всё же есть упоминания.
Мой дед, Лев Абрамович Файнштейн в 40-е годы работал на севере в Воркутлаге небольшим начальником на строительстве железных дорог. Как ни странно, он не был ни офицером НКВД, ни членом партии. В 1948 году в воркутинских лагерях произошли массовые бегства и восстания заключенных, во время которых он погиб.
Публикую отрывок из мемуаров моей мамы, Виктории Львовны Хмельницкой, где речь идет о тех же событиях.
Лагерное Управление находилось в посёлке Лабытнанги, Салехард – на другом берегу реки Обь, сообщение между ними паромное. Цепочки лагпунктов тянулись вдоль строящейся дороги. Папе дали участок стройки в семи километрах от Управления. Жил он в избушке-землянке рядом с зоной. Среди заключённых были в основном «политические» – 58-ая статья, «бытовики» – воры, бандиты и «зелёные» – солдаты и офицеры Советской армии, осуждённые за «измену» и «шпионаж». Мне называли ещё бандеровцев – украинских националистов, которые действительно воевали против Красной армии.
Условия жизни и работы, само собой, тяжелые, но и продовольственное обеспечение для зэков, да и для вольных, тоже очень «скромное». Продукты доставляли по Оби или самолётами. Ещё до папиного приезда в некоторых лагпунктах начались восстания, которые, как рассказывали, были организованы «зелёными» офицерами. Они знали, что 10-15-25 лет не протянут в исключительно тяжёлых условиях рабского труда и в климате северной Сибири. Восставшие разоружали малочисленную охрану (на сто зэков – два охранника-новобранца), иногда – убивали. Выпускали тысячи людей на свободу.
Не все заключённые были такими отчаянными, как организаторы, многие понимали, чем это кончится, и не хотели бежать. У офицеров были какие-то эфемерные идеи захватить морские суда в Обской губе, выйти в открытый океан, а там встретить американские или английские суда; в общем, крошечные надежды на спасение.
Группа восставших, которая пошла в сторону Воркуты, планировала захватить попутно все северные лагеря, создать армию из зэков и организовать «республику зэков». И в этом случае они надеялись на помощь союзников, которые пригонят транспортные самолёты на якобы сохранившиеся с войны в тундре аэродромы. Полный абсурд от отчаяния! Они что, не верили в мощь Советской армии, в которой были воспитаны? Да, восставшим удалось сорвать летние сроки завершения проекта, но в широком плане акция не удалась. Тысячи людей оказались «самоосвобождёнными». А дальше что? У «бытовиков» были свои интересы: собравшись в небольшие группы, они отправились грабить и убивать местное население. У них были претензии к ненцам (или коми), которые помогали вохравцам вылавливать бежавших, за что получали вознаграждение.
На папином лагпункте было пока спокойно. Но по Управлению уже был запрет после восьми часов вечера выходить из помещений. Уже были убиты жители одного чума. Уже вызваны дополнительно военизированные отряды, самолёты и даже бесполезные в тундре танки. Папа был как не от мира сего. Сразу же по приезде он отказался выходить на объект пока не наладит, по возможности, лагерный быт. На это ушло несколько дней. Возможности были предельно ограниченными, но всё-таки...
Уже потом, когда мы приехали на похороны, одна женщина, контролёр от местных органов власти, рассказала мне об этих, его последних, днях. Папа заменил повара, запретил класть в общий котёл масло – каждый должен получить свой кусок, следил как распределяется хлеб, перестроил нары.
Но ещё она рассказала очень странную для нас с мамой вещь. Из области психологической, потусторонней. Мой отец был человеком умным, серьёзным, в меру контактным, но не болтливым. И вот, как бы предчувствуя смерть, он рассказывает совершенно чужому человеку о семье, маме, обо мне, о планах. Это как бы не он говорил. В ту же ночь отправился, несмотря на запрет, на строящийся участок дороги, настолько был уверен в добром к себе отношении. А предчувствие?
В этот день в Печоре мама не находила себе места. Муторно на сердце, мы с ней погуляли – лучше не стало, начался озноб как при простуде, легла в постель, и я накрыла её двумя одеялами и шубой. В этот час пришли с траурной вестью коллеги.
На следующий день нас переправили на самолёте через Урал в Салехард, оттуда паромом через реку Обь до Лабытнанги. Начальник Управления встретиться с нами не мог: он сам был в шоке от ситуации и случившегося; но всё-таки поговорил с мамой перед нашим отлётом, вернее – вместе поплакали.
Мы потеряли очень дорогого, всегда любимого, молодого (ему было сорок три года) здорового человека. Мама почти не плакала, не разговаривала и многое не запомнила. В таком шоковом состоянии она была не один месяц, нагоревала себе «бронзовую болезнь» – острую форму заболевания щитовидной железы, операция в московской Боткинской клинике спасла ей жизнь.
Что можно было, нам рассказали управленческие сотрудники в Салехарде. В ту страшную ночь папу сопровождал прораб участка, зэк, которому оставалось три месяца до освобождения. Недалеко от карьера, из которого брали песок для стройки, они увидели якобы застрявшую в болоте машину и нескольких рабочих-зэков. Папа предложил помощь, даже подставил плечо под борт машины, но его в этот момент свалил удар киркой, насмерть. Один из выживших участников этого «дежурного поста» на допросе рассказал, что главный группы приказал – «Бей!», но второй ответил – «Файнштейна не могу», «Ах, ты крови боишься, тогда я сам!» Увидев это, дико крича, побежал в тундру прораб, его догнали и зверски изрубили.
Это был сторожевой пост восставших, а зэки – бендеровцы. Крики прораба услыхал издалека связист, искавший повреждение на телефонной линии. Он и сообщил об этом в Управление. Охрану подняли по тревоге, и восставшим не удалось в этот раз захватить склад с оружием. Они ушли в тундру, взяв с собой двух «бытовых» зэков в качестве свежего мяса на случай голода, и оружие, отобраннное у двух вохровцев.
Папа знал о недавнем зверстве бежавших заключённых, когда были убиты все жители чума – сорок три человека – от грудных младенцев до стариков, а трупы были разрублены на куски и сложены горой наподобие верещагинского «Апофеоза»... Мальчик лет пятнадцати из этого чума пас оленей, не дождавшись смены, пришел домой, увидел ... и прибежал в другой чум. Мы плыли с этим мальчиком на пароме, когда его везли в больницу, он был невменяем.
Похоронили папу и прораба. Рядом была братская могила убитых местных оленеводов и их детей. Так завершилась в 1948 году папина последняя «живая» работа.
Тема: Зверское убийство ненцев (Прочитано 11139 раз)