от них тяжелые мысли,
Пусть на миг, но вернулись они домой.
Может в этот миг вновь ожила в них надежда,
Может, смогут они вынырнуть с этого дна.