27 апр, 2017 из ЖЖ Захара Прилепина
Написал я как-то про Горького. Хорошая статья.
Вдруг прислали ссылку. Вот, читайте.
http://stnmedia.ru/?id=40119""""
Бесконечно горькая песняУслышим и заплачем. Если не оглохли вконец.
Сначала Горький был очень хороший. Он был почти такой же хороший, как Ленин. С Лениным Горький играл в шахматы, и никто долгое время был не вправе предположить, чем завершилась та партия. Она могла завершиться только дружбой! Только смехом! Владимир Ильич заливисто хохочет, и в его прищуренном глазу появляется слезинка. Алексей Максимович смеется в голос, и слезы свободно текут из его ласковых, немного собачьих глаз. Соррентийские рыбаки перетаптываются неподалеку и тоже смеются.
Горький любил людей, много о них думал, очень им помогал и только пингвина считал глупым. Горький писал сказки и обожал детей. Чтобы поцеловать кого-нибудь маленького, ему приходилось нагибаться. От этого он стал сутулый и какой-то, что ли, застенчивый. Даже на расстоянии в полвека чувствовалось, что усы Горького — щекотные. Когда Горький наклонялся, чтоб поцеловать ребенка, Корней Чуковский замирал от счастья и наконец понимал, с кого он все-таки написал своего Айболита.
Горький ушел в люди, бродил по Руси, заприметил и описал нам Челкаша и Данко. Челкаш был русский, Данко — интернациональный, но оба нам понравились. Горький не был аристократом и первый составил литературной аристократии конкуренцию, в которой обыграл голубую кровь и белую кость. Горький прожил такую насыщенную жизнь, что все, кроме Льва Толстого и Ленина, чувствовали себя рядом с ним детьми. В литературе после смерти Толстого и Чехова Горький стал самым старшим. Не только в русской, но даже в мировой. Толстой подарил ему свой посох. Горький мог бы забрать и плуг Толстого, но решил оставить его крестьянам в Ясной Поляне. Чехов подарил ему свое пенсне. Мог еще подарить туберкулез, но у Горького был свой. Горький мог смотреть Маяковскому глаза в глаза — в то время как все остальные смотрели на Маяковского снизу вверх. Горький мог написать про Блока и проститутку, которую Блок навестил, но ничего с ней делать не стал, а только сидел и грустил. Вопросом, зачем Горький нашел ту самую проститутку, никто не задавался. Есенин читал Горькому песнь о собаке, чтоб Горький похвалил, и Горький хвалил. Все желали похвалы Горького. Потом Блок, Есенин, Маяковский умерли, и Горький их еще раз похвалил: у него было будто бы врожденное право на это.
Все писатели тогда хотели быть как Горький. Леонид Андреев хотел быть как Горький, но рано умер. Серафимович хотел быть как Горький, но написал одну великую книгу и устал. Фёдор Сологуб хотел быть как Горький и делал вид, что «Мелкий бес» у него родился от Гоголя и Достоевского, но ведь и от Горького тоже! Бунин делал вид, что не хочет быть как Горький, но все знали, что если в присутствии Бунина шепотом сказать «Горький», Бунин обязательно что-то сломает: перо, секретер, патефон, айфон. Зайцев и Шмелёв хотели быть как Горький, но уехали в Париж, и все. Сергеев-Ценский хотел быть как Горький, но никуда не уехал, а надо было бы. Алексей Николаевич Толстой был почти что Горький, но все втайне знали, что Толстой жулик и граф. Михаил Афанасьевич Булгаков более всего в жизни хотел жить как Горький, но умер, так и не дождавшись подобной участи.
Горький сделал всех умнее: он сначала не уехал, хоть мог бы, потом уехал и мог не возвращаться, но все равно вернулся, причем ему все были рады. Даже те, кто был не очень рад, старательно, до ломоты в скулах, изображали радость.
Горький видел людей насквозь и понимал суть вещей. Вещи боялись Горького. Он написал огромный роман про жизнь Клима Самгина, который мало кто прочитал, зато многие посмотрели в качестве кино. В те времена, когда вышло это кино, Горький был ростом до небес. И вдруг что-то сломалось. Какой-то мальчик из кустов выкрикнул, что Горький всех обманул и вообще он плохой. Кажется, мальчик был бородат. Звали его Сашей, как Пушкина и старшего брата Ленина. Отчество его было Исаевич, словно у какого-то пророка. Мальчик рассказал, как Горький ездил в Соловецкий лагерь. В Соловецком лагере его встретили беспризорники, которые сговорились держать газету «Правда» вверх ногами, чтоб Горький понял их намек: всюду ложь. Горький их намек понял и отвел одного беспризорника в потайную комнату, где и узнал всю страшную правду про лагеря. Горький расплакался, поцеловал беспризорника в бороду, пообещал обо всем рассказать Сталину и Льву Толстому и уехал. Беспризорники затаились и стали ждать, когда приедет комиссия, убьет всех чекистов, а лагеря распустит. Вместо этого стало еще хуже, а беспризорников отправили в штрафбат. Выяснилось, что Горький никого не любил: русских мужиков не любил, Блока не любил, Есенина не любил, Маяковского не любил, священников не любил, черносотенцев не любил, детей своих тоже не любил, любил только приемного сына, но и там все было, как нынче говорят, сложно. Следом выяснилось, что роман Горького «Мать» — плохой роман, и мать в нем плохая, потому что она за грязных большевиков, а не за демократов или там за красивых жандармов, «Песня о Буревестнике» — плохая песня, потому что вам нужна буря, а нам нужна великая Россия, а в пьесе «На дне» вообще ничего про рыбалку нет. Из всего написанного Горьким в новое время сгодились только «Несвоевременные мысли» — они были почти как «Окаянные дни» Бунина. Но в силу того, что потом Горький передумал и Соловки не осудил, любые его несвоевременные мысли оказались аннулированными. Также нам рассказали, что «Мать» Горькому заказал Ленин в качестве большевистской пропаганды и заплатил ему золотом партии. Золото партии ранее экспроприировал некто Коба, ограбив банк. Золото Горький хранил на Капри под кроватью в черном чемодане. Иногда Горький рассматривал свое золото, но если входили без стука гости, он резко задвигал чемодан пяткой под кровать. Так на полу остались две полосы, которые часто отмечали мемуаристы в мемуарах. Сталин выманил Горького в Москву, пообещав ему еще один чемодан с золотом. Но вместо этого попросил вернуть прежний чемодан. Горький уже истратил все золото на прислугу и жизнь у моря, поэтому он начал читать тирану сказку про девушку и смерть, чтоб его разжалобить. Тиран плохо слышал, и «девушка» понял как «дедушка». Из своей трубки он насыпал Горькому в чай яду, потому что, если дедушка хочет смерть, как ему отказать. Так Горький умер, хотя мог бы жить еще 100 лет.
Мы могли бы стать свидетелями того, как Пелевин и Сорокин подлаивают на Горького, а тот сгибается вчетверо, чтоб их разглядеть, берет каждого на руки и, разглядывая, хохочет. И слезы текут. Но мы стали свидетелями того, как Горького выгнали со всех европейских театральных площадок, хотя раньше он соревновался с Шекспиром, Ибсеном и Чеховым по количеству постановок и чаще всего их обыгрывал. Затем Горького выгнали из русской школьной программы. И вот некоторое время мы жили без Горького и даже немного привыкли к этому. Горький есть, но его как бы и нет — только какой-то памятник стоит на площади Горького в бывшем городе Горьком. На самом деле Горький остался ровно тем, что и был. Горький — титан. Мы должны быть счастливы, что он по-прежнему сидит на волжском Откосе и смотрит на воду, взирая, как встречаются Ока и Волга. Мы причастны к этой воде, к этому небу, к земле, по которой ходил Горький, к его слову. Горький был хороший и плохой, честный и лживый, великодушный и бесстрастный — он был человек, а не памятник.
Тема: Круг друзей (Прочитано 2273497 раз)