Чтобы был понятен существовавший ранее уровень секретности, приведу такой факт. Ленинскую премию нам вручали на закрытом заседании в Кремле. В президиуме было больше народу, чем в зале. Кроме нас, эту высокую награду получали также технологи атомщики и конструкторы космических кораблей. Вызывали к трибуне только по имени отчеству. Фамилий вообще не называли. Примечательно, что в дипломе лауреата нет ни единого слова об уране.
Это раньше нельзя было произносить даже вслух само слово. Но чиновничий аппарат так и продолжал жить по прежней схеме. Вспоминаю, как в те годы в Краснокаменск приехал глава Средмаша Ефим Павлович Славский. Он выступал на активе, где всегда были люди с особой формой допуска. Но в тот раз на него пригласили и передовых рабочих. А у них только «третья форма». Во всех дверях стояли первоотдельцы. А Славский выступает и вдруг начинает сыпать с трибуны конкретными цифрами по урану. Называя объемы и по комбинату, и по Союзу. Я тогда толкнул соседа по президиуму и говорю: смотри, у режимщиков волосы дыбом встали.
Потом на банкете мы сидели с Ефимом Павловичем напротив. Я у него своеобразным «любимчиком» был. И где-то после пятой чарки решился спросить о неожиданном откровении на активе. А он наклонился ко мне и говорит на ухо: «Знаешь, Володь, вся режимность была нужна, когда у нас урана не было. И необходимо было сделать все, чтобы наши противники не узнали, что его у нас нет. А теперь уже не страшно. Уран теперь есть у нас в достатке».
Это очень сильные люди. Но их вклад в создание ядерного щита был незаслуженно обесценен новой властью. Когда вручали Ленинскую премию, в наш адрес прозвучали слова: «Благодаря вашим открытиям удвоилась оборонная мощь страны. Родина этого не забудет!» А на самом деле очень короткой оказалась память у «родины». Мы работали в тяжелейших условиях. Почти все время «в поле». И для многих тогда несбыточной мечтой казалось иметь свой домик с маленьким садиком. Это потом стало ясно, что вся наша «жизнь» была ориентирована на нужды войны. Настоящая, счастливая жизнь оказалась на втором плане.
Но я ни о чем не жалею. Мне повезло. Моя звезда удачи была ярче. Говорю о тех, кто был на самых тяжелых работах. Говорю о тех, кто уходил на пенсию в 45 лет. А затем они по новым законам остались без стажа. По ним ударили больнее всего. Они вынуждены сегодня работать вахтерами. И это — как раз те, кто строил державу. Кто сделал под землей 24 рекорда СССР по скоростной проходке.
Раньше высочайшим достижением было 300 метров в месяц. А мы прошли 1222. Но никто так и не узнал, что это достижение принадлежало уранщикам. Ведь они творили под землей чудеса. И все это так и осталось под покровом секретности. Кто сегодня знает, что для того чтобы заработало Стрельцовское месторождение, под землей было пройдено расстояние в три московских метрополитена?! И эти люди в результате оказались обворованными государством. С жалкой пенсией.
У «обычных» геологов зарплата была на двадцать процентов меньше, чем у нас. Вот и вся разница. Когда обнаруживали проявления урана, только тогда мы начинали чувствовать свою исключительность. Тут же нам доставляли сервелат, колбасу в бараньем жиру … Начинали строить лагерь и привозить заключенных для быстрого разворота работ. Но как только надежды на уран не оправдывались, все сворачивалось. И нашей традиционной пищей вновь становилась каша с тушенкой. Жили мы все годы плохо. Я долгое время вообще не имел своего угла. Проходную комнату получил, будучи уже начальником партии, когда открыл рудные провинции. К этому времени я уже был семейным человеком и у нас рос ребенок.
Это расхожая выдумка. Ни один заключенный в урановых шахтах не работал. Их использовали только на поверхности. В сталинское время «зэки» иногда работали под землей. Но на Стрельцовском месторождении – никогда. В Краснокаменске были задействованы осужденные из числа убийц, насильников, грабителей с отягчающими обстоятельствами… Особорежимный лагерь. Вот это – правда. Знаю это не понаслышке. По долгу депутата местного горсовета я одно время возглавлял наблюдательную комиссию за режимом в лагерной зоне Приаргунского уранового комбината.
— Есть еще одна скрытая страница истории: самоубийства среди «урановых людей». Почему они уходили из жизни таким путем? Тем более что многих из них вы хорошо знали лично…
— Когда работали — все было, как натянутая струна. Экстремальные условия. А в напряженной работе лучше всего проявляется стиль руководства. К сожалению, он во многом был крайне безнравственным. А чванство и хамство командиров производства приводит к равнодушию подчиненных и… к трагедиям.
Директор комбината Дмитрий Петрович Бобрицкий пустил пулю в висок, не выдержав хамовитости «верхов» и склок местных чинуш. Георгий Семенович Куценко, главный инженер Степного уранового объединения не принял перестройку. Вскрыл вены. Полоснул ножом по своей судьбе.
Константин Александрович Метцгер, начальник геологических партий, авторитетнейший и самостоятельнейший человек. Дважды представлялся к званию Героя, но из-за анкетных данных так и не получивший достойного признания. Накинул Костя петлю на шею.
Сережа Соколов, бывший начальник шахты, великолепный горняк. Неоднократно «на отлично» выполнявший правительственные задания. Но когда его представили к ордену – вычеркнули из списка. Эту низость никогда не понять. Он выбросился с балкона своей квартиры в Краснокаменске…
Были и другие талантливые, яркие руководители, которые ушли подобным путем. Причины те же самые – нечеловеческие отношения. Но даже многие из тех, кому ставили диагноз «инфаркт сердца», на самом деле погибали от инфаркта души. Мы сами порой не замечали в бешеной скачке к урану потери своих друзей.
— В этой «бешеной скачке к урану» вы непосредственно соприкасались с радиоактивностью…
— Вы прямо спрашивайте: знали ли ребята, что они облучаются и принимают большие дозы? Я в печати даже встречал, мол, ничего они не знали. Их правительство обманывало, и они были в полном неведении. Неправда! Знали. Знали, и сколько норма, и сколько рентген на самом деле мы хватали. Мы же непосредственно работали с ураном и были специалистами в этом деле. Но кому-то надо было это делать. Работали часто в жутких условиях. Поначалу без вентиляции. Прекрасно понимая, на что идем. Просто был настоящий энтузиазм в работе и огромное желание выполнить поставленную задачу. Мне самому приходилось находиться в условиях, когда излучение составляло 500 тысяч норм. И я это знал.
Лев Николаевич Лобанов, главный геофизик уранового комбината, бледнея от негодования, мог выскочить из машины и поднять, выпавший из самосвала кусок огромной процентной урановой руды. И, положив его в багажник, отвезти на специальную площадку.
В своей записной книжке он отмечал полученные им дозы облучения за весь период его деятельности в Польше, Румынии, Средней Азии и на Приаргунском комбинате. Я смеялся и спрашивал:
— Лева, а когда кончина твоя просматривается?
Он однажды открыл свою книжку и ответил:
— В пятьдесят лет!
В этот роковой срок он потом и умер. Сейчас его могила самая ухоженная в центральной части Краснокаменского кладбища.
Поступая очень дальновидно, потому что весь мир стоит на пороге энергетического кризиса.
— Мы вывозим сейчас из России больше урана, чем добываем. Хотя известно, что кроме Стрельцовского рудного поля, на территории страны других крупных рентабельных месторождений урана практически нет. Причем самое ценное мы с него уже взяли. А то, что добываем, покрывает наши нынешние потребности лишь процентов на двадцать. То есть сейчас мы используем и вовсю распродаем наработанный уран, который получили в прежние полвека. А американцы его во всю скупают. Поступая очень дальновидно, потому что весь мир стоит на пороге энергетического кризиса. У нас есть государственная программа о дополнительной добыче урана. Но… Недавно мне позвонил из ВСЕГЕИ, замечательный геолог Сергей Владимирович Бузовкин, и я ему такой же вопрос задал, как и вы мне. В ответ услышал: «Если сказать, что плохо, то это будет слишком оптимистично»
— Со ссылкой на вас мне рассказали удивительную историю о том, какой неожиданный поворот мог произойти в судьбе Байкала…
— В районе знаменитого озера есть радиоактивные аномалии. Я сам их проверял на Ольхоне. Но только вредности для человека они никакой не представляют. Маленькая концентрация.
В 1960 г. массовыми поисками при геологической съемке масштаба 1 : 50000 партией Ю.Ю.Эрвье на Полярном Урале рядом с Харбейским молибденитовым месторождением было выявлено Ново-Харбейское рудопроявление урана с богатыми гнездовыми рудами, что послужило одним из оснований к развертыванию в 1961-1965 гг. поисковых работ на Полярном, Приполярном и Северном Урале. Рудопроявление урана было открыто в ходе первого рекогносцировочного геологического маршрута. Первая точка с повышенной активностью до 56 мкР/час на фоне 5 – 10 мкР/час была зафиксирована студентом Кузьменко Е.И. и техником-геофизиком Пономаревой И.М. на восточном склоне горы.
При более детальном исследовании на данном участке была обнаружена глыба катаклазированных диоритов, на обохренной хлоритизированной поверхности которой активность достигала 612 мкр/час. Радиоактивность была обусловлена тонким налетом радиоактивного минерала на поверхности. Позднее, старшим техником геофизиком Кулаковым В.В. при поисковых маршрутах на южном склоне горы был обнаружен коренной выход темно-серых хлоритизированных пород со смолковой минерализацией мощностью 0,7 м, залегающий среди бластомилонитов и имеющий активность свыше 7500 мкр./час.
Территория деятельности организованной специализированной экспедиции охватила восточную окраину Русской платформы, Предуралье, Урал и Мугоджары, Зауралье, Западно-Сибирскую низменность – огромное пространство от Казахстана на юге до Карского моря на севере. Административно в эту территорию входили Башкортостан и Республика Коми, Свердловская, Пермская, Челябинская, Курганская, Тюменская и Оренбургская области РФ. Кроме того, продолжительный период значительный объем работ проводился в пределах Актюбинской и Кустанайской областей Казахстана, Удмуртской и Татарской Республик, Самарской области России.
Комплекс поисковых работ, выполненных в 1955-1958 гг. на Южном Урале привел к открытию в Челябинской области первых рудных залежей Санарского месторождения урана в молодых песчано-галечных отложениях. Результаты дальнейших поисков и разведки, продолжавшихся по 1964 г., привели к выводу об обнаружении первого промышленного месторождения урана нового, до селе неизвестного в Союзе, уральского типа. Эти находки впоследствии отвлекли внимание уральских геологов-уранщиков от Урала Полярного.
В результате исследований установлено наличие высоких перспектив выявления в Уральском регионе, в том числе на Полярном Урале богатых урановых руд, связанных с зонами региональных структурно-стратиграфических несогласий.